Ты мое дыхание

Твой кофе наверняка вкусней. И я тоже соскучилась. Не хочу сидеть на этих лекциях. Хочу снова потеряться в тебе.

Я решил отправиться за Никой в институт. Забрать ее с лекций и отвезти обедать, а после вернуться в офис и уже здесь обсудить завтрашнюю встречу Леванеса. Предупреждать о своем приезде не стал, предвкушая, как она обрадуется моему появлению.

И увидел ее почти сразу, как только вошел в коридор перед аудиторией. Девушка сидела на подоконнике, держа в руках телефон, и что-то увлеченно в нем рассматривала. Настолько увлеченно, что не замечала ничего вокруг. И меня тоже не заметила.

В первое мгновенье показалось, что именно так она читает мои сообщения. Вот только я ничего не писал с самого утра. Ни единого слова. Да и вряд ли те короткие строки, что я прислал, можно было бы перечитывать так долго.

Внезапно стало тяжело дышать, будто кто-то резко выкачал весь воздух в помещении. Я заставил себя сделать глубокий вдох. Очень медленно. Еще один и еще. Попытался вспомнить то, что сам говорил Нике про доверие и про необходимость все выяснить, прежде чем делать выводы. Только почему-то такая логика сейчас помогала плохо. Я разозлился на девушку, за то, что она смеет ТАК улыбаться кому-то, думать о ком-то, кроме меня с ТАКИМ выражением лица. И на себя самого разозлился еще больше, что позволил всем этим чувствам зайти настолько далеко. В груди проснулась какая-то странная, почти забытая боль. Она не приходила в мою жизнь уже многие годы, и я был почти уверен, что не вернется никогда. Что я больше не допущу ничего подобного. Не приближу к себе никого настолько, чтобы ревновать.

Да, черт возьми, я ревновал! Не имея в общем-то на это никаких прав. Мы же ничего не обещали друг другу и в верности не клялись. Я и сам всего несколько дней назад был уверен, что ничего, кроме секса, от этой девочки мне не нужно. А теперь… теперь был готов придушить любого, кто посмеет завладеть ее вниманием, не говоря уже о чем-то большем. А ведь было именно что-то большее. В ее улыбке, в задумчивом взгляде, обращенном к экрану, в повороте головы. В том, как она теребила прядь волос, накручивая ее на палец, настолько поглощенная собственными мыслями, что не видела ничего и никого вокруг. Даже не почувствовала, что я совсем рядом. Вместо этого думала о ком-то другом!

Я перевел дыхание, пытаясь воззвать к остаткам здравого смысла. Тщетно. Ничего не выходило. Боль не уменьшалась, а раздражение и ревность, наоборот, нарастали. Она не должна была так себя вести! Хочет развлекаться с кем-то еще — пожалуйста, я не стану ее держать. Но пока она со мной, никого другого не будет рядом. Ни физически, ни в сердце, ни в мыслях. Я просто не позволю. Пусть на короткое время, но она моя!

Я вышел из своего укрытия и направился к ней, быстро, словно боялся не успеть. Как будто кто-то мог появиться неизвестно откуда и забрать у меня Нику. А допустить это я никак не хотел.

Заметив меня, девушка спрыгнула с подоконника и шагнула навстречу. Недоумение на ее лице сменилось радостью. Но я слишком хорошо помнил то выражение, что было за мгновенье до моего появления. И собирался выяснить, к кому оно относилось. Только немного позже. А сначала должен был показать ей, кому она принадлежит. И не только ей, но и всем остальным. Кого я понимал под «остальными» вряд ли бы объяснил сейчас, если бы меня спросили, но и иначе я поступить не мог.

Подошел вплотную, запуская пальцы ей в волосы и притягивая к себе, и впился в ее рот поцелуем. Так жадно, будто от этого жизнь моя зависела. Хотел дыхание ее перехватить, чтобы со мной вместе дышала, меня чувствовала и принадлежала тоже мне. Только мне.

Ее глаза распахнулись от изумления, но уже мгновенье спустя она ответила на поцелуй, и обвила руками мою шею. Но потом, видимо опомнившись, попыталась отстраниться.

— Матвей, не здесь же. Нас ведь могут увидеть…

Еще вчера я считал так же. Был уверен, что не стоит афишировать наши отношение ни перед кем. Но теперь такие Никины опасения вызвали у меня досаду. Если не сказать больше: я почувствовал, что снова начинаю закипать.

— Тебя это смущает? Хочешь сохранить все в тайне? Чтобы никто ничего не знал? Может, ты стесняешься наших отношений?

Она заморгала, уставившись на меня, и что-то неуловимо изменилось в ее глазах. Мелькнула тень не то обиды, не то чего-то еще похожего, и мне стало стыдно. Все мои обвинения были явно беспочвенны, я понимал это, но и отпустить ее не мог и не хотел. Так и стоял, перебирая пряди ее волос, в миллиметре от губ, чувствуя, как щекочет кожу ее дыхание, теплое и такое родное.

— Какой же ты дурак! — вдруг выдохнула Ника, подаваясь вперед и теперь уже сама целуя меня.

Я застонал. От облегчения, нахлынувшего подобно спасительному дождю в жаркий полдень, от счастья, затопившего меня в это мгновенье, и от проснувшегося желания почувствовать ее еще ближе. Снова — каждую клеточку тела.

Нас действительно видели. Все, кто выходил из аудитории или шел по коридору не мог не заметить. До меня доносился чей-то приглушенный и неразборчивый шепот, но не было никакого желания прислушиваться и, тем более, останвливаться. Не сейчас, когда я обрел так много. А Ника и вовсе закрыла глаза, подчиняясь моим губам, будто во всем окружающем мире не существовало больше ни одной души, кроме нас.

Но остановиться все же пришлось, когда совсем рядом прозвучал очень знакомый и очень недовольный голос:

— Ну и как это понимать?

Давно я не испытывал такой неловкости. Наверно, еще со школьных лет, когда оказывался застигнутым за просмотром порножурналов. Вроде бы и не случилось ничего страшного: мы с Никой взрослые люди, и можем вести себя так, как хотим, но место все же выбрали не подходящее.

— Ба, Матвей, да ты, оказывается, не разучился краснеть, — Олег Евгеньевич развел руками, пристально глядя на меня. — Ну, значит, не все потеряно еще. Романова, помнится, я говорил, что вам следует проявить сознательность, — он посмотрел на Нику, старательно прячущую лицо у меня на груди. — Вы совершенно уверены, что ваше… кхм… поведение является именно таким?

Его слова звучали строго, но в глазах я заметил искорки смеха. Рогачев откровенно потешался над нашими растерянностью и смущением. Но если мне это было заметно, то Ника, кажется, воспринимала весь его выговор очень серьезно. Потому и расстроилась так сильно, что не решалась поднять голову.

— Восемнадцать ей уже исполнилось, — сообщил я, прижимая Романову к себе. Какие бы добрые чувства я не испытывал к преподавателю, обижать девушку не позволю даже ему. — И потом, мы целовались в свободное время. Лекции ведь уже закончились? Да и консультации тоже. Кстати, как дела с курсовой? — спросил, касаясь губами волос Ники. Она не ответила, лишь теснее прижалась ко мне. И не видя ее лица, я чувствовал исходящий от него жар. Бедняжка, чвот чего она распереживалась? Да, некрасиво вышло, но не стоит того, чтобы так сильно волноваться.

— Неплохо все с курсовой, — вместо Ники сообщил мне Рогачев. — Я так понимаю, вы решили испробовать на практике все, описанное в работе? И сделать это нужно было именно здесь? На кафедре искусствоведения? Может, вам стоить попозировать в роли Амура и Психеи? Мне кажется, у вас бы получилось. А?

Меня будто током ударило от этих слов. Я понятия не имел, что именно написала Ника в работе, но к подобной аналогии оказался не готов. Все, что было связано в моей жизни с девушкой, не имело никакого отношения к красивой сказке, что ожила в письмах к Псих'e. Тем более странно было слышать подобное предложение от Олега Евгеньевича. Разумеется, он всего лишь решил сыграть на наших эмоциях, но сделал это так умело, что ему в буквальном смысле удалось выбить у меня почву из-под ног.