«Тяжёлая» вода

– Говорят, там у них условия обитаемости такие комфортные – прямо как в пансионате ЦК КПСС: и кинотеатр, и сауна, и бассейн, и черт те что еще там есть? Даже «живой уголок»… с канарейками! Старпом улыбнулся почти искренне, тем самым заставив улыбаться и своего визави…

Из-за мыса показался небольшой рейдовый буксир, как муравей, за собой тянущий большой семисот тонный плавкран. Улыбки сразу же улетучились с лиц офицеров, на которых появились «маски суровых флотских будней». Настроение Крайнова снова ухудшилось: «Кажется, началось… в колхозе утро!»

– Андрей Леонидович! Давайте боцманов – «наверх»!

– Слушаюсь! – не по «казенному», то есть вместо «так точно» ответил дежурный по кораблю, исчезая в рубочном люке. Практически сразу же прошла команда по кораблю: «Швартовой команде построиться на пирсе! Форма одежды – номер «четыре», спасательный жилет!.. Старшине команды боцманов – главному боцману прибыть на пирс!» Старпом стал немного успокаиваться – все идет пока по плану… Нет никаких причин для беспокойства? «Все будет хорошо! Все будет хорошо …?» Но нервозность или «флотский мандраж» только возрастала. Неудача своего предшественника как «кровоточащая рана» еще свежа была в памяти Крайнова.

Боцмана выбегали из «чрева» корабля, быстро пробегая по верхней палубе, обегая огромные люки ракетных шахт, по «гребню» «хвоста» этого гигантского «тритона» и сбегая по приставленному сходню, стоились в «цепочку» на пирсе.

– Паньков! А ну – ка,… сгоняй «мухой»… в ту хибару, что на сопочке стоит и позови – ка сюда этих «аника – воинов», чтобы убрали эту дырявую «калошу» отсюда подальше! – главный боцман «К-921», старший мичман Сафронов Михаил Афанасьевич, более двадцати пяти лет отдавший службе на флоте, был мужик суровый, но справедливый. Как говорится: «Слуга царю, отец – солдатам»! Молодого матроса – первогодка или «карася» Панькова заслуженный мичман направил в экипаж роты обслуживания арсенального причала, чтобы от пирса убрать (отчалить) торпедо лов, дабы дать место плавкрану. Паньков вначале «затормозил», то есть пошел в казарму флотского экипажа, но окрик главного боцмана «бегом» придал матросу должное ускорение. Сафронов же, удовлетворенный таким оборотом дела, при котором подчиненный оказал должное уважение – повиновение приказу начальника, направился к вахтенному офицеру и своему приятелю мичману Олегу Анатольевичу Шевцову, старшине команды трюмных, дабы перекинуться парой-тройкой слов – анекдотов, пока «суть да дело»…

– Как служба идет, Олег Анатольевич? – Сафронов достал свой серебряный портсигар, которым очень гордился, достал две папироски «Герцеговина Флор» («Как любил товарищ Сталин!»), одну протянул Шевцову, другую небрежно сунул себе в рот. Мичман Шевцов же, поблагодарив приятеля, услужливо «угостил огоньком» главного боцмана и прикурил сам. Конечно, курить на вахте не положено, но «на все что не положено, может быть наложено»!? Олег уже примерно знал, о чем будет разговор – расспрос боцмана – об охоте, о рыбалке или о грибах или ягодах. В этих увлечениях друзья – приятели были солидарны, а иногда и участвовали вместе, если выпадал такой счастливый случай. Даже в прошлом году Олег не поехал в очередной отпуск «на материк» (родом он был из Башкирии, из районного центра Архангельское, что примерно в ста километрах от Уфы), а отправился с другом в лесотундру «дикарями» рыбачить, охотиться, да просто «чисто по – мужски» отдохнуть от тягот флотской тяжелой службы… Сафронов же последние года три – четыре вообще не покидал Севера. Даже, однажды, когда нужно было после БС обязательно ехать «восстанавливаться» в санаторий, боцман предпочел красоты Карелии крымскому побережью.

Шевцов, пустив колечко голубого дыма, как бы растягивая удовольствие от ароматного табака, немного небрежно, будто бы это и не служба, а «службишка» ответил:

– Матрос спит, а служба идет!

– Это точно! – усмехнулся боцман. – Служба не волк, в лес не убежит и бояться ее не нужно! Служба – она и в Аф… в Арктике служба!?

Оба засмеялись удачному каламбуру главного боцмана.

Крайнову с ходового мостика хорошо было видно: и приближающийся к пирсу плавкран, и сам пирс с построенными на нем для приема этого самого плавкрана швартовая команда во главе с главным боцманом, и самое главное, нарушающий корабельный устав и курящий, находящийся на дежурстве, вахтенный мичман Шевцов. Старпом на корабле – есть судья и спикер в одном стакане, он – блюститель Закона и Порядка, строго, как шериф, следящий за соблюдением всеми своими подчиненными, всем экипажем распорядка и дисциплины… Такое откровенное хамство – попирание основ корабельной этики и службы со стороны Шевцова, «этого оборзевшего мичманка – трюмного» в других обстоятельствах или условиях могло бы быть расценено как личное оскорбление или вызов старшему офицеру! Однако, как это уже было неоднократно, еще с самого детства, непонятное приторно – сладкое ощущение собственной неполноценности, граничащее со страхом перед более сильным, а значит и более наглым, то есть имеющим право хамить другим, подкатило к горлу, как изжога, как блевотина во время качки, готовая вырваться гейзером наружу. Кровавая пелена затуманила мозги, взгляд, всю внутрянку, всю душу… Старпом отвернулся, чтобы не видеть «оборзевших» мичманов, которые и «в ус не дули», какие шекспировские страсти – «бесы» бушуют в душе их командира – начальника. Крайнов вспомнил свое детство, как еще маленьким мальчиком ездил каждое лето в деревню к дедушке и бабушке, родителям отца вначале с родителями, а потом и самостоятельно, уже школьником. «Что ты из пацана «кисельную барышню» делаешь?» – постоянно ворчал его дед на бабку, которая, точно курица – наседка, которая не знала, как и ублажить единственного внука и самого дорого гостя. «Пусть растет как все мальчишки, хулиганит, на речку бегает, на велике гоняет»? «Хватит нам Васькиных проделок, чтобы еще и Сереженька рос, точно чертополох в поле»! после такого «весомого» аргумента дед капитулировал и замыкался, лишь иногда позволяя себе позвать Сережу на рыбалку или по грибы. Да и внук особо и не рвался, в отличие от своих сверстников, на речку или в лес, предпочитая общество своей бабушки или романтическое одиночество в саду или на сеновале, с книжкой. Дело было в том, что дед Василий Васильевич Крайнов, фронтовик – орденоносец (прошел всю войну, имел шесть орденов и восемь медалей) был в родном колхозе – миллионере парторгом и очень уважаемым человеком. Увидев пол – Европы, Василий Крайнов – старший так был увлечен идеей построения коммунизма и всеобщего благоденствия и процветания, что абсолютно упустил воспитание собственных детей. И особенно, сына Василия – младшего? Васька связался с плохой кампанией таких же как он «детей войны», многие из которых (в отличие от Василия) не имели отцов, сложивших головы на войне, а значит, и не кому было их увести с кривой криминальной дорожки. Голые – босые, хлеба вдоволь не евшие (в отличие от Крайного – младшего, который благодаря отцу «как сыр в масле катался»), пацаны по малолетству, ради конфет и спиртного «подломившие» сельпо, оказались на скамье подсудимых в 1946 году и пошли «осваивать» свои жизненные университеты по тюрьмам и лагерям. Васька же Крайнов, благодаря отцу, «отделался легким испугом» и тем, что институт пришлось оканчивать уже заочно, после службы в армии и женитьбы. Этот факт из биографии отца теперь был тем самым «весомым аргументом», которым бабка парировала любые потуги деда «вырастить из внука нормального пацана»…

– Товарищ старший мичман! Ваше приказание выполнено! – это «карась» Паньков «доложился об исполнении приказания» главному боцману Сафронову.

– Свободен! Встать в строй! – сухо поблагодарил главный боцман, продолжая беседовать с вахтенным. Вскоре, из казармы вбежали два матроса и молодой мичман, которые направились на пирс, к торпедо лову. Подойдя к своим коллегам – мичманам, молодой мичман поздоровался и представился, однако сделал это робко и нерешительно. Как делает это щенок, подходя и здороваясь к или с матерыми волкодавами:

– Здравие желаю! Мичман Алиев!

– Приветствуем, мичман Алиев! А как зовут? – подводники явно забавлялись робкой нерешительностью своего молодого визави. Однако протянули руки для рукопожатия, чем еще больше смутили «юношу» Алиева.

– Рафаэль Ахметович! – неуверенно пожимая протянутые руки подводников, ответил «надводник-торпедолов».

– Красиво, красиво! Лишь мадонны не хватает! – сегодня боцман был «в ударе», каламбуря по любому поводу и без повода. Чем привел Алиева еще большее смущение и алый румянец, будто как у гимназисточки из знаменитого шлягера «Москва златоглавая»: «Гимназистки румяные, от мороза чуть пьяные …»

– Ну, давай, Рафаэль Ахметович! Убирай свою «лоханку» вон туда, подальше! – Сафронов указал рукой на свободную «бочку» практически перед бонновыми заграждениями, ближе к волнорезу, разделяющим внутренний рейд от внешнего, мористого…

– Сейчас, отчалим, вот только моторист подойдет! – как-то неуверенно в себе отвечал молодой мичман. И повернувшись к своим подчиненным, молодым матросам крикнул:

– Ну, где этот… разгильдяй Аверкин? Ну – ка, Петренко, тащи этого моториста «мухой» сюда!

Но никого «мухой тащить сюда» не потребовалось, старший матрос Аверкин сам «нарисовался» собственной персоной. Точнее, пародия на военного моряка: давно нестриженный, с грязными маслянистыми волосами, небритый, неряшливый, в грязной робе и бушлате, давно не чищеных «прогарах» и бляхе, болтающейся «на яйцах, яко как у пьяного дембеля»… Как бы сказал помощник командира крейсера «Александр Суворов»: «Перед нами форменная военно-морская… уеба»!!!

Когда это «форменное недоразумение» приблизилось к мичманам, Алиев, дабы как-то повысить свой авторитет в глазах «старших флотских товарищей» и «братьев по оружию – североморцев» решил «покачать командирские права», прикрикнув на своего нерадивого подчиненного:

– Аверкин, а ну живо заводи «машину»!

– Не рычи, сундук, а то гланды застудишь! – огрызнулся старший матрос, маленькие заспанные поросячьи глазки его зло зыркнули на молодого командира. [5] .

– Кто, кто – «сундук»? Ты кого это тут «сундуком» назвал, сучонок недоношенный? – старший мичман, сжимая крепкие кулаки, приблизился к старшему матросу. Однако, прежде чем что-то дерзкое ответить главному боцману, «оборзевший» Аверкин вдруг резко взмыл в небо почти на метр. Шевцов, ухватив наглеца за ворот бушлата, поднял над землей почти на вытянутых руках матроса, так что тот будто кукла – марионетка задергался, точно был подвешен на нитке.

5

«Сундук» – оскорбительное прозвище мичманов на флоте. Считается, что мичмана служат ради возможности что-либо украсть и унести с корабля (службы), «скоммунизмить» или «стырить». Есть даже такая флотская поговорка, точнее две. Первая: «Курица – не птица, а мичман – не офицер!». И вторая: «Офицер служит, пока ноги носят! А мичман служит, пока руки (!) носят!». Однако, во время моей учебы в училище и дальнейшей службы на флоте мне в большинстве случаев попадались настоящие мичмана и лишь изредка «сундуки».

– А ну, пусти, пусти, кому говорю! – то ли от ярости, то ли от страха захрипел моторист. Но сильные руки вахтенного как клещи сжали воротник бушлата, удерживая навесу в общем – то достаточно крепкого телом старшего матроса.

– Сейчас с пирса прямо в море и пущу! Хочешь поплавать, а мы проверим – тонет г… но или нет?! – подводники как-то зло ухмылялись. – Да не дергайся ты, а то шею сверну, точно куренку! Веришь, дерьмо собачье?

– Верю, верю, товарищ мичман! – сразу как-то обмяк «годок» и добавил. – Отпустите меня, пожалуйста, я больше не буду!