Ты мне только пиши... Хроника пикирующего бомбардировщика(Повести)
Шрифт:
Дорогин повернулся к нему и молча сделал профессиональный жест летчиков «все выключено». Просто скрестил над головой руки…
Вечером в бараке было тоскливо и тихо. Кто-то валялся на койке, кто-то пытался играть в шахматы.
Лысоватый капитан пришивал подворотничок.
В углу, у окна, сидел младший лейтенант и пощипывал струны гитары.
Венька лежал на койке и смотрел вверх, над головой у него висели футляр скрипки, планшет и пистолет в кобуре.
Женька вытащил из альбома портрет погибшего Митьки, принес его к столу
— Ну-ка, подвиньтесь… — сказал он и приколол рисунок кнопками к столу.
Шахматисты пересели. Женька поставил на стол стакан с водой и рядом положил широкую мягкую кисть.
— Сахар есть у кого-нибудь? — спросил он, обводя всех взглядом.
Человек пять-шесть подошли к столу и остановились, разглядывая рисунок.
— Сахар есть у кого-нибудь? — повторил Женька.
— А ты что, чай пить с ним собрался? — зло отозвался кто-то.
Не обращая ни на кого внимания, Женька сказал еще раз:
— Я спрашиваю, сахар есть у кого-нибудь?
— Подожди, Женя, — послышался из-за его спины голос Архипцева. — У него самого сахар был. Он его ложками ел…
Архипцев подошел к Митькиной койке, сел на корточки, достал потрепанный чемоданишко и стал выкладывать из него на одеяло все содержимое.
На кровать легли финский нож, новая фуражка, довоенная фотография Митьки в форме ремесленника, спущенный футбольный мяч, альбомчик и кулек сахару.
— На, — протянул Архипцев Соболевскому кулек и аккуратно положил все вещи в чемодан. Последней он положил фуражку, предварительно потерев околыш рукавом гимнастерки.
Соболевский насыпал в стакан с водой сахар и долго размешивал его кистью. Когда сахар почти полностью растворился в воде, Женька вынул кисть и стал покрывать портрет Митьки сладкой водой.
— Зачем это, Женя? — спросил лысоватый капитан. Женька повернулся к капитану, благодарно посмотрел на него.
— Понимаете, — сказал он только ему одному, — это нужно для того, чтобы рисунок дольше жил… Чтобы не смазался или не осыпался карандаш…
День второй
Опять медленно ползет «студебеккер» с бомбами.
На бомбах сидят пять оружейников. Один другому дает прикурить, все время переругиваясь с третьим…
На большой высоте идут пикирующие бомбардировщики.
В головной машине на флагмане за штурвалом сидит командир полка Дорогин. Рядом с ним штурман полка.
Кабина Архипцева и Гуревича… В отсеке стрелка-радиста — Женька Соболевский…
Затянутые в шлемофоны, запакованные в подвесную систему парашютистов, эти мальчишки вдруг стали какими-то очень взрослыми. Серьезные лица, внимательные глаза и короткие отрывистые разговоры по радио сделали их совершенно непохожими на тех парней, которые еще совсем недавно изнывали от безделья и трепались в бараке.
Внизу впереди показались тоненькие ниточки перепутавшихся железнодорожных путей. Там, где нити рельсов стягивались в один плотный клубок, станция была забита товарными составами и цистернами.
Завалилось в пике первое звено… В рев моторов начал вплетаться вой сирен.
Отрываются бомбы… Какое-то
мгновение они продолжают путь самолета, потом тихонько опускают носы и уже совершенно отвесно продолжают свое падение в гуще вагонов, цистерн и маленьких домиков, похожих на спичечные коробки.Черные кустики взрывов отмечают места падения бомб.
Выходит из пикирования первая машина, потом вторая, третья. Звук моторов меняется, становится ровнее, спокойнее.
Идет в пикирование вторая тройка.
Снизу, с земли, навстречу ей тянутся красивые ленты трассирующих пуль и снарядов.
В своей кабине Венька положил руку на плечо Сергея. Другой рукой Венька опустил два тумблера справа — закрыл шторки водорадиатора, выпустил тормозные решетки.
И тут же почти одновременно хлопнул Сергея по плечу:
— Ввод!
Сергей плавно и сильно отжал от себя штурвал, переводя машину в пикирование.
Слева, на прозрачной стенке фонаря кабины, пучок красных радиальных линий. Краем глаза Сергей посматривал на эти линии. И вот горизонт совместился с одной из линий.
Глаза Веньки прикованы к бегущей стрелке высотомера и указателю скорости.
Отдаляются от самолета бомбы…
Правой рукой Венька резко хлопнул Сергея по плечу:
— Вывод!
Сергей нажал кнопку автомата вывода из пикирования и начал сам вытягивать штурвал.
Горизонт опускался, сползая с радиальных линий на стекле фонаря кабины…
В кабине стрелка Женька Соболевский уперся ногами и руками, стараясь преодолеть перегрузки вывода…
Машины вышли из пике, развернулись с набором высоты и резко ушли вверх и в сторону от цели.
Огненные ленты, собранные в пучок на земле и расходящиеся в воздухе страшным гигантским веером, скользнули между стремительно падающими «пешками».
Край веера задел одну из машин, и самолет, теряя управление, стал падать, окутываясь черным дымом.
Две оставшиеся машины продолжали набирать высоту. На одной из них хвостовой номер — 115.
Машина только что вышла из пикирования, и Гуревич, внимательно вглядываясь в землю, нажал на тумблеры, открывая шторки водорадиатора.
Архипцев прибавил обороты обоим двигателям и приказал Соболевскому:
— Сообщи: накрыли! Заходим вторично. Сбит двести третий… Все.
— Понял, — отозвался Женька в своей кабине.
Лицо у него исказилось, как от зубной боли. Он яростно выматерился и резко включил передатчик. Отпихнув ногой пулемет, он невидяще уставился в «Голубых танцовщиц» и стал бешено выстукивать ключом.
Архипцев ввел второй раз машину в пикирование и крикнул Гуревичу:
— Венька! Вывод метров на триста! А то эти суки уже пристрелялись к нам!..
— Пошел!.. — закричал Венька.
И сто пятнадцатый спикировал чуть ли не до земли. Со страшным воем он прошел над головами зенитных батарей и мгновенно исчез из виду.
Кабина самолета командира полка.
За штурвалом подполковник Дорогин. Парашют надет прямо на гимнастерку. Подвесная система смяла погоны.