Твоя навеки
Шрифт:
Давид сменил тему разговора и попытался вести непринужденную беседу, но горло его сжималось каждый раз, когда он вспоминал о Софии. Обычный оптимизм покинул его, и это не ускользнуло от всевидящего ока Зазы. Она поняла, что зашла слишком далеко. Хотя Заза была счастлива с браке с Тони, частица ее души все-таки принадлежала Давиду. Она говорила, как ревнивая женщина, но теперь, когда она заметила боль в глазах Давида, Заза возненавидела себя за это. Она попыталась отвлечь внимание Давида веселыми историями, но его смех был натянутым и грустным. Взглянув на часы, стоявшие на каминной полке,
Гонсало был отличным наездником. София следила за ним: он уверенно держался в седле с типичным для аргентинцев высокомерием, с изящной ленцой, и сердце ее учащенно забилось. Они говорили по-испански, и уже через несколько минут София поймала себя на том, что подкрепляет свои слова жестами в свойственной для латиноамериканцев манере. Она вдруг ощутила небывалую свободу. Ей не надо было скрывать свое истинное «я», и это доставляло ей ни с чем не сравнимое удовольствие. Она снова была аргентинкой, и звуки родной речи словно таяли у нее на языке, а голова кружилась от счастья.
Гонсало оказался прекрасным собеседником. Он живо рассказывал ей смешные истории, старательно избегая разговоров о ее семье. Она тоже тактично обходила эту тему. Ей было отрадно слушать его, и она просила: «Расскажи мне еще что-нибудь». София сейчас напоминала человека, который был глухим много лет, а потом чудом вернул себе способность слышать.
Под деревьями в долине было грязно, и, пока они направлялись к подножию холмов, лошади несколько раз увязали копытами в жиже. Моросящий дождь превратился в настоящий ливень, и вода текла по их лицам, капая за ворот. Выбравшись на вершину, они пустились в галоп, снова смеясь; ветер развевал их волосы и заставлял лошадей двигаться еще быстрее. Они проскакали много миль, как вдруг над ними повис густой туман, который словно окутал долину.
— Который час? — спохватилась София, ощутив, что голодна как волк.
— Половина первого, — сказал он. — Думаешь, мы легко найдем дорогу назад?
— Конечно, — беззаботно проговорила она, хотя и не могла бы поручиться за это. Она оглянулась. Все вокруг было незнакомым.
— За мной, — уверенно скомандовала она.
Они ехали бок о бок сквозь молочную мглу. Гонсало не беспокоился. Лошади будто разделяли его беззаботное настроение, громко вдыхая ледяной воздух. София ощутила, как холод пронизывает ее до костей. Ей хотелось в тепло дома, к камину, в объятия Давида.
Им на пути попались серые развалины какого-то древнего замка.
— Ты уже была здесь? — спросил Гонсало, наблюдая, как заволновалась вдруг его прекрасная спутница.
Она покачала головой.
— Бог ты мой, Гонсало, буду откровенна с тобой: я никогда до этого здесь не бывала. Я не знаю, куда мы заехали.
— Значит, мы заблудились, — подытожил он и широко улыбнулся. — Может, останемся здесь, пока не рассеется туман? Тут мы хотя бы укроемся от дождя.
Она согласилась, и они спешились. Подведя лошадей под какое-то укрытие, они привязали их к камню.
— Пойдем со мной, — взяв Софию за руку, сказал Гонсало.
Он потащил ее за собой так быстро, что она едва удерживалась на скользких камнях. И вдруг
София упала. Она не придала этому никакого значения, но, когда попыталась встать, боль в щиколотке отдалась во всем теле. Она заплакала помимо воли. Гонсало склонился над ней.— Где у тебя болит? — участливо спросил он.
— О Боже, моя щиколотка. Неужели я сломала ногу?
— Мне кажется, что это больше похоже на вывих. Ты можешь пошевелить ногой?
Она попробовала, но у нее ничего не получилось.
— О, как болит, — пожаловалась она.
— Держись. Я понесу тебя, — решительно сказал он.
— Если я увижу, что тебе это тяжело, я убью тебя, — пошутила она, когда он подхватил ее и поднял.
— Ты как перышко, — сказал он, относя ее в сторону темнеющих развалин. Гонсало нашел лужайку, где трава была не слишком влажная, снял с себя плащ и расстелил его на земле.
— Присаживайся.
– Он помог ей сесть так, чтобы лишний раз не тревожить травмированную ногу.
— Я промокла насквозь, — рассмеялась она. — Спасибо.
— Если мы снимем с тебя ботинок, то потом уже не сможем его надеть, — предупредил он ее.
— Не имеет значения. Мне так больно, что хочется кричать. Прошу тебя, сними с меня обувь. Если щиколотка распухнет, я все равно не смогу снять ботинок.
Гонсало мягко стянул с ее ноги ботинок, и София поморщилась от боли.
— Все, готово, — облегченно сказал он, кладя ее стопу к себе на колено.
Он стащил с нее носок, под которым открылась полоска розовой кожи, которая сейчас, в сумерках, казалась особенно нежной. София глубоко вздохнула и смахнула рукавом слезинку.
— Жить будешь, хотя нога, конечно, сильно распухла, — сказал Гонсало, пробежав ладонью по бархатистой коже.
— Мне так приятно, — отклоняя голову, со вздохом произнесла она. — Немного вниз. Да. Да, — вымолвила она, когда он начал массировать ей стопу. — Прощай, ланч от миссис Бернистон, — печально добавила она.
— Не говори мне, что она отменная повариха.
— Не отменная, а лучшая.
— Я бы с удовольствием отведал сейчас говядины, — сказал он, ощутив, как сильно проголодался.
— Я тоже, — вздохнула она.
Подумав немного, София выдала целый список блюд, особенно ценимых в аргентинской кухне.
В доме Давид стоял у окна, вглядываясь в туман и через каждые две минуты переводя взгляд на часы.
— Наверное, они застряли из-за непогоды, — предположил Тони. — Я бы не стал беспокоиться. Она в надежных руках. Гонсало сильный как бык.
«Именно это и беспокоит меня больше всего», — с тоской подумал Давид.
— Я голоден, — объявил Эдди. — Мы что, будем их ждать?
— Думаю, что нет, — ответил Давид.
— Надо отдать дань уважения работе миссис Бернистон, — заявила Заза. — Думаю, они скоро вернутся. София очень хорошо знает окрестности.
— Не так уж и хорошо, — вздохнул Давид. — Тем более, что стоит этот чертов туман, который, кажется, и не думает рассеиваться.
— О, не драматизируй, туман быстро пройдет, — успокоила его Заза.
— Дорогая, откуда у тебя такие познания в метеорологии? — поддразнил ее Тони.
— Я просто стараюсь поддержать Давида.