Ты - наша
Шрифт:
— Ужас какой…
— Почему ужас? Прикольно же.
— Не прикольно, Марин. Мне неприятно. Мерзко. И Тошка… Вот зачем он?
— Ну… — пожимает она плечами, — ревновал, наверно… Так-то, до универа, он у тебя один, наверно, был, самый крутой…
— Не у меня! Не был!
— Ну… Может, ты просто не видела, не понимала. Ты же — ромашка, блин, вообще, оказывается…
— Я просто… Мы просто дружили… — зачем-то пытаюсь объясниться я и сама слышу, насколько беспомощно и глупо это звучит.
— Ага, ага… — кивает Маринка, — ты, может, и дружила, а
— Нет!
— Да, Вась! Ты — реально ромашка, но не дура же. Я надеюсь.
— Я… Мне надо с ним поговорить…
— Не надо, Вась, — вздыхает Маринка, — он тебе ничего не скажет, если уж так насвистел всем. Значит такой есть, гнилой таракан. А тараканы, они, знаешь, в любую щель залезут… Наврет тебе, лапши навешает, а ты и поверишь. А он потом в щель…
— Замолчи, фу просто!
— Я тебе реально говорю…
— Но что же делать? Все же будут думать по-прежнему… Как мне в универ?
— Ой, я тебя умоляю, — снова закатывает глаза Маринка, — как до этого! С улыбкой и невинными глазками.
— Но все же будут смеяться…
— Да завидуют тебе все, блин! Приди в себя уже, Вась! Ты — девочка Камня! Ты — поешь с Колесником! Тебе Лис цветы дарит и под окнами общаги караулит! Да тебя побьют за такое, какой, нафиг, смех? Ходи и оглядывайся! И вообще… Не ходи одна никуда. Со мной ходи. Или с парнями. Поняла?
— Это все… Это все глупости… — бормочу я, ошарашенная словами Маринки.
Не хочу в это верить! И с такой стороны на себя смотреть не хочу! Это же позор…
— Дурочка ты… — Маринка со вздохом обнимает меня, — такая, вроде, умная… А такая маленькая на самом деле…
— Мы ровесницы, — я не спешу убегать от ее теплых рук, тоже обнимаю, успокаиваясь постепенно.
— Ну да, — смеется Маринка, — только я с детства в знаю, какой мир вокруг, а ты… Ромашка, чего уж…
— Я тоже знаю, какой мир…
— Ага, знаешь ты… Дрожишь вся. Глупенькая.
Мы еще какое-то время стоим, обнявшись, и мне в очень спокойно сейчас, словно сестренка старшая меня утешает, говорит, что все пройдет и все будет хорошо.
Я решаю подумать над словами Маринки потом, потому что очень страшно погружаться в такое, понимать, насколько все вокруг не так, как представлялось.
И что друг, оказывается, совсем не друг.
И что люди, которые с тобой общались, разговаривали, в глаза смотрели… Что они все думали обо мне гадко.
На этом фоне спокойная уверенность Камня и отчаянная честность Лиса смотрятся выгрышными, как ни странно.
Хотя, если они слышали, что говорил обо мне Тошка, и верили, то… То странно, что Камень не настаивал на близости…
А вот поведение Лиса не странно.
Он уверен, что я с Тошкой спала, и с Камнем… И почему бы и не с ним? Что мне терять, правда? Вот и удивляется, наверно, почему это я артачусь? Или даже не удивляется, а… Просто предпринимает шаги, чтоб заполнучить. Розы, например. Это же приятно, да?
Неожиданно накатывает дикая злость, и я подхватываю со стола букет, раскрываю окно и выбрасываю розы вниз! Прямо
на асфальт, к машине Лиса.— Ой! — вскрикивает Маринка, не успевшая, кажется, даже моргнуть за это время ни разу, — с ума сошла! Цветы-то тут причем?
— Пусть забирает! Не хочу ничего! Ни от кого! — сквозь зубы цежу я, злясь на весь мир вокруг. На Лиса, за его нахальную настойчивость, на Камня, за его спокойную уверенность в том, что я — его. На Тошку за его неожиданную подлость и предательство всего самого светлого, что было у нас, что помнилось до сих пор, несмотря ни на что. На родителей за то, что такую дурочку воспитали, слишком доверчивую. На Маринку, что сначала молчала, а потом рассказала. На себя. Потому что поверила. Потому что дура.
Лис смотрит на меня, задрав подбородок, щурится нагло и насмешливо, а затем мотает головой, приглашая на выход.
И я, ни слова не говоря, выставляю вперед кисть руки с оттопыренным пальцем. Средним.
Потому что хватит уже быть ромашкой.
Не хочу!
43
Неизвестно, что бы случилось дальше, потому что Лис, похоже, вообще не впечатляется моей бессловесной коммуникацией, усмешку с лица не убирает, и мне со своего этажа отлично видно, насколько ярко и насмешливо сверкают его глаза.
Маринка продолжает что-то причитать за моей спиной, что-то про розы невиноватые и мою природную дурость, девки, крутящиеся рядом с Лисом, громко, с недоумением, кудахчут, Лис щерится и показательно манит меня на выход, даже уже не приглашая, а приказывая. Типа, если такая смелая, то вперед… Я от этого сильнее завожусь и злобой надуваюсь, проворачивая в голове различные способы показать этому хищному зверю свое негодование, раз уж оттопыренный средний палец и розы на голову никакого впечатления не произвели…
И в этот момент во двор юзом заезжает черный седан в спортивном обвесе, с понтовым антикрылом, из него, чуть ли не на полном ходу выскакивает высокий широкоплечий парень и прямой наводкой движется в сторону Лиса.
— Тигр! — ахает за моей спиной Маринка, — какого он тут?..
Тигр подлетает к Лису и принимается что-то ему настойчиво говорить, показательно опустив тяжелые руки и напрягая плечи, словно перед броском.
— Чего это он? — все еще недоумевает Маринка, а я смотрю, не отрываясь, на разговор парней, уже по энергетике больше напоминающий разборку.
И, не удержавшись, закрываю рот ладонью, когда Тигр, что-то грубо рявкнув в лицо Лису, бросается на него!
Позади меня взвизгивает Маринка, на улице дружно ахают девчонки, а Лис, вместо того, что тупо рухнуть к ногам Тигра, потому что и замах, и скорость, и вообще, Тигр — чемпион же… Лис неожиданно легко уклоняется!
Отгибается назад, уходя с линии удара, словно гуттаперчевый! Чуть ли не кувыркается в полете, разворачивается и пробивает открывшегося Тигра по корпусу! Двойным ударом, тяжелым и жестким настолько, что Тигр, явно не ожидавший ничего подобного, сгибается и тупо хватает воздух ртом.