Ты здесь живёшь?

Как-то вечером стояли мы на разделке. Вдруг входят два мужика в шикарных костюмах и с ними управляющий. Стоят себе, значит, и глазеют на нас — долго-долго, словно никогда не видали, как люди работают.

Потом поворачиваются к Палли Рыбьей Челюсти, а такого проворного разделочника я в жизни не встречал, и просят разрешения захронометрировать. Ну ладно, он не против. Вытаскивают, значит, они секундомер и засекают. И пошло дело, доложу я тебе. У меня был полный ящик рыбы с отрезанными головами, так я моргнуть не успел, как Рыбья Челюсть с ним расправился. Такого еще на моей памяти не бывало, а уж парни на разделке работать умели, доложу я тебе.

Вот после этих-то замеров они и придумали сдельщину.

Так что если ты не хотел остаться после разделки грязным и опозоренным, то надо было, дорогой мой, поворачиваться. Да, спокойно тогда не было, доложу я тебе.

— Ну и ну, — сказал паренек и откусил от булочки.

— Это еще что, — начал один из разделочников. — Я раз ходил в море с мужиком, который, чтоб мне провалиться, не спал три недели кряду, три каторжные недели. Все время разделывал рыбу. А ее просто прорва была. И солил. Ни минуты передышки. Старшой на мостике знай орет и матерится. Вкалывали по двадцать часов, по двадцать два без перерыва, ну, потом, может, часика два кемарили. Так он, сукин сын, не уходил с палубы с момента, как вытащат первый невод, и до тех пор, пока не разделают последнюю рыбешку. Когда была его вахта, его подменяли, и он все время гнал двойную норму. А знаешь, что он, мерзавец, сказал после трех недель такой работенки? «Ну, ребята. Вроде теперь моя очередь у руля постоять на вахте?»

— Неужто правда? — Паренек даже рот открыл.

— Правда? Такая же истинная правда, как то, что у тебя в мороз сопли замерзают, — оскорбленно ответил рассказчик.

— Правда там или неправда, — вступил в разговор засольщик, — а я вам вот что расскажу, и это совершенно точно. В одном фьорде к югу живет Оули Йоу, так вот другого такого разделочника я не видал. Не хотел бы я, приятель, солить за ним, а уж мне-то приходилось солить за такими разделочниками, что я крутился весь рабочий день да еще и все перерывы в придачу, и никто про меня не скажет, что засольщик я неважный. Но Оули Йоу, он любого за пояс заткнет. И вот что приключилось несколько лет назад, когда Гейрова рыбопромысловая компания была на гребне в Южных фьордах. Хозяин жадина был, каких свет не видывал, и никогда не платил, если его за бока не взять, да покрепче. Вот так-то! Подходит однажды Оули к берегу, а он рыбачил на одной из этих жутких Гейровых посудин, деньги ему нужны позарез, потому что детишек у него куча и всем есть подавай. Хозяин, ясное дело, вышел на причал, как обычно, когда мы возвращались с уловом. Спрыгивает Оули на причал и кидается к хозяину: так, мол, и так, ему нужны деньги. «Деньги, — говорит хозяин, — да нету их у меня ни хрена», он всегда грубо говорил, особенно когда к нему насчет денег обращались. «Да есть у тебя деньги», — отвечает Оули и сует ему кулак под нос: они всю дорогу друг друга недолюбливали, Гейр и он, хотя Оули больше, чем кто другой, сделал, чтобы Гейр разбогател, потому что уловы у него были огромные, пока он у Гейра служил. Вот так-то. «Нету у меня ни хрена», — повторяет хозяин и велит нам спускаться в трюм выгружать улов. А надо сказать, не его это дело, ведь шкипер-то Оули Йоу, и команды давать своим людям может он, и только он. Вот так-то. А Оули Йоу, значит, и говорит: «Почему это у тебя денег нет?» Тот отвечает: «Ты что же, дурачок, думаешь, что все это ничего не стоит? Думаешь, ничего не стоит содержать все эти сейнеры, платить за разделку на берегу, покупать переметы, наживку и все такое? Откуда прикажешь взять деньги, когда вы, рыбаки, стали столько заколачивать, что весь доход почти что сжираете? А тут еще вся сволочь из разделочной каждый божий день разевает пасть да прибавки к зарплате требует, а потом еще прибавки, и ежели ты не желаешь, чтобы вся твоя рыба протухла, то как миленький заплатишь им, сколько они требуют». Ему надо было вывести Оули Йоу из себя, я это тоже знал, служил у него штурманом: хозяин добивался, чтобы его ударили или еще что-нибудь, ведь тогда он не стал бы платить. Но не на таковского он напал, доложу я тебе, приятель. Вот так-то. Оули был начеку. «Вон, значит, сколько все это стоит! А сколько стоит разделать эту хреновину?» — спрашивает он и показывает на трюм. «Примерно тысчонку, — отвечает хозяин, — теперь ты понимаешь, что это не игрушки — держать столько судов и вам всем работу давать. Больше половины селения у меня кормится». — «Тысчонку, — повторяет Оули Йоу. — Да врешь ты как сивый мерин». — «Это я-то вру? — Хозяина даже перекосило от злости. — Если по правде, так мне это, пожалуй, в тысячу сто встанет». Тут Оули Йоу бросается в трюм, выгоняет всех нас — а мы только собирались перекидывать рыбу, хватает нож, что всегда спрятан в трюме, и берется за разделку. Да как берется! Никогда, ни до, ни после, я ничего похожего не видывал. Два часа он работал — выхватывал рыбину, отсекал ей голову, надрезал, выдергивал хребет, и все одним взмахом ножа! И не спрашивай меня, приятель, как это у него получалось. Многие пытались потом повторить, да ни черта у них не выходило, более того, кое-кто себе палец оттяпал, к примеру Кларин Йоуи, да и не он один. Оули Йоу с такой скоростью работал, что, ей-богу, средний человек за это время только успел бы перекидать из трюма рыбу без разделки. Да, вот так-то. А хозяин все это время стоит на причале. Стоит, не шелохнется. Только смотрит, как из трюма одна за другой вылетают рыбины, распластанные, готовые для засолки. И вдруг все кончается, Оули Йоу выбирается из трюма, идет к хозяину, причем даже не запыхавшись, провалиться мне на этом месте, протягивает руку и говорит: «Гони тысячу сто». Хозяин только глянул на него, совершенно ошалело, отдал бумажник и пошел прочь. И поверь мне, приятель, никогда нашему Оули Йоу, пока он работал у Гейра, больше не приходилось просить денег, ни для себя, ни для своих друзей.

Парнишка смотрел на засольщика недоверчиво и восхищенно. Взрослые ели, а он сидел с открытым ртом, не жуя и не глотая. Потом наконец произнес:

— А может, это россказни?

— Россказни? Нет, приятель, — ответил засольщик. — В жизни я правдивее историй не рассказывал.

— Ну и ну, — сказал паренек и проглотил непрожеванный кусок. — Потрясающе.

Однако другие в этой истории ничего потрясающего не нашли и стали рассказывать о новых, абсолютно достоверных и все более удивительных событиях и об иных подвигах этого поразительного народа. Но вот перерыв кончился, старшой велел парнишке отнести в дальний угол наживочной размоченные в молоке хлебные крошки и воду для мыши, которая там поселилась: если ее не подкормить хлебом в молоке, то она, мол, злится и грызет из вредности рыбу.

Парнишка понес крошки, размоченные в молоке, в угол, а взрослые, улыбаясь, допили последние капли кофе.

XI

идиотыпаршивые какониобэтомпронюхали ктото акто ужнеДунали?

Сигюрдюр Сигюрдарсон сидел в конторе Городской рыбопромысловой компании и читал «Тьоудвильинн» [5] . На столе перед ним размещалась сероватая пластмассовая коробка с нумерованными кнопками и разноцветными квадратными окошечками. Он сердито отшвырнул газету, нажал одну из нумерованных кнопок. При этом загорелся красный квадратик.

5

Левая газета, сейчас орган Народного союза Исландии.

— Дуна, — сказал он в коробку. — Принеси-ка ксерокопию письма Рыболовного фонда и бухгалтерские книги по траулерам за последние два месяца.

— Сейчас, — послышалось из коробки.

едвалионаэтодавно СиггиСНефтебазы данетжечерт ОулиНаДеревяшкахконечноонзараза

— Дуна, — обратился он к коробке через некоторое время. — Найди Сигги С Нефтебазы, пусть придет сюда поскорее.

Тотчас же открылась дверь, и Дуна, невысокая, полненькая миловидная девица, вихляющей походкой прошла по мягкой ковровой дорожке.

— Ты звонил? — спросила она поверх кипы бухгалтерских книг, которую прижимала к груди.

— Я хотел, чтобы ты нашла Сигги С Нефтебазы и прислала ко мне.

— Будет сделано. Вот книги. Ксерокс испортился. Вот оригинал письма.

— Что с ним?

— Понятия не имею, — ответила секретарша, повернулась к шефу спиной и, покачиваясь, пошла к двери.

— Распорядись, чтобы тотчас починили. Мне потребуются ксерокопии к собранию в полдень.

— Знаю, — обронила девица уходя. Уже в дверях она повернулась и добавила: — Пришел Преподобие. Впустить?

— Если я ему нужен, пожалуйста.

И в комнату вошел Преподобие. На нем был распахнутый длинный, до пят, дождевик, расстегнутый широченный твидовый пиджак, желто-коричневая рубашка, съехавший набок красный галстук, жеваные темно-синие брюки и мокрые кеды.

— Привет, Преподобие. Что новенького?

— Здравствуй, — тихо ответил пастор и опустился в глубокое кресло.

— Грустный ты что-то. Взял бы в дом шлюху какую-нибудь, чтобы хозяйство вела, друг милый. — Последние слова председатель Рыбопромысловой компании произнес врастяжку. — Бабы на многое годны.

— Брось свои шуточки, уважаемый, не то у меня сегодня настроение.

— Я только пытался помочь тебе…

— Так вот о деле, — перебил Преподобие, не слушая юмористических высказываний председателя Рыбопромысловой компании. — Мне нужна купель.

— Нужно что?

— Купель.

— Купель?

— Да, и ты знаешь, для чего ее используют.

— А старая уже не годится?

— Она течет.

— Ванна, что ли?

— Сосуд.

— И это существенно?

— Иначе мне бы не понадобилась другая.

— А зачем ты мне это рассказываешь? Хочешь, чтобы я купил тебе купель? Сам можешь купить. На свои деньги. Все купели, какие пожелаешь. Тебе это по карману.

— У церкви нет денег.

— У церкви, возможно, и нет. А у тебя есть.

— Я — не церковь, так же как ты — не Рыбопромысловая компания.

— Ладно, ладно, чего же ты от меня хочешь? Чтобы Рыбопромысловая компания купила купель? Мы же посмешищем станем.

вотоно никогдаещетакого

— Я собирался попросить тебя намекнуть насчет этого на вечернем собрании «Ротари»: чтобы клуб подарил церкви новую купель. Им сам бог велел собрать деньги.

— Дело говоришь, — ответил председатель и встал. — Только почему бы тебе самому не сказать?

— Мне это неприятно. А вот тебе, напротив, легко намекнуть им, что надо сделать для нас что-то благое. С тех пор как в позапрошлом году собрали деньги на пылесос для дома престарелых, мы никаких добрых дел не совершили. Ты мог бы спросить меня, не нуждается ли церковь в чем-нибудь. Было бы вполне уместно.

— Хорошо, договорились. — Председатель прошелся по комнате.

нусейчасон гдежегазета