Ты за моей спиной

Спросить, почему исчез. Почему не звонил. Почему бросил меня, когда был нужен!

Но звуки, слетающие с моих губ, складываются в совершенно иные слова:

– Это ты мне в попу укол поставил?

– В ягодичную мышцу, – говорит он и хмурится сильнее. – Похудела так, что всякая зараза липнет. Куда твои смотрят?

– Никуда, – парирую я, цепляясь пальцами за одеяло, а хочу дотянуться до широких плеч и стиснуть их до боли в ладонях. – Я ушла из дома. Живу одна. Снимаю квартиру.

– Квартира там, а ты здесь, – сухо роняет Федя.

Он сидит на постели. А я даже не знаю, что это за комната, что за дом. Где я вообще?

– Это долгая история, – шепчу я.

– Я никуда не спешу, – усмехается Федор Львович.

Его голос холодный и отстраненный. Чужой. Но мне кажется, что все это – опять маска. А внутри Белый другой.

Вижу сжатый добела кулак. Он упирается в матрас. Сам Федор не смотрит на меня. Его взгляд замер над моей головой.

– Позвони отцу, – вдруг говорит он, замечаю, как напряжена его челюсть, будто каждое слово дается ему с трудом.

Он выглядит иначе. И пусть под футболкой вырисовываются мышцы, а все равно заметно отсутствие нескольких килограмм.

Так, ясно.

Беру в руку телефон. Вижу пропущенный от мамы. Черт!

Торопливо набираю мамин номер. Спустя два длинных гудка трубку берет мамочка.

– Вообще-то мы с тобой договаривались! – слышу претензию в голосе.

– Мам, да я спала, только проснулась, – стараюсь, чтобы голос звучал твердо, пусть и сипло. Но это со сна, а не из-за болезни.

– Как дела? – тут же спрашивает мама.

– Все замечательно, мам, – отчитываюсь я. – Происшествий нет. Фестиваль шикарный. Я остановилась в гостинице.

– Чтобы фотографии прислала! – требует мама, но я слышу облегчение в ее голосе.

– Я постараюсь, – обещаю я и после коротких прощаний, прерываю звонок.

Смотрю на Федю. Ловлю в его взгляде вопрос. Улыбаюсь.

Как же я соскучилась! Как же мне легко сейчас от того, что вижу его так близко!

– Врать нехорошо, – говорит он. А я вижу его улыбку. Самую настоящую. Чуть кривоватую из-за шрама. Но эта улыбка адресована мне.

– Нехорошо лезть в мою жизнь и решать, что и как будет лучше за меня, – фыркаю я, и реальность догоняет меня: – Федя, это правда ты?

Почти шесть чертовых и тоскливых месяцев нет. Не существует. Есть Белый. Только он, его обжигающие черные глаза. Полуулыбка. Крепкие руки. Широкие плечи, которые нестерпимо хочу обнять.

– Я, – кивает он.

Я резко закрываю лицо ладонями. Не верю в происходящее. Прокручиваю в голове сотни сценариев нашего с ним разговора. Ни один не подходит. Все не то. Не так.

– Если нужно, я отвезу..., – заговаривает он. Чувствую, как матрас перестает прогибаться под весом мужского тела.

– Нет! Стой! – вскрикиваю я, открываю лицо, не могу сдержать слез, умоляю взглядом, жестами, словами: – Не уходи! Не оставляй меня!

Меня сносит ураганом. Крепкие жадные руки стискивают плечи. Вскидывают меня так, что я теперь сижу на мужских коленях, прижатая к огромному торсу.

Пальцами цепляюсь за одежду Белого. Щекой вжимаюсь в широкую грудь.

Шепчу что-то бессвязное. Какой-то бред. Но молчать не могу.

Чувствую, как дрожит от напряжения его спина. Как рвано он дышит в мою макушку.

Его руки гладят мой затылок, плечи, комкают ткань моей рубашки.

Не могу ничего поделать с собой. Рыдаю. Громко. Навзрыд.

Скольжу ладонями выше, обхватываю крепкую шею, затылок. Щеку колит щетина.

– Федя... Феденька! – рвано шепчу, всхлипываю.

Короткие жадные поцелуи покрывают мое лицо. Мои губы не хотят слушаться. Не могут остановиться. Вожу ими по смуглой коже, куда могу дотянуться.

Замираю. И он тоже.

Федя тяжело дышит. Сжигает меня взглядом. И я смотрю в его глаза.

Наш первый поцелуй со вкусом моих слез. Твердые губы осторожно касаются моих. Раздвигают их. Я покорно впускаю его. Крепче сжимаю ладони. Закрываю глаза.

Боюсь упасть в пропасть.

Как же сладко... как же хорошо...

Я покорно принимаю все, что дает мне он.

Мой любимый. Мой Белый. Мой Феденька.

Наш поцелуй набирает обороты. Задыхаюсь. Легкие разрывает от дефицита кислорода. Но я не могу отстраниться. Лучше смерть, чем остаться без его губ и рук.

Далеко не сразу я слышу стук. Мое сердце колотится, как ошалелое.

Нет. Это не сердце. Кто-то стучит в распахнутую дверь.

Федя прижимает меня к своей груди, закрывая от нечаянного свидетеля.

Я боюсь открыть глаза. Мне не стыдно, нет. Просто вдруг это все – мой сон. А я не хочу просыпаться.

– Интересно у вас здесь, – слышу знакомый, немного насмешливый голос.

Я не разжимаю рук. Сгребаю ими Федину футболку в кулаки.

Нет. Не отдам. Не отпущу. Мой!

– Думал, ты спеца отправишь, – роняет Федор, обнимая меня, гладит по волосам, затылку.

– Решил лично сопроводить доктора, заодно проверю, куда сливаются деньги из бюджета, – поясняет Вратислав Барновский. И я все же решаю выглянуть из своего укрытия. Сталкиваюсь с насмешливым взглядом мужа подруги. – А говорят, ты на каком-то там фестивале калача. А у вас тут и без фестиваля веселье.

– Здравствуйте, Вратислав Павлович, – негромко сиплю я.

– Непорядок, Белый, – цокает Слава. – Довел девчонку до такого состояния. Мне теперь придется еще и больничку инспектировать.

– Это не Федя..., – начинаю возражать я. Федор не виноват.

– Исправим, – заключает Белый и устраивает меня обратно на подушки.

Я пытаюсь возразить. Цепляюсь за его большую и теплую ладонь.

Он перехватывает мои пальцы. Целует их, не смущаясь присутствия Славы.

Этот жест выходит слишком личным и интимным. Я вспыхиваю смущением.

– Пока врач осматривает, на пару слов, Федь, выйдем, – говорит Барновский, впуская в комнату незнакомого мне мужчину в форменном комбинезоне с нашивками МЧС и с красным чемоданом в руке.