Ты маньячка, я маньяк или А пес его знает

Майя скривила лицо и прорыдала:

— Ирочка, миленькая, прости меня, если можешь. Если хочешь, грохни меня, но я не смогла, не усидела одна. Такая тоска-а-а! — надрыно завыла она. — С ума сойти можно!

И Ирина, заливаясь слезами, обняла подругу предательницу и простонала:

— Да чего уж там, не держу на тебя зла-а.

И с тех пор уже Майю она от себя не отпускала: по левую руку ее посадила — по правую Миша Казьмин сидел и сверлил разлучницу презрительным взглядом.

А Майя, виною омытая, кротко себя вела, но Евдокия в кротости этой затаенную обиду почуяла и угрозу. Угрозу непонятно кому. И обиду непонятно с чего.

— Майка не просто пришла, что-то затеяла, — шепнула она Еве.

Та лишь зло прошипела:

— Убила бы тварь.

Евдокия изумилась:

— А ты здесь причем? Это Ирина должна ее убивать.

— А Ирка уже и не смотрит на нас, целуется, блин, с вражиной. Вот она, благодарность. Оказывается, для того, чтобы тебя любили, нужно гадким все время быть, а потом вдруг осчастливить одним хорошим поступком. Рецепт до безобразия прост. А Майка на сложности и не способна, — заключила Ева и удивилась: — Дуська, а где твой пес? Под столом его нету.

Евдокия полезла под стол и собаки не обнаружила.

— Надо срочно его искать, — шепнула она подруге, — пока Бродяга дел здесь не натворил.

Ева злорадно пропела:

— Да-аа, «собакевич» знатно покушал, ты постаралась. Теперь у него найдется что оставить на Иркиных коврах и диванах.

Подхлестнутая этой фразой Евдокия поспешила на поиски пса и тут же его нашла. Бродяга скромно дремал в прихожей, зажав меж передних лап белый конверт: игрушку себе приготовил, да сморенный сном, поиграть не успел — на коврик с обувью завалился, придавленный вкусным обедом.

Евдокия одной фразой охарактеризовала состояние пса:

— Вот оно, непереваримое счастье пришло, — и извлекла из облезлых лап белый конверт.

Это было письмо Ирине Латыниной посланное на адрес редакции. Похоже, что анонимное.

Секунд пять Евдокия боролась с собой, а потом письмо прочитала. В нем сообщалось, что Латынин Зиновий Давыдович намеревается провести эту ночь в мотеле с Багрянцевой Майей. И подпись: доброжелатель. И дата внизу.

«Число вчерашнее, — констатировала Евдокия и мысленно возмутилась: — И еще Ева будет выгораживать эту Ирину. Видимо Ирка в Париже была, но вернулась чуть раньше: не утром, как говорит, а поздно вечером накануне убийства. И сразу в редакцию заглянула, а там письмо. Вот она и помчалась в мотель».

Потрепав по ушам сонного пса, Евдокия его похвалила:

— Молодец, третий раз мне уже помогаешь. Сначала туфли обнаружил, потом — карьер, а теперь и письмо. Ты не Бродяга, ты пес, который все знает.

Евдокия знаками вызвала Еву и показала письмо. Та прочитала и восхитилась:

— Дуська, ты просто Холмс!

Евдокия кивнула на пса:

— Не я, это все он.

— Он? — не поняла Ева. — Как это — он?

— А вот так. Сначала рядом с туфлями Ирины улегся, как бы на глину мне показал. Потом угодил в карьер, как бы давая понять, что карьер далеко и в нем глина. А теперь откуда-то из Иркиных покладушек притащил это письмо.

Ева с интересом уставилась на Бродягу и спросила, обращаясь к нему с уважением:

— Это правда? Это ты такой умный у нас, Собакевич?

Но Бродяга ей не ответил — он спал.

— Евусик, я тебя умоляю, — пропищала вместо него Евдокия, — факты о жутком нам говорят. Ты их учти. Если Ирина к тебе придет, ты ей дверь не открывай, даже если будешь совсем не одна, а…

Смущенно запнувшись, она все же закончила:

— Не одна, а с моим Бобом. И вообще, лучше ты замки поменяй.

— С чего это? — опешила Ева.

— Сердце мое не на месте. Ирина Заю похоронила и примется за свое. Вот увидишь, сегодня же кровь появится. Попомнишь мои слова.

Так и случилось. И даже не так, а страшней.

Вернувшись с поминок, Евдокия спрятала пса на балконе и остаток дня провела за беседой с супругом. Он поделился своими успехами, она рассказала ему про поминки. Не все, а лишь то, что безвредным сочла. Лагутин к Ирине чувств не питал, но и убийцу в ней вряд ли увидел бы. Во всяком случае Евдокия рисковать не стала — и без того ей хватало менторства мужа. Поэтому ночью она легла в своей комнате, сославшись на женские недомогания. На самом деле она ждала звонка, и Ева ей позвонила.

— Дуська, ты просто колдунья! — прошипела она. — Просто Вагнер какой-то! Я от страха сейчас умру!

— Что, опять кровь?! — содрогаясь, воскликнула Евдокия.

— Если бы! Теперь уже хуже! Боб сегодня в двери поменял замки, и мы с ним ночью…

— Пожалуйста, без постельных подробностей. Я готова слушать только о деле.

Ева обиделась:

— О деле и говорю. Короче, только что Ирка ко мне ломилась.

— Ломилась?!

— Ну не совсем… Короче, хотела придти.

— И что говорила?

— Что-то плела про судьбу, мол что-то решается, мол помощь моя нужна… Ты только представь, это в третьем часу-то ночи! И ненормально настойчивая была.

— Ой, мама моя дорогая! — пискнула Евдокия. — Именно этого я и боялась.

— А я про что! — согласилась с ней Ева. — Короче, как ты и приказала, я Ирку отшила. Боб у меня, говорю, и маньяк по ночам шурует. Так что дома сиди. Утром судьбу твою и решим.

— Ой, мамочка, мамочка, — запричитала опять Евдокия. — А Ирка в ответ?

— Хорошо, говорит, я дома останусь. На том и простились. И вот тут-то, Дуська, слушай меня! Вот тут-то самое страшное и начинается. Только трубку я положила, Боб твой с кухни зовет…

— Неужели на кухне кровь! — пискнула Евдокия.

— Далась тебе эта кровь! — взбесилась Ева. — Невовремя перебиваешь меня, весь накал нарушила. Вполне возможно, что Ирке уже надоело с кровью шутки шутить. Ты Дуська права, мания у нее. Я сегодня ей Боба расхваливала…

— Зачем?

— Хотела бедняжку приободрить.

Евдокия пожурила подругу:

— Странный ты выбрала способ. Ирина осталась одна, а ты Бобом, умным да красивым моим, глаза ей бессовестно колешь. Мол, вот я какая, далеко тебе до меня. Ох ты и стерва!

— А почему бы и нет? — обиделась Ева. — Она же подруга. Вот пусть и радуется теперь за меня, раз мне счастье на старости лет подвалило. Эх, Дуська, не сегодня — завтра тридцатник, еще в прошлом веке выйти замуж должна бы, да все некогда. Вот сейчас этим вопросом и подзаймусь.

— На Боба моего не рассчитывай, — отрезала Евдокия и сердито напомнила: — Ты, кажется, что-то рассказывала. Позвал тебя с кухни Боб, а дальше-то что?

— А дальше полный завал! — пришла в оживление Ева. — Ирка сбрехала, что из дома звонит, а Боб в окно тычет и говорит: «Посмотри, кто это там из подъзда только что вышел? Не Ирина ли ваша? Очень похожа». Я глянула: «Точно! Она!»