Ты будешь мой
Шрифт:
– Мы вообще где?
Смех становится громче и изрядно веселее.
– Арин, поздравляю, - отсмеявшись, сообщает фэйри. – Мы на корабле. И он плывёт в Дугэл.
– Серьёзно? – выдыхаю я. – А… Так это же замечательно!
– Угу, - фэйри снова жмурится. – Хотя я бы предпочёл добраться до Дугэла по суше, но твой вариант действительно удобней.
– Сильвен, это случайно…
– Знаю, - обрывает фэйри. – Будь так добра, помолчи.
– А.., - начинаю я. Сильвен шипит, и я быстро киваю. – Хорошо. Хорошо.
Следующие полчаса я оглядываю каморку, в которой мы сидим, привыкаю к виду позеленевшего фэйри и к бесконечным
Снаружи солнечно – настолько, что режет глаза. Я долго привыкаю, держась за стену. Потом оглядываюсь: громадные, надутые ветром паруса впечатляют. Раньше я любила разглядывать их на картинках, но даже не представляла, что они настолько большие. Люди, сражающиеся с мотками верёвки, кажутся мне непривычно-маленькими по сравнению с ними.
За кормой блестит море. Я делаю осторожный шаг – подойти к нему поближе. И сразу же падаю – ходить по качающемуся полу, оказывается, очень тяжело. Трясу головой, пытаясь успокоить меняющиеся перед глазами небо и палубу. И слышу рядом осторожный голос, похоже, обращающийся ко мне.
Поднимаю взгляд: двое – мужчина и юноша – замерли рядом. Мужчина чем-то напоминает мне отца Марка… а точнее, самого Марка, только давно не брившегося и зачем-то решившего надеть вместо элегантного костюма потрёпанные штаны и не менее потрёпанную сорочку. Юноша кажется опрятнее и похож на мужчину, так что сомнений не остаётся: родственник, скорее всего, сын. Бороды у него, впрочем, нет, и смотрит он на меня с не меньшим любопытством, как и я на него. Вот мужчина взгляд отводит. И обращается ко мне ещё раз. Я не понимаю ни слова, в чём честно признаюсь.
Мужчина удивляется. «Госпожа знает дугэльский?» - говорит он с сильным инесским акцентом. Я заявляю, что конечно, знаю, я там жила. И, пользуясь случаем, благодарю их за то, что везут нас в Дугэл. Нас же везут в Дугэл, правда? По дороге не выкинут? Нам очень-очень нужно в Дугэл. А насчёт оплаты – я работать могу. Честно.
На этом месте мужчина, до этого смотревший на меня, как на чудо, начинает, путая инесский и дугэльский, объяснять, что никакой оплаты он с меня не возьмёт. Как он смеет требовать оплату с русалки?
Во-о-от, русалок тут уважают. Я улыбаюсь, а мужчина торопливо отворачивается. И спрашивает у кормы, не нужно ли госпоже чего. Потому что если нужно, одно только слово…
Госпожа рискует спросить про воду. А то очень пить хочется. Где тут держат пресную воду?
Мужчина кивает и обещает отвести меня к ней прямо сейчас. И действительно отворачивается и торопливо отходит. За ним, бросив на меня весёлый взгляд, отворачивается и юноша. Но я успеваю взгляд поймать и умоляюще смотрю в ответ. Юноша оборачивается, я тяну руку. Иллюзий по поводу своей способности ходить тут самостоятельно я больше не испытываю.
Юноша расплывается в улыбке, а я замечаю, что его взгляд меняется с весёлого на восхищённый. Вот это мне совсем не нравится, но юноша помогает мне встать и бережно ведёт под руку за отцом.
– Госпожа, - мужчина останавливается. – Я был бы благодарен, если бы вы оставили Эрика в покое. Он мой единственный сын.
– Но я же ничего не делаю, - выпаливаю я.
– Она ничего не сделает, - из-за спины, словно из воздуха, появляется Сильвен, хватает меня за руку и
тянет к себе. И снова на меня шипит: - Арин, имей совесть!– А что я…
Сильвен подхватывает меня на руки и несёт к люку. А я слышу за спиной голос мужчины: «Не смотри ей в глаза!» Как будто я чудовище какое-то.
Каморка побольше, куда заводит меня Сильвен, уставлена мешками – с сухофруктами, как я убеждаюсь, сунув любопытный нос. Сильвен оставляет меня в ней и исчезает за дверью, которую я в полумраке и не заметила. А возвращается оттуда с деревянной исходящей паром миской. И кружкой.
– А ты? – я ставлю миску на колени и оглядываюсь в поисках ложки или хотя бы палочек.
– Даже не говори мне про еду, - морщится фэйри. Ловит мой недоумённый взгляд и отвечает: - Руками. Ложек я не нашёл.
Я вздыхаю, но расставаться с супом из-за такой мелочи не хочу. Потом ещё и тщательно облизываю руки – суп с рыбой, оказывается, такая вкуснятина!
– Сильвен, а почему они с нас плату не требуют? Это подозрительно.
Фэйри усмехается.
– Ты предлагала капитану плату? Арин, ты.., - он запинается, но быстро продолжает. – Ни один моряк не потребует плату с русалки, вдруг решившей проехаться на его корабле. Кому нужны проблемы с морем?
– Но я же не буду… Ну, я же никогда не буду насылать на него ту волну… Да и не умею я.
– Тебе и не надо уметь, - устало отвечает Сильвен. – Тебе стоит только обратиться к духам. А то, что не будешь – они же этого не знают, - и улыбается.
Я сглатываю.
– Ну… Слушай, Сильвен, это как-то неправильно! Они нам помогают…
– А ты получай от этого удовольствие, - совершенно серьёзно отвечает фэйри. – И подумай, что если бы не боялся, этот инессец вышвырнул бы тебя за борт. Ты бы и пикнуть не успела.
Я задумчиво допиваю воду.
– Сильвен? А там ещё человек был, - вспоминаю вдруг. – Тогда, ну, я ещё кого-то из воды вытащила. Я помню, вытащила. Он жив?
– Человек? – Сильвен расплывается в неприятной усмешке. – Жив. Пойдём, посмотришь на своего человека.
Мне всё легче ходить по качающейся палубе, но я всё равно крепко держусь за руку Сильвена. Мы идём к носу корабля – там ещё один люк. На нас косятся абсолютно все матросы. Провожают взглядом – от этого я чувствую себя странно. С одной стороны мне лестно, с другой – неуютно. И эти два разных чувства как-то сейчас во мне уживаются. Взгляды восхищённо-испуганные, и, честно говоря, я не понимаю ни того, ни другого. Чем восхищаться: моя одежда потеряла вид из-за купания в солёной воде, мои волосы свалялись, я сама – бледная немощь с мешками под глазами. Всё это я отлично могу сказать и без зеркала – много ума не надо. А бояться – ну не такая уж я и страшная! Наверное.
Сильвен помогает мне спуститься по лесенке в трюм, проводит через узкое длинное помещение, напоминающее склад, и останавливается перед дверкой в конце. Косится на меня, ухмыляется и отодвигает засов.
Слишком темно и сначала я ничего не вижу, когда вхожу. А потом глаза привыкают к сумраку, и я замираю в дверях.
Мартин, связанный, лежит в углу, закрыв глаза. Я теперь вижу, что его рубашка порвана – рукав почти оторвался, на руке громадные синяки, а в уголке губ запеклась кровь. Но он дышит – это я замечаю, когда прихожу в себя. И не спит – наблюдает за мной из-под опущенных ресниц. Это я тоже замечаю, но уже когда становлюсь рядом на колени.