Ты мне, я тебе
Шрифт:
– Бекон?! С мармеладом?!
– Да-да. Попробуй - узнаешь, до чего вкусно.
Выжав два стакана грейпфрутового сока, я выпил и сделал еще один для Мери, когда проснется, включил чайник, положил в тостер хлеб и начал нарезать бекон. В этот момент сверху спустилась Мери в полупрозрачном оранжевом пеньюаре, небрежно накинутом поверх ночной рубашки.
– Доброе утро, - сказал я через плечо, не выпуская
Она, не ответив, молча прошла к своему стулу, села и отхлебнула сок, не глядя ни на меня, ни на мальчиков. Я жарил бекон.
– Привет, мам, - сказал Уолли.
Она не откликнулась.
Меня начало мутить от запаха горящего жира.
– Налей мне кофе, - произнесла Мери, глядя прямо перед собой, незнакомым голосом.
– Сейчас.
Я снял сковороду с огня, сделал чашку растворимого кофе без молока и поставил перед ней.
– Дети, - сказала она, - пойдите в вашу комнату с книжками, почитайте до завтрака.
– Но почему?
– спросил Виктор.
– Потому что я так хочу.
– Мы в чем-нибудь провинились?
– спросил Уолли.
– Нет, дорогой, просто я хочу поговорить с папой.
Я сжался в комок и захотел раствориться в воздухе или сорваться с места, выбежать на улицу и спрятаться в кустах.
– Вик, налей себе кофе и сядь.
Ее голос звучал безжизненно, в нем не было сердитого выражения и вообще ничего не было. Она ни разу не посмотрела на меня. Мальчики вышли, захватив два комикса.
– Закройте дверь, - сказала Мери им вслед.
Я положил в чашку полную ложку кофе, залил кипятком, добавил сахар и молоко и сел напротив нее. Я знал, как чувствует себя человек на электрическом стуле.
– Послушай, Вик, - заговорила она, уставясь в чашку.
– Я хочу сказать тебе кое-что, пока еще владею собой достаточно, чтобы говорить об этом.
– Да что такое стряслось? Случилось что-нибудь?
– Да, Вик, случилось.
– Что же?
Ее лицо оставалось бледным и отстраненным, она явно не видела ничего вокруг.
– Ну, говори, - храбро произнес я.
– Тебе будет неприятно это услышать.
– Ее взгляд скользнул по моему лицу и вновь ушел в сторону.
– Что именно будет мне неприятно?
От ужаса у меня внутренности сжались в комок, точь-в-точь как у тех взломщиков, о которых
я разговаривал с полицейскими.– Ты знаешь, я не терплю разговоров про то, кто как занимается любовью и вообще про секс. С тех пор как мы поженились, я никогда не говорила с тобой об этом.
– Это правда, - подтвердил я.
Она отпила глоток кофе. Кажется, ей было все равно, кофе это или вода.
– Дело в том, - продолжала она, - что я никогда не получала от этого удовольствия. Если хочешь знать, мне это всегда было противно.
– Противно - что?
– Противно заниматься с тобой любовью.
– Господи!
– выдохнул я.
– Я ни одного разу не испытала при этом чего-нибудь приятного.
То, что я услышал, было уже достаточно неприятным, но я не сомневался, что главное ждет меня еще впереди.
– Прости, если это для тебя новость, - добавила она.
Язык у меня прилип к гортани. Я промолчал.
Она посмотрела мне в глаза, как будто что-то прикидывая, и вновь опустила взгляд.
– И я бы никогда не обмолвилась ни словом, если бы не сегодняшняя ночь.
Я с трудом выдавил:
– Что же произошло сегодня ночью?
– Сегодня ночью я поняла, ради чего люди занимаются этим.
– Вот как?!
– Да, именно так.
Я сидел неподвижно.
– Вик, Вик, дорогой!
– Она вскочила и, подбежав ко мне, поцеловала так, что я задохнулся.
– Как я тебе благодарна за эту ночь! Ты был великолепен, и я, я тоже! Мы были прекрасны сегодня ночью! И не гляди с таким изумлением. Ты можешь гордиться собой, ты был просто... просто невероятен! Я тебя люблю, люблю, люблю! Теперь, когда ты знаешь, что мне нужно, теперь, когда ты нашел... когда ты нашел... меня, теперь у нас все будет замечательно!
Она отошла от меня и села. Неожиданно слезы потекли по ее щекам и, улыбнувшись сквозь слезы, она сказала:
– Правда хорошо, что я тебе сказала?
– Да, - проговорил я.
– О да.
Я встал и, чтобы она не видела моего лица, отошел к плите. В окно я увидел Джерри. Он шел через лужайку с утренней газетой под мышкой. На ходу он слегка раскачивался, изображая всем видом торжество. По лестнице он взлетел, перескакивая через ступеньку.