Тяжелый хлеб

– - С фокусами?
– - спрашивал старик, грозно глядя на Сусликова.

– - Известно, артисты...

– - Глаза отводить умеешь?

– - Не умею! Ей Богу! Мы так больше...

– - Пожди!
– - сказал старик и отошел от окна. Сусликов замер в тоскливом ожидании, Старик вернулся.

– - Православный, говоришь?

– - Православный!

– - А ну перекрестись.

Сусликов спал шапку и торопливо стал креститься, приговаривая:

– - Пресвятая Троица, помилуй нас! Господи, очисти грехи наши! свят, свят, свят! Отче наш, иже еси на...

– - Ладно!
– - перебил его старик: -- сколько вас?

– - Трое, да мужик вот!

– - Тварь есть?

– - Кошка!

– - Пожди!
– - сказал старик в отошел снова, на этот раз захлопнув окошко.

– - Пустит, пустит!
– - радостно сказал Сусликов, подходя к телеге. Ворота со скрипом распахнулись. Мужичонка задергал веревками и телега закачалась. Сусликов шел рядом.

У входа в избу стоял старик, а подле него здоровенный парень. У обоих в руках были толстые палки и, кроме того, парень держал за ошейник огромного пса, который рычал и скалил зубы.

– - Забирайте вещи и прямо наверх!
– - распорядился старик.

Сусликов, Ольга и Антон торопливо взяли свои вещи и пошли мимо хозяев наверх по узенькой скрипучей лестнице. Старик показал им крошечную каморку в мезонине и ушел, проговорив:

– - А самовар сейчас!

В крошечной каморке стояли: широкая лавка, два табурета и сосновый стол, на котором горела жестяная лампа с разбитым стеклом. Сусликов радостно вздохнул. Он торопливо устроил на лавке постель для Ольги, которая тотчас и легла на нее.

Минут через десять здоровенный парень внес самовар и грязную посуду. Сусликов занялся чаем. Ольга в полузабытье лежала на лавке, дрожа от лихорадочного озноба, Антон развязывал чемодан и доставал оттуда сухое белье, а кошка приткнулась на лавке к ногам Ольги и спала мертвым сном.

II.

Ночью с Ольгою сделался бред. Она лежала, разметавшись на лавке и, слабо отмахиваясь рукою, жалобно просила, чтобы от нее отогнали большую собаку; потом она вскрикивала и снова начинала стонать и плакать. Время от времени она раскрывала глаза и просила пить.

Когда Михаил Сусликов подавал ей питье, ему казалось, что с Ольгою сделалась горячка.

Он разбудил Антона, улегшегося на полу, зажег лампу и стал согревать водку, чтобы натереть ею Ольгу.

В дверь крепко стукнули.

– - Если вы, как оглашенные, -- прости Господи, -- всю ночь возиться будете сейчас выгоню!
– - раздался сердитый голос старика.

Они замерли в страхе. В тишине громко заскрипели ступени лестницы, потом хлопнула дверь и все стихло,

Они сняли сапоги и молча, едва дыша, двигались и суетились, словно мыши.

Ольга, наконец, перестала бредить. В комнату закрался уже мутный свет серого осеннего утра. Внизу захлопали дверью и послышались голоса. Шум перешел на двор, заскрипели ворота.

Ольга крепко спала; Антон улегся на полу и захрапел; кошка, сбитая Ольгой, перешла к Антону, приткнулась головой к его лицу и снова заснула.

Сусликов разостлал на полу мокрое пальто и лег, чтобы отдохнуть; но тяжелые мысли тучей поднимались в его голове и мешали ему заснуть.

Надо непременно позвать доктора. Это -- рубль. Вероятно, лекарства нужно. Надо мужичонке, который их вез, отдать два рубля; у него же всех денег четыре рубля, которые он сэкономил дорогою.

Хорошо, если Кусков сказал правду и здесь будет нажива, а если соврал?..

У Сусликова прошли мурашки по телу.

В их жизни все случается. Бывает, что один другому нарочно наврет, чтобы подвести, а потом посмеяться. Положим, Кусков приятель. Сусликов не раз выручал его из беды... а, впрочем, кто знает!..

Сусликову стадо страшно. Он быстро встал и заглянул в окно. Городишко уже проснулся. В серой мгле ненастного утра, по густой грязи широкой улицы, проходили деревенские женщины и бабы; растрепанная девчонка гнала через улицу свинью; тощая клячонка тащила бочку, едва выволакивая ее из грязи. Серенькие домики, неровным рядом протянувшиеся вдоль улицы, раскрыли ставни и дымили трубами.

Сусликов осторожно отворил дверь, спустился с лестницы и вошел хозяйскую горницу.

Это была общая комната постоялого двора.

У огромной русской печи рядком стояло шесть самоваров, покрытых зеленой грязью, и тут же подле них сидел рослый парень, поджав свои длинные ноги. Наполняя комнату треском, в огромной печи ярко горел целый костер. У края стола, видимо, хозяйка в большой квашне замешивала тесто, а на другом концом стола сидели старик-хозяин с мужичонкой и пили чай.

– - Чай да сахар!
– - бодро сказал Сусликов, переступая порог горницы: -- мир честной компании!

Никто не ответил на его приветствие; старик недружелюбно посмотрел на него и спросил:

– - Чего ночью возились?

– - Жена заболела! Шутка ли по такой погоде двадцать пять верст проехали!

– - И то еще меня встретили, -- вставил мужичонка: -- не то ходом пришлось бы!

– - Откудова?
– - спросил старик.

– - Со станции!
– - ответил тот, взмахивая рукою: -- я, значит, здеся Селиванову на станцию сундук возил, акцизному...

– - Знаю!
– - кивнул головою старик: -- для чего же приехали?
– - спросил он снова.

Сусликов сел на лавку и нерешительно ответил:

– - Хочу здесь представления давать! С недельку поживем -- да и дальше!

– - Это у нас-то?

– - Ты не говори, Аверьян, -- вмешалась хозяйка: -- у нас не хуже, чем у других! Тоже, и господа есть; опять, купечество!
– - говоря это, она вытащила из квашни руки и сбрасывала с растопыренных пальцев тесто, словно стряхала в квашню и господ, и купечество. Ее слова ободрили Сусликова. Он встал.

– - А скажите мне, как тут доктора сыскать? Есть он здесь?

– - Доктор-то? Доктор есть!
– - ответила хозяйка: -- сейчас из ворот как выйдешь и -- налево; третий дом; такой зеленый, с балкончиком; тут и доктор! А на што тебе?

– - Говорил я, жена больна!..

Сусликов рассчитался с мужичонком и поспешно вышел из горницы.

Пройдя по двору, он оглянулся и с изумлением увидал позади себя рослого парня с палкою.

– - Тебе чего?

– - А, ничего, так, значит, приказано!
– - ответил парень и глупо ухмыльнулся. Доведя Сусликова до ворот, он пошел опять в избу.