Ты за моей спиной
Шрифт:
– Поцелую тебя там, где больно, – бормочет Белый, касаясь губами нежной кожи, – чтобы не болело.
– Федя..., – на выдохе, возмущенно.
Но Белый уже стягивает белье и целует, как и обещает минутой раньше.
Он не оставляет ни сантиметра неизученного. Гладит языком, скользит ртом. Ладонь против воли пробирается под плоский животик, пальцы ныряют глубже.
Федя крепко зажмуривается, потому что на пальцах – ее влага. Но малышке рано. Белому нельзя брать ее так быстро. Он же не зверь дикий.
***
Для
А сейчас я обнимаю его, целую, слышу его дыхание.
Мне дико стыдно от того, что он делает с моим телом.
Стыдно и хорошо.
Он не выпускает меня, держит так, что я не могу пошевелиться. И вместе с тем понимаю, если мне не понравится, если захочу прекратить эти ласки-пытки, Федя услышит меня.
Чувствую обжигающие губы на моей коже. Горячее дыхание отправляет миллионы мурашек по телу. И я не могу сдержать стон. Послушно прогибаюсь навстречу ловким пальцам. Чувствую, как они ласкают меня изнутри, где все еще немного больно.
Мой Федя читает мои мысли. Стремительно и аккуратно переворачивает меня на спину, точно тряпичную куклу.
Секунду смотрит в мои глаза полыхающим чернотой взором.
Тянусь к нему. Обнимаю руками за плечи. Глажу ладонями. Целую.
Но Белый твердо отстраняется. Одной рукой он удерживает меня на подушках, свободной – подхватывает под ягодицы, бесстыже разводит мои ноги, наклоняется ближе.
Нет, для меня это слишком... чрезмерно откровенно, и я закрываю глаза.
Чувствую скольжение влажного языка по животу. Хочу свести ноги вместе.
– Все хорошо, родная, – слышу хриплый, изменившийся до неузнаваемости голос моего мужчины. – Ты же позволишь мне... Да?
В удивлении распахиваю глаза. Смотрю в темные омуты. Меня бросает в жар от того, сколько эмоций на лице Белого. Обычно он невозмутим, холоден. А сейчас он совсем другой. Сейчас он как вулкан эмоций, обжигает, сбивает с ног.
Непослушными губами пытаюсь хоть что-то сказать, но голос ломается, сипит.
– Все, что захочешь, – наконец, говорю я и вижу одобрение в любимом взоре.
А дальше я оказываюсь не способна думать, говорить, дышать… Удается лишь стонать имя моего мужчины.
Хочу закрыть глаза, но взгляд любимого держит, не позволяет даже моргнуть. И я смотрю сквозь пелену страсти на то, как твердые губы двигаются по моему телу. Вижу, как Федя упирается коленями в матрас, как нависает надо мной, над моими бесстыже разведенными в стороны ногам.
Он скользит ртом, очень медленно, от моей коленки до ткани трусиков, съехавших с законного места.
Одним плавным движением Федя избавляет меня от последней тканевой преграды.
Вижу его широкие ладони со смуглой и слегка шершавой кожей. Вижу, как указательный палец скользит по животу, ниже, еще ниже, а в следующий миг чувствую невероятно нежное касание.
Меня словно прошивает насквозь. Мое тело не принадлежит мне, оно подстраивается
под эти ласки. Мне стыдно, но хочется еще... хочется больше столь откровенных прикосновений.Тянусь навстречу любимому. Он держит меня, обхватив горячими ладонями. Со стоном вскидываю бедра навстречу движениям его пальцев. А руками цепляюсь за сильную шею.
Господи... Я ведь умру... Не выдержу этой пытки...
Та боль, что не дает мне расслабиться, отступает. Остается лишь чистейшее удовольствие. И даже смущение забывается.
С трудом могу рассмотреть, как Федя прижимается ближе. Заменяет свои пальцы языком. Мне сложно оставаться в реальности, мой разум рассыпается на сотни крохотных сердечек, которые мешают думать.
И плевать!
Я шепчу имя любимого мужчины. Моего Белого. Моего единственного.
И не контролирую себя. Понимаю, что мой бессвязный шепот вперемешку со стонами звучит в тишине комнаты.
– Федя... Феденька... Я так... Так сильно... Тебя...
Не успеваю закончить фразу. Быстрые толчки требовательного языка швыряют меня в бездну удовольствия. Мой стон оглушает меня. Но я все же слышу негромкое, точно звериное, рычание. Этот звук заставляет распахнуть глаза шире.
Обхватываю родное и любимое лицо. Взгляд Белого безумный, дикий, обжигающий. Его губы все еще приоткрыты. А крылья носа раздуваются, и дышит он часто и рвано.
Его пальцы накрывают мою плоть, а рот прижимается к моим губам в диком и отчаянном поцелуе.
– Скажи мне, родная... – слышу его полуприказ - полупросьбу.
Я знаю, что именно он имеет ввиду. Потому, собирая последние силы, шепчу в его губы:
– Люблю!
С яростным стоном Федя придавливает меня к подушкам. Животом я чувствую его возбуждение. Чувствую его влагу и твердость.
Я уже готова принять его, невзирая на боль. Но Белый продолжает меня целовать, а его бедра замирают. Просто вжимаются в меня, тормозя.
Наш поцелуй постепенно превращается в неспешные касания губ, танец языков.
Чувствую, как тело любимого расслабляется, а руки больше не сжимают меня до хруста в каждой косточке.
Теперь мы просто лежим, крепко обнявшись. Я улыбаюсь. Чувствую ответную улыбку на слегка колючей щеке.
***
Охуеть, просто охуеть. У Феди никогда не было такого. Не случалось. Не происходило.
В голове не особо укладывается, что он сам, по своей воле, делает первый в жизни куннилингус, еще и немыслимый кайф от этого получает.
Белый усмехается. И у самого под грудиной тарахтит, а по телу разливается эйфория. Оказывается, его заводит то, как малышка кончает от его рта. От того, как он изучает каждую складочку, гладит языком, пробует на вкус.
Убойные чувства.
Но куда убойнее срабатывает всего одно слово.
Любит. Его родная девочка любит его. Надия любит. Любит Белого.
Эта мысль легко укладывается в голове, в нутре, в каждой клетке Федора. Он, мать их так, охренеть как счастлив. Он в раю.