Ты родишь для меня

Я не могу слепо ступать за тобой, больше нет, я не могу вверять свою жизнь в руки другого человека. Пора все решать самой.

— Доверься себе, просто доверься своим ощущениям.

Горячие губы касаются лица, невесомо, легко, а затем ведут влажную дорожку к уголку глаза. Жадный вдох вызывает бушующие мурашки на коже. Он просит доверия, а я распадаюсь на части, не способная больше верить.

Доверься.

Это так мало, но для меня это целая жизнь. Моя жизнь, в которой я не брала все в свои руки, но настало время это сделать. Настало ведь, да?

Довериться?

— В последний раз доверься. И посмотри, что будет. Ты уже другая, ты даешь отпор. Ты противостоишь, пусть это и сложно. Но ты уже не та, что раньше, Вит. Я сделаю все, чтобы вернуть ту девочку, которую знал всегда. Мою Виту. Девочку, которая светила ярче солнца.

Он все сделает.

Он всегда делал.

Для меня. Ради меня.

А я была его светом, как он мне не раз говорил.

— Я обещаю тебе, что ты не пожалеешь ни единой минуты в своей жизни. Но и ты обещай, верить мне всегда, даже тогда, когда больше всего на свете хочется усомниться при всех фактах. Даже тогда, когда страшно хочется все бросить и уйти. Что бы ни говорили тебе, что бы ни показывали. Верь мне. Я никогда и ни за что не сделаю ничего, что причинит тебе боль.

Всматриваясь в глаза напротив, я понимаю, что нахожусь на рубеже. Прошлого и настоящего. Но я чертовски сильно хочу шагнуть вперед.

ЭПИЛОГ 1

ВЛАД

— Владислав Юрьевич, я могу идти? В офисе никого уже долбанную «тучу» времени, — нетерпеливо постукивая пальцем по дверному косяку, толдычит мне секретарша. Черт, совсем о ней забыл, думал, что эта стерва давно ушла вместе с остальными.

Я увяз надолго, решал проблему с Радушиным, списывался, созванивался, а теперь жду финальной отмашки от нового друга. Тридцать первое декабря, а все сижу, кукую. Вита нуждается во мне дома, а я тут. Моей девочке именно сегодня нужна поддержка как никогда.

— Можешь идти.

Отмахиваюсь, как он назойливой мухи. Меня она как специалист устраивает, а вот как человек бесит, и я ее тоже. Взять к себе пришлось по старой дружбе, видите ли, надо было девочку вывезти из страны из-за внутрисемейных проблем, а зная ее нервного братика и такого же нервного отца, я, можно сказать, поучаствовал в спасательной операции. Но кто ж знал, что ее характер заставит меня взвыть на вторые сутки?

Помог старшему товарищу, нечего сказать, а моя нервная система ушаталась вкрай.

— Владислав Юрьевич, — корчит недовольную моську «Олечка» и умолкает.

— Что? — поднимаю вопросительный взгляд на нее и думаю, когда же я в последний раз слышал от нее вежливое обращение? Не в этой жизни точно.

— С праздником. И пусть у вас все будет хорошо. И у нее тоже.

Намеки — это сильный конек Фроловой, я бы сказал, лидирующий. Она сейчас без шуток и с довольно серьезным лицом это произносит, без обычной едкой ухмылки.

У Вискаса все будет хорошо, я уж постараюсь. Работа над проектом немного отвлекла, я ее еще к психологу записал, толковая баба с ней теперь работает. Тут все же такой вопрос, закрыть который поможет только профессионал. Смотреть на свою девочку, которая просыпается по ночам в слезах, я не могу. И хоть я долгое время мозгоправов не приветствовал, эта внушает доверие, и самое главное — Вита от нее без ума и после нее она живая. Вот так можно описать ее состояние.

— Спасибо, Фролова. И тебя с праздником. Папе привет передай.

Теперь Оля хмурится, волком поглядывая на меня. То-то же. Папка же ее сюда и отправил, ох и скандалище же был. Они вроде как до сих пор не общаются. А вот нечего было всем нервы делать и становиться объектом вожделения местного мафиози, а потом еще и «случайно» оказываться в том же закрытом клубе, что и он. Пожалуй, я бы свою дочь тоже выслал бы за тридевять земель подальше от такого чуда.

— Вот умеешь же ты быть мудаком, Влад.

— Теперь узнаю знакомую гадюку, — смеюсь и откидываюсь на стуле.

Девица молнией вылетает из кабинета и громко хлопает дверью. Ну-ну. В этот момент телефон издает пикающий звук, и я понимаю, кто на том конце провода.

— Да, — отвечаю быстро, стоит только схватить телефон.

— Встречаемся в том месте, о котором я говорил в прошлый раз, через полчаса.

Новый друг немногословен, сейчас мало коммуникабельный, все общение сводилось к вопросу о Радушине. Благодаря тем волшебным бумагам, этот говнюк уже в СИЗО, и никакая сила не поможет. Ничего его уже не спасет, даже влиятельные связи. Насчет личности самого мистера Х у меня есть догадки, но я держу их при себе. Раз человек не хочет сообщать об этом никому, значит, так нужно. На то есть объективные причины, мне важен лишь тот факт, что он помог мне прижучить эту падаль. Остальное — никому ненужные детали.

И кстати говоря, я до сих пор не видел этого человека вживую. Только в полутьме, украдкой.

— Спасибо. Еду.

Сбрасываю вызов и собираюсь. Я ждал именно этого. Ждал момента, чтобы дорваться до Радушина, потому что меня не пускали к нему, еще бы. Как только бумаги пошли в ход, я не мог даже поговорить с ним, потому что это было одним из условий мистера Х.

После того, что я узнал из этих бумаг, я бы его просто размазал по стенке. Навсегда. Не только за родителей Виты, не только, но и за то, что он сотворил со множеством других людей, а особенно молодых девушек, которые пропали в период обучения этой падали в универе. Десятки имен, десятки дел, десятки загубленных душ. Кто мог знать, что под маской некогда забитого парня будет скрываться чудовище.

Приехав на место, ощущаю вибрацию во всем теле. И стоит мне только зайти в темное помещение, насквозь пропахнувшее знакомыми сигарами, как я понимаю, что не один. Опять тьма, а напротив меня огромное стекло, за котором приглушенный свет настольной лампы, слабо освещающий поникшую голову Радушина. На нем нет лица, опухшее месиво вместо него, но с ним настойчиво говорят люди в штатском.

Я помнил совсем другой разговор, что все будет без рукоприкладства, но вижу другую картину. Черт, если бы знал, я бы вырвался бы поучаствовать самостоятельно.

— Его не трогали больше, чем нужно, а ты бы не остановился. В этом и заключается разница. Мне нужны страдания, а не смерть. Это может быть боль, но не ведущая на тот свет.

Опять ответ на вопрос, звучащий в голове. Если бы я был мистического склада ума, то точно подумал бы, что он колдун.

— Ты подпишешь все, иначе до камеры не дойдешь.

Звучит в динамиках. На эту фразу реакция Радушина однозначная — смеется, а затем плачет, срываясь на крик.

— Я хочу с ним потолковать, — грубо отвечаю, понимая, что получу отказ.

— Выпусти меня! — вопит нечеловеческим голосом бывший друг. Глаза бешеные, потухшие.

— Это не твоя война, парень. Я слишком долго ждал.

— Я хочу туда!

— Нет. Любой вопрос ты можешь задать тут, но в целом мы задали их за тебя уже.

Мои глаза намертво впиваются в искаженное болью лицо Радушина.

— Нет. Я хочу туда. И я туда пойду.

Толкаю от себя стол и двигаюсь к двери.

— Узнаю в тебе себя, но прежде, чем ты туда войдешь, пообещаешь мне, что не отнимешь жизнь, — я резко поворачиваюсь на звук, мою руку в этот момент сжимают словно в тисках. Взгляд выхватывает искаженное лицо Мистера Х, правой части просто нет, это ходячее пособие по анатомии, а левая…левая принадлежит человеку, повидавшему много горя. Мои догадки верны.