Ты моё спасение души

Слава начинает говорить очень тихо, совершенно безжизненно, безэмоционально, бесцветно. Постепенно её начинает накрывать.

Голос девушки приобретает оттенки боли, отчаяния, гнева, ненависти.

– Никогда…не смогу…забыть…того дня! Никогда! Все эти годы об этом помню! Каждое мгновение, каждую черточку, каждый штришочек, каждый удар, каждое прикосновение к моему телу, свой страх, - не забуду.

Голос Славы дрожит, периодически срываясь на тихий крик и падая до сипа.

– Знаешь, Никит, я никогда и никому не рассказывала, как меня били, поили водкой, насиловали и рвали на части. Сначала по одному, а потом втроем. Одновременно…

Славик замолкает, будто, окунувшись в свои воспоминания и в их переживания, снова оказывается в том времени, в том месте, с теми людьми.

– Не рассказывала не от стыда и не от страха. Просто мне все время казалось, если я об этом никому не скажу, и никто об этом не будет знать, то этого и не происходило. Понимаешь, мне так легче жить было.

Слава не плачет, но её начинает колотить так, что зуб на зуб не попадает.

У меня возникает непреодолимое желание обнять девочку, прижать к своей груди, чтобы унять её дрожь и взять хоть маленькую толику её боли себе.

– Ты, Н-Ни-ки-та, не п-подумай, я тогда не с-сдалась и д-далась им с-смиренно в руки. С-сначала п-пыталась убе-ж-жать. Но дядька со звериным лицом, поймал меня в коридоре, схватил за волосы, ударил головой о стену и потащил, как мешок, в помещение пустующей части барака.

Девочка снова берет паузу, собираясь с силами. По ее щекам начинают катиться хрустальные слезы. Капли, невыплаканной боли.

– Насколько у меня хватало сил, так и сопротивлялась: пиналась, дралась, царапалась, кусалась. Ну, что я могла сделать против троих здоровых мужиков. Вообще, их было четверо. Правда, один из них пытался меня защитить, говорил, что у него дочь почти такая же как я. Между ними завязалась драка. Моего защитника избили. Я начала кричать. Подумала, может хоть кто-то обратит внимание на мои крики. Но все впустую…Самый страшный из троицы моих палачей пережал мне горло так, что я потеряла сознание…

Слава резко замолкает, закрывает глаза и на время перестает дышать, будто снова теряет сознание.

Пауза висит в воздухе домокловым мечом.

Понимаю, что впереди самое страшное.

У меня снова возникает желание сказать:"Нет! Все! Хватит!"

Не делаю этого, основываясь только на своей интуиции.

Раз Славка никогда и никому об этом не рассказывала, значит не могла себе этого позволить. Ей элементарно не перед кем было открыться. Да и для неё - интеллигентной и воспитанной девочки - решиться поделиться таким просто невозможно.

То, что она со мной делится своей болью, которую держала в себе все эти годы, является высшей степенью доверия ко мне.

И если я сейчас её остановлю, то разом потеряю не столько даже это доверие, сколько саму девочку.

Мы сидим на кровати уже много времени в полной тишине и темноте. Последнее меня очень радует, потому как Слава не может видеть моего перекошенного от бешенства лица и слез, стоящих в глазах.

От выбросов адреналина, злости и напряжения меня колотит. Моё тело пронизывают разряды негативных импульсов. Мои кулаки сжаты до боли в суставах, а челюсти до зубного скрежета. Мой кадык пытается протолкнуть нервный горький ком. В солнечном сплетении мой ментальный дракон бушует и изрыгает пламя огня.

Знаю, что если бы сейчас хоть один из той группы ублюдочных недочеловеков попал в мои руки, то я бы заставил его подыхать медленно и мучительно, наблюдая за процессом, как в фильме "Законопослушный гражданин".

"Такие нелюди, должны живьём гореть, не только чувствуя пламя огня, но и видя процесс своими глазами!" - об этом думаю все время рассказа Славы.

– Чувство страха ушло из меня через какое-то время, а может так действовал алкоголь, который они вливали в мое горло. Я уже не кричала и не плакала, только периодически теряла сознание. Сначала от страха и боли, потом уже не могу сказать от чего. Все мои ощущения притупились. На каком-то этапе мне стало совершенно безразлично. Я даже перестала чувствовать что и куда они в меня запихивают. И кровь, которая текла по моим ногам, уже не пугала. Ожоги от окурков и порезы, методично наносимые острым ножом на разные участки моей кожи, не вызывали никаких реакций. В какой-то момент, придя в себя, услышала слова четвёртого, ну, того, которого избили, о том, что мне в сентябре исполнилось 16-ть лет. Он, вероятно, рассматривая мои учебные тетради, увидел справку из школы с датой рождения.

После этих слов Слава снова замолкает. Я тоже молчу. Украдкой утираю слезы, которые текут из моих глаз. Через силу сглатываю горькую и вязкую слюну. Даже дышу через раз. В моем мозге от испытанных мной шока и душевной боли ни одной здравой мысли, кроме деструктивной "убивать".

– Если честно дальше ничего не помню. В себя пришла от холода. Потом оказалось, что кто-то из медиков в больнице решил, что я - мертва, и меня отвезли в морг. Санитарка, которая мыла пол, услышала мои стоны. Ну, и меня забрали в отделение, где я пролежала несколько месяцев. Дальше ты, вероятно, знаешь. Спасибо участкому Юрию Васильевичу, что помог мне в тот момент. Он очень хороший человек был. Жаль ушёл рано. И жену его жалко. Если бы не она и ее болезнь, я бы ещё тогда на себя руки наложила.

Слава снова берет паузу. О чем девочка моя думает, не знаю. Я - о превратностях судьбы, карме, испытаниях ниспосланных свыше, справедливости и несправедливости.

Мне в очередной раз не даёт покоя мысль:"За что, за кого и почему именно эта замечательная, умная, одаренная и красивая девочка должна была отработать урок посланный ей свыше. Может и не Слава должна была это сделать, а мать ее, но девочка, как Ангел, на себя взяла её боль".

Будто услышав мои мысли, Слава начинает говорить о своих родителях.

– Очень долго не была у отца с матерью. Им через время сообщили о том, что я в больнице, но они ни разу так и не пришли. Где-то через год, уже учась в пищевом колледже, все же решилась навестить их. Увидев, ужаснулась. Они оба находились в таком чудовищном состоянии. Мне их стало жалко. Сердце мое дрогнуло, и я простила им все.

Девочка берет очередной перерыв. Тяжело вздыхает. То ли думает, то ли оценивает, говорить дальше или нет.

– Мама будучи пьяной рассказала, что в тот день они сначала пили вместе с теми людьми. Хотя, к сожалению, людьми их трудно назвать. Потом спиртное закончилось. Отец хотел скрипку за бутылку отдать. Она инструмент спрятала. Тогда один из компании сказал, что за долги дочь заберёт. И вернёт, когда они рассчитаются с ним. Но больше он к ним ни разу не пришел. Несколько раз заходил участковый, который их предупредил о лишении родительских прав. Я на тот момент фактически уже закончила школу. Попросила Юрия Васильевича ничего не делать, потому как смысла уже не было. Родителям моим было все равно, а я не могла и не хотела объясняться в разных инстанциях. Юрий Васильевич меня пожалел, взял в свой дом, устроил на работу. Дальше был Гато и встреча с тобой.

За разговорами не замечаем, как наступает утро. Слава вымотанная воспоминаниями, переживания, слезами, сворачивается рядом со мной в позу эмбриона. Смотрит на меня печально-вопрошающим взглядом. Я не тороплю девушку, ни о чем не спрашиваю, жду пока сама скажет мне то, что ещё её беспокоит.

– Никита, я растоптана во всех смыслах…Не смогу ничего тебе дать ни как человек, ни как женщина…Посмотри на меня! Ну, посмотри же, Никита, - тихим совершенно бесцветным голосом произносит Слава.
– Ты никогда не захочешь ко мне прикоснуться и сблизиться со мной. Такие как я не должны жить! Такими как я брезгуют. Таких как я презирают. Я и сама себе противна. Зачем я тебе? Отпусти меня, Никитушка, Христом Богом прошу тебя. Ты найдёшь себе девушку достойную тебя. Она составит счастье твоей жизни, родит тебе детей…