Ты, тобою, о тебе

– Нравится? – прерываясь, спрашивала она меня.

– Да, – сдержанно отвечал я.

Она поднимала глаза к потолку, напрягая память, и говорила:

– Еще такая есть, – и пела дальше – будто отдавая все-все, что имела. Потом отложила гитару и стала массировать пальцы.

– Ну, Надежда, ты сегодня в ударе! – с восхищением, но не без усмешки сказал Арнольд. – Я тебя такой не знал!

– О, я еще и не такой умею быть! – простодушно рассмеялась она.

Мы помолчали.

– А давайте знаете что? – загорелась она снова, только чтобы не было молчания. – Читать стихи по кругу, и – кто выиграет!

– Чьи стихи? – спросил Арнольд.

– Какие хотите: свои, чужие!

– Нет, – сказал Арнольд, – я пас. Пойду лучше расстелю постели.

Мы с Надеждой недоуменно переглянулись: как он собирается нас укладывать?.. Но он ответил на наше недоумение:

– У меня, конечно, не люкс, но места хватит всем: Надю – на диван, тебя, – кивнул он мне, – в кресло-кровать, я – на полу… Только вот что, – он теперь стоял в дверях, как бы демонстративно отделяя себя от нас. – Схожу к сестре – она тут недалеко живет – попрошу еще одеяло…

Кажется, то была хитрость: сбежать от нас, – он, наверное, решил, что мы с Надеждой не будем возражать? Однако я возмутился:

– Извини, – сказал я, поднимаясь, – но я не затем сюда ехал, чтобы выживать тебя из квартиры! Иди к сестре, а я возьму такси и поеду к товарищу. А Надежда пусть остается.

– Я не хочу, я боюсь! – тотчас возразила она, глядя на нас обоих с недоумением, подозревая какой-то заговор; затем посмотрела на меня умоляюще. – У меня подруга есть; увезите меня к ней! Пожалуйста!

– Хорошо, – согласился я. – Одевайтесь, поехали.

5

Снегопад на улице кончился, ветер совсем стих. Стояла глухая, но светлая от снега ночь: ни прохожих, ни автобусов; редкие машины проносились мимо, разбрызгивая кашу из сырого снега и не обращая внимания на наши поднятые руки. Я предложил идти вперед и пробовать останавливать машины по пути. Мы пошли, и всё шли и шли, настолько увлекшись разговором, что забыли и про сумки, которые оттягивали нам руки, и про машины; я рассказывал ей, как живу в деревне, какой там снег и какие звезды.

Она спрашивала, почему я там живу, – и я, увлеченный минутным чувством душевной близости с ней, стал объяснять ей свою маленькую тайну: у таких как я, родившихся в деревне, на всю жизнь остается необыкновенное чувство родного очага: дом, где мы родились, для нас – центр вселенной; мы тоскуем по нему, нас туда тянет, будто мы потеряли там душу, и возвращаемся – а найти этого центра уже не можем, и блуждаем всю жизнь между городом и деревней вечными скитальцами, с чувством утерянного навсегда рая…

Конец ознакомительного фрагмента.