Ты - наша
Шрифт:
Мне становится все тяжелее дышать, голова кружится сильнее, и сил хватает только чтоб вяло скрестись по двери и шептать:
— Мама, мама… Мамочка…
Мой шепот похож на слабый мяв того самого брошенного котенка.
И, наверно, настолько же бессмысленен.
Не пожалеет никто. Не придет.
Меня зачем-то заперли. И, похоже, чем-то опоили, потому что перед глазами круги, а в голове — сумбур.
И позвонить некому… Телефона нет. Мама из сумки забрала, а я и не заметила…
Господи, какая глупость была — ехать сюда! Глупость!
Не
Но зачем она так со мной? За что? За то, что не слушалась? Но ведь я ничего плохого…
Сознание уплывает, и в какой-то момент меня выносит куда-то за грань реальности.
Сквозь темную патоку в сознании слышу, как открывается дверь, как надо мной кто-то разговаривает.
И голоса, грубые, холодные… Мамин голос, папин…
Почему они… такие? За что?
— Ну вот, что теперь делать с ней? — это отец.
Его пальцы, пропахшие табаком и машинной смазкой, грубо трогают за щеки, разворачивают. Пытаюсь открыть глаза, не могу.
И звуки разносятся, отбиваясь эхом в гулкой голове.
— На кровать надо… — мамин голос. В нем неуверенность и досада, — кто ж знал, что такая хилая? Совсем ничего не жрет там, в общаге своей!
— А я говорил, не надо отпускать! — рычит на маму отец, тянет меня за руку вверх.
Не могу встать, не могу открыть глаза, тело словно гуттаперчевое, непослушное, неподъемное.
— Ну а как я ее удержу? — виновато отвечает мама.
— Как, как? — отец, потеряв терпение, рывком подтягивает меня с пола, чуть ли не выворачивая руку из сустава! Больно! Я хочу закричать, но не могу, только мычу что-то невнятно. — Доигралась со своим отродьем, доминдальничала! Бесовская тварь!
Мама молчит, только поддерживает меня с другой стороны, чтоб не заваливалась на бок. Эта поддержка не ощущается теплой и родной. Словно… Словно куль с песком тащат. Неаккуратно, с досадой, что такая неудобная, тяжелая.
— Ничего… — хрипит отец, — брат Игорь тебя укротит… Ишь, стерва, вымахала, гладкая…
Упоминание ненавистного имени заставляет встрепенуться.
Я дергаюсь и неожиданно толкаю отца от себя. Правда, на большее сил не хватает, потому и сама не могу устоять, заваливаюсь на бок и падаю на удачно попавшийся на пути диван.
С такой силой валюсь на него, что дыхание со свистом из груди вылетает. И больно по всему телу! Судорога проходит, меня бьет, корежит всю, дышать не получается, и я раздираю себе ногтями горло, в попытках найти хоть чуть-чуть воздуха.
— Ой… Переборщила, наверно! Скорую надо! — кричит мама надо мной.
— Куда понеслась, дура? — рявкает отец, затем склоняется ко мне, смотрит в лицо. Я с трудом разлепляю глаза, вижу на месте его лица что-то черное, страшное, кричу… Не кричу, хриплю, больно раня себе горло острыми осколками звуков.
Отец смотрит, затем говорит с удовлетворением:
— Это бесы в тебе. Так и знал. Не надо было брюхатую брать. Меня бес попутал тоже, вот и страдаю всю жизнь, маюсь. Ну ничего, сейчас брата Игоря приведу, он тебя освободит…
Он тоже пропадает, и я погружаюсь в невероятно
страшное ощущение полного ужаса, перемешанного с бессилием.Дышать чуть-чуть получается, но горло болит. И по телу волнами бегут судороги. А в голове — жуть черная!
Брат Игорь… Они меня… Ему? Ему?
Не-е-ет!
Я хриплю это бессмылсенное “не-е-ет”, и это отнимает последние силы.
Падаю в черную воронку страха, пожалуй, с облегчением, желая остаться в ней навсегда. И глаза не раскрывать.
Ощущаю, что надо мной кто-то стоит, смотрит, дышит…
Потом меня поднимают и несут.
И мне все равно уже, кто и куда меня несет.
Мне с моим страхом уютно.
Он, по крайней мере, честный.
Не обманывает.
____________________________
Мне казалось, я тебя люблю. Как-то это все же называлось? И в душе так нежно зарождалось? То, с чего отдачи не ловлю.
Мне казалось, я тобой дышу. И одно дыхание, как прочность, звезд неколебимая неточность, море, что я слышу наяву.
Мне казалось, ты со мной всегда. Пусть мы растворяемся в пространстве, пусть давно раскрыты постоянства. Ты — мне крепость, колыбель, душа.
Мне казалось, я могу прийти. И упасть в тебя, собрать все силы.
Оказалось, ты — моя могила.
Мамочка, прости меня. Прости.
13.11.24. М. Зайцева
76
Открываю глаза и какое-то время тупо пялюсь в низкий потолок. Светлый. Мягкий. Что это? Гудит чуть-чуть… Машина. Я в машине.
Перед глазами тут же проносятся события, предшествующие моему провалу в темноту: ловушка, отравление, мама и папа, пугающий диалог. Провал.
Становится настолько страшно, что сердце заходится!
Рывком сажусь, тут же голова взрывается резкой болью, валюсь обратно на сиденье машины.
Где я?
Куда везут?
Прижимаю ладони к вискам, пытаясь побороть острые спазмы. Руки свободны. Уже хорошо…
— Вась!
Машина резко виляет, так, что меня чуть ли не сносит с сиденья, и тормозит.
Щурюсь на водителя, узнавая его. Тошка!
Боже мой, Тошка!
— Вась, ты как?
Он вылетает из-за руля, открывает дверь с моей стороны, садится, тянет меня на себя, обнимает порывисто.
— Блин, Вась, напугала!
— Тоша… — голос меня плохо слушается, хрипит. Машинально хватаюсь за его плечи, смотрю в глаза, — Тош, это ты? Реально ты? Как ты меня нашел?
— Как-как… — чуть закатывает он глаза, — не уезжал никуда потому что. Сидел, ждал. Думал, встретить после того, как от матери пойдешь, подвезти… А там движ начался непонятный какой-то… Мать из дома смылась. Ты не выходишь. Я звонить. Не берешь. И не выходишь! Я напрягся, решил сходить, а тут мать твоя обратно, с отцом вместе. Потом выбегает сначала она, потом отец… Ну, я и рванул. Дверь открыта, забежал, а ты там… Я чего-то перепугался, подхватил тебя на руки и в машину. Только-только загрузил, смотрю, папаша твой чешет с этим придурком вашим, святошей. Ну, я по газам…