Тяжелые люди, или J’adore ce qui me br^ule

— Что тебе надо? — спросила Ивонна. — Мне некогда, у меня назначена встреча.

Надо же, иначе не получается, мужчина вечно делает мировую загадку из того, что он больше не устраивает женщину!..

Другой мужчина, явившийся Ивонне во сне, при электрическом свете оказался в некотором роде похожим на ее собственного покойного отца — не столько внешне, сколько по тому, как он обитал в этом мире, по-деловому, полный действия, без всяких мечтаний, успешный благодаря решимости и воле, человек, мысливший не иначе как поступками и конкретными планами — его мужественность была очевидна. Он повесил свое коричневое, как глина, тяжелое, широкое пальто на крючок; по запаху было ясно, что он пришел от парикмахера; потирая руки, словно перед началом совещания, он ожидал, пока Ивонна, его бывшая секретарша, предложит ему подобающее место.

— Ваше письмецо, — проговорил он явно в хорошем настроении, — доставило мне, знаете ли, немалое удовольствие. Почему вам так трудно было это сделать?

Ивонна не отвечала.

— Кофе или чай?

Готовый к любому ответу, кроме отсутствия ответа вообще, он не сразу отреагировал, потому что ему надо было сориентироваться и собраться.

— Чай, — ответил он наконец, — чай.

Ивонна расхаживала туда и обратно.

— Знаете, — заметил он вдруг, — у вас очень милая квартирка. Я бы не подумал, глядя на такой старомодный дом.

В отличие от всех предыдущих гостей — и на это нельзя было не обратить внимания — он спросил ее и о квартплате. У него ведь тоже была кое-какая недвижимость, и своя, и арендованная. Ответ удивил его. Ничто на этом свете не достается даром. Деньги были для него вещью само собой разумеющейся, самым привычным правилом игры в этом мире. Хотя он давно уже покинул то состояние, когда деньги могли выполнять для него роль ближайшей насущной цели, он все же воспринимал их серьезно, поскольку видел в них объективную меру своей деловитости и верности принимаемых решений.

— Угощайтесь, не обращайте на меня внимания, — сказала Ивонна. — У меня сегодня, к сожалению, совсем нет аппетита.

— Заболели?

— Не то чтобы.

— А то не хватало заболеть после отдыха!

Он рассмеялся, как будто это была шутка.

Пока он был поглощен едой и рассказом о небольшой аварии, у Ивонны появилась возможность немного его рассмотреть. На висках прибавилось седины. Ему около сорока, мужчина в самом расцвете сил, выглядит достойно благодаря костюмам, сшитым на заказ, и занятиям спортом, должно быть теннисом и лыжами. Подобно взрослому, который потакает ребенку и ест из кукольной посуды, он согласился впервые прийти в ее квартиру, хотя явно не привык к роли гостя.

— Такая женщина, как вы, — заявил он без околичностей, — мне еще ни разу не встречалась, скажу я вам.

Его отношение к женщинам, которых он любил как некий вид живых существ в целом, определялось мужским характером притязания, поддержанного проверенным на опыте сознанием того, что и женщина, как бы очаровательно она ни противилась, всегда нуждается в мужчине. Он полагал, что в этом деле не всегда удается достичь удовлетворительного равновесия спроса и предложения. Его достоинство заключалось в том, что он не принимал все это слишком близко к сердцу. Ивонна смеялась над бесцеремонностью его вопросов.

Для Хозяина тоже были зажжены свечи.

Для Райнхарта наступило ужасное время. По вечерам он дежурил под ее окнами, ждал, сунув руки в карманы плаща. Бесцельно стоял среди деревьев парка, на который опускалась ночь. Стоял с полным сознанием позорной бессмысленности. Чего он, собственно, добивался? Все кончено, говорил он себе, нет больше никакого смысла встречаться. Окна Ивонны темны. Зачем же, говорил он себе, я все-таки пришел сюда? Ее окна часами оставались неосвещенными. Ревнуя к тому, что ее нет дома, он ждет под дождем и снегом, пока Ивонна не появляется в одиннадцать — должно быть, из гостей или с какого-нибудь званого вечера, зажигает свет, задергивает шторы, а потом ложится спать. Почти осчастливленный тем, что она вообще еще здесь, он может наконец отправиться дальше, успокоенный тем, что в эту ночь она будет одна. Если бы он мог молиться, он бы включил и ее в свою молитву!

Однажды Райнхарт не выдерживает: совершенно не соображая, что делает, он оказывается перед ее дверью, берется за ручку — закрыто… «Слава Богу!» — думает он потом, отрезвев, переводя дух и представляя себе, что могло бы произойти. Допустим, он на пороге, они, застигнутые врасплох, вскакивают, прервав объятья. «Что тебе нужно!» — восклицает она. «Да я уже ухожу, — сказал бы он и язвительно ухмыльнулся: — Прошу прощения, сударь!..» Но он остается и пытается подслушать.

Ее голос! Уже несколько недель он не слышал его, и вот теперь до него доносится ее голос, потому что она идет из комнаты в кухню, а он сидит на корточках под дверью, чтобы она не увидела его тени. Он сидит на корточках! Мужчина, без сомнения, мужской голос слышится из комнаты, глухой и неторопливый, очень уверенный голос человека, чувствующего себя как дома, веселый, очень веселый, как, впрочем, и голос Ивонны.

Ивонна говорит:

— Я знаю, с кошкой надо быть начеку…

«Слава Богу!» — думает Райнхарт, спускаясь по лестнице, медленно, не стараясь идти потише, падая с каждым шагом, держась за перила. Слава Богу! В дверях дома он задерживается, освещенный лампой, поставив ногу на край мусорного ведра, руки в карманах. Все стало не совсем настоящим, не совсем серьезным; смешное тоже содержит в себе нечто вроде утешения. Он стоит и думает, не соображая, о чем он, собственно, думает. Такая тишина! Люди проходят мимо, почти толкая его, и все же они движутся словно за стеклом, где-то далеко. Нужно пройти туда, думает он, решив снова ждать, хотя бы уже потому, что не знает, куда ему деваться. Неделями он ждал без толку, так можно и этот вечер провести, чтобы поздороваться, поздравить или расстрелять ко всем чертям, а главное — посмотреть, как выглядит настоящий рыцарь. Соображает ли он вообще, что станет делать, если этот человек предстанет перед ним собственной персоной? Ничего не подозревая, натягивая перчатки, закуривая сигару.

— Ваша машина, — скажет Райнхарт, — стоит тремя кварталами дальше, если вы забыли.

— Спасибо! — ответит тот.

— Пожалуйста.

Но он так и не появился. Когда начали бить часы на колокольнях, пришла служанка и забрала у него из-под ноги мусорное ведро. Райнхарт не торопился. Он о многом раздумывает в этом ночном дворе. Полный решимости стоять до конца, он настолько погружен в себя, что часто спохватывается — ведь этот человек мог уже пройти мимо него, а он и не заметил, и такое возможно.

К полуночи нарастающее сомнение заставляет Райнхарта выйти для проверки, и он обнаруживает, что окна все еще освещены, и еще он убеждается, что там по-прежнему две тени, шторы задернуты. А вскоре они выключают свет.

Пришла настоящая зима, темнеть стало рано, полутьма обступала освещенные витрины, а под уличными фонарями бесшумно роился снег, как абажур из белых хлопьев.

Ивонна в магазинной толчее, она пришла за покупками. Все было так же, как раньше с деньгами, которые она получала в банке, на них можно было купить те же паштеты, за них ей доставалось то же вежливое обхождение, ей придерживали дверь, пока она выходила из магазина, раскрывала зонт. Хорошо бы, кстати, купить и новый зонт! Субботний вечер, в магазинах настоящее столпотворение, особая прелесть была в том, чтобы ждать и при этом испытывать некоторое чувство защищенности, когда стоишь среди людей, занятых покупками. Полчища бутылок выстроились в целые стены, рядами лежат куры и зайцы, в жемчужной от пузырьков воде плавают рыбы, все это окружает благожелательность продавщиц в белом. А на улице звон колоколов пробивается сквозь пелену мокрого снега. Ивонна сидит у прилавка, ее белые пакеты рядом на стуле, ей показывают зонтики, а к зонтику — сумку и перчатки.

Райнхарт, ожидавший под снегом, пересек улицу наискосок, он был без шляпы и в распахнутом пальто, бледный, небритый, ботинки заляпаны грязью.

— Мы должны найти другой способ, — говорит он, — бросать трубку не годится, Ивонна. Ты ведешь себя, как прислуга.

— Благодарю!

О нет, он ее не отпустит! Она угрожает, что закричит, если он сейчас же не даст ей пройти; она стоит немного беспомощная, увешанная пакетами.

— Тебе нечего бояться, — отвечает он, — мне больше ничего от тебя не надо.