Ты умрешь следующей
Шрифт:
Последний день — именно тот, который ты помнишь лучше всего. Он, как клеймо, ясно отпечатался в твоей памяти, кадр за кадром.
Рита обессиленно сжимает твою руку, в ее несчастном лице ни кровинки, в глазах пустота, на голове осталось всего несколько волосиков.
Ты садишься с ней рядом, ты понимаешь, что этот кошмар вот-вот закончится, и ты благодарна ей, что, по возможности, она всегда старалась щадить тебя.
Рита держала тебя подальше от своей болезни, но сейчас ты не можешь убежать, поскольку
Она уже сказала, что завещает все тебе: деньги, дома, земельные участки, вещи — все, накопленное трудами ее предков. Это совсем не то богатство по милости божьей, к которому привыкли твои подруги, его не выставляют напоказ. Вот что вас еще объединяет, тебя и Риту: ваши деньги пахнут слезами и потом. Иногда ты боишься, что именно этот их запах ты чувствуешь при дыхании.
Дыхание у Риты тяжелое, она разлагается, еще не умерев.
Ты дрожишь, ты хотела бы только одного — убежать подальше от этой постели, пропитанной потом и болью.
Тебе хочется выйти на улицу и подышать холодным и чистым декабрьским воздухом, но ты сдерживаешь себя, улыбаясь и отвечая на Ритины вопросы.
Рита о чем-то тебя спросила, ты с трудом вслушиваешься в ее шепот, и она тогда опять повторяет вопрос, но ты не должна наклоняться к ее уху.
— Тебе холодно? — спрашивает Рита.
— Нет, не холодно, — отвечаешь ты, и это вовсе не ложь. Ты дрожишь не от холода, а от страха.
— Помни обо мне, — говорит Рита и проваливается в забытье, и не слышит твой ответ, произнесенный сдавленным голосом, а может, слышит, потому что улыбается, а тебя опять охватывает ужас от того, что уходит напрасно прожитая жизнь.
Потом только ожидание — долгое, временами томительное. Ее худая рука, которая становится все легче и легче, в твоей, а твои мысли улетают прочь, туда, где воздух, жизнь и звуки прекрасного зимнего дня. Ты скучаешь немного, но остаешься до конца, чтобы исполнить свой долг, и когда выходишь, чувствуешь облегчение, будто бы с твоего сердца сняли огромную тяжесть.
Наконец-то ты свободна от обязательств и угрызений совести, которые Рита соткала вокруг вас двоих. Можешь наконец-то посвятить себя жизни, которую она терпеливо выстроила для тебя. Ты, как и все остальные подруги, теперь — успешная женщина, еще молодая, и можешь нравиться, у тебя впереди интересное будущее, вокруг тебя личности, умеющие побеждать, как и ты, люди, которые тебя уважают и ценят.
Рита теперь только воспоминание или очень скоро станет воспоминанием.
Потом встречаешь на улице Дэду. Это не совсем случайно, ты искала ее, ты знаешь, что, выходя из университета, она часто заглядывает в тот бар, поэтому ты и оказалась рядом с ней.
Тебе необходимо ее увидеть, поговорить с ней, чтобы прогнать печаль.
— Привет, какой сюрприз! Выпьешь со мной кофе?
— Спасибо, но мне пора бежать, в другой раз — с удовольствием.
И вот она, Дэда, уже убегает по своим делам.
Тогда тебе ничего не остается, как пойти забрать свои результаты маммографии, сделанной просто так, для очистки совести (тебе скоро сорок), а еще потому, что ты поклялась Рите сделать это.
Рентгеновский кабинет как раз рядом, в двух шагах, и уже на протяжении нескольких недель ты забываешь зайти туда. Итак, сегодня ты туда идешь, а когда выходишь, мир уже кажется совсем иным.
В комнату Марии-Луизы Тутти вошла осторожно, почти робко. Кто-то немного раздвинул тяжелые портьеры по боковым сторонам окна, и теперь в комнате стоял полумрак, который Тутти сочла не таким уж неприятным. Она закрыла за собой дверь, прислонилась к косяку и осмотрелась, почти не дыша. Потом, передвигаясь мелкими шажками, начала собирать вещи подруги и укладывать в ее чемодан. Тутти чувствовала, как все больше и больше волнуется, заметила, что у нее трясутся руки, когда она открывает ящички, берет охапкой вещи и кладет их на кровать, чтобы потом сложить получше.
Она знала, что многим нравится копаться в чужих вещах, но ее смущало, что это довелось делать и ей.
Если кто-то из подруг, чтобы не отвлекаться, просил ее принести зажигалку из сумки или коллега просил взять брошюрку из ящика его стола, Тутти максимально стремилась уменьшить риск: приносила сумку подруге или открывала ящик двумя пальцами и осторожно брала нужную вещь.
Она не хотела, чтобы другие прочли бы в ее глазах интерес к чужому.
Сейчас комната Марии-Луизы была полностью в ее распоряжении, и Тутти могла обыскивать ее, шарить везде, трогать вещи руками, делать все, что угодно.
Мария-Луиза никогда об этом не узнает.
Под домом находится тайный туннель с выходом на улицу, неподалеку от дороги, что ведет в ближайший город.
На первом этаже, за мебелью, есть низенькая дверь, за ней три ступеньки, поворот и туннель, уходящий в темноту.
Камень здесь не обработан, на веревке подвешена лампочка, но она давно уже перегорела, однако здесь много следов от крюков для факелов, потом подземный ход теряется во мраке. В одном месте ход завален красными кирпичами, которыми перегораживают дорогу, но это всего лишь маскировка, потому что сбоку от стены проход открыт и тянется еще на сотни метров.
Дом, как обычно, казался безлюдным.
«Смотри, нас стало меньше на трех человек, и как все изменилось», — думала Аманда, пока шла по коридору к комнате Дэды.
Кто знает, где они сейчас и чем занимаются.
Дэда, наверное, уже дома, сидит за своим письменным столом с чашкой чая и, возможно, готовит список подруг, которых пригласит поиграть в бурраку в ближайшее время.
Мария-Луиза, скорее всего, хлопочет на кухне, одним глазком присматривает за детьми, другим — за горничной, одной рукой держится за ручку духовки, другой тянется к трубке, чтобы позвонить Дэде. Телефон зазвонит, Дэда нахмурит брови, перестанет грызть ручку и с легкой досадой на лице пойдет отвечать на телефонный звонок, передвигаясь лениво, словно кошка.
Воображаемая сценка казалась столь реальной, что Аманда рассмеялась.
Как странно, когда знаешь кого-то так хорошо. Когда вместе с ним вырос, провел детские и юношеские годы, этот человек будто бы становится частью тебя. Могут пройти месяцы, годы в разлуке, но стоит встретиться, а она все та же девчонка, с которой ты делилась первыми секретами. Еще не до конца прочитанная книга, но уже очень знакомая.
«Кто знает, почему я все постоянно свожу к книгам, — спросила она сама себя, немного раздосадовавшись. — Вся действительность воспринимается как книга. Мне нужно было стать библиотекарем».