Тыл-фронт
Шрифт:
— В полной готовности!
— Что необходимо для них?
— Ваш сигнал! — поддерживая Сато, ответил генерал Исии.
Умедзу взглянул на Ямада. Но тот сидел с неподвижным лицом, его прищуренные глаза были обращены к портрету императора.
На второй день, проводив генерала Ямада, Умедзу вылетел в войска армии Сато для инспекции и ознакомления на месте с действительным положением дела.
6
После окончания училища лейтенант Рощин был направлен в распоряжение генерала Николаенко. Начальник артиллерии оставил
Через три дня Рощин получил назначение в батарею Курочкина. Генерал и дальше внимательно следил за его службой и все больше убеждался в правильности такого решения. В части Рощина полюбили: командиры — за общительность, способность, твердые знания и готовность поделиться ими, бойцы — за справедливую требовательность, внимание, заботу и лихость в военном деле…
Сегодня, узнав по телефону, что генерал Николаенко приедет на батарею, Рощин почувствовал сильное беспокойство. Он догадывался, что посещение это вызвано изменой Кривоступенко. И хотя Рощин ругал «шляпу» — командира хозвзвода дивизиона, бойцом которого был сбежавший изменник, сознание упорно подсказывало, что и он, и Бурлов, и Курочкин в чем-то виноваты, что-то недосмотрели.
Почему же непонятное поведение Кривоступенко раньше не привлекало ничьего внимания? А случай на границе, когда он запутался в проволоке? А требование сапера убрать его с границы? Что могло побудить Кривоступенко бежать? Прошлое? И с чем он туда пошел? Со сведениями о батарее? Он ее толком не знает и сам. Правда, враг всегда хитрее, чем кажется. Но этот — просто предатель. В том, что Кривоступенко не шпион, Рощин не сомневался. Но, не зная причин бегства повара, мучился в догадках.
Генерал Николаенко прибыл в сопровождении трех техников и двух командиров своего штаба. Одного из них. Рощин знал: вместе кончали училище. Сейчас тот выглядел щеголевато и небрежно поглядывал на Рощина, не узнавал его. «Поступки недалеких подчиненных до некоторой степени отражают мнение начальства», — раздраженно подумал Рощин и оттого не доложил, а с каким-то азартом отчеканил рапорт.
— Здравствуйте, старший лейтенант, — подал руку Николаенко. — Недоброжелательно встречаете, — добавил он, взглянув на хмурое, замкнутое лицо Рощина.
— Товарищ Рощин всегда отличался эксцентричностью, — не скрывая иронии, заметил бывший однокурсник.
Рощин промолчал.
— Прошу заняться своими делами, товарищи, — приказал Николаенко, морщась от замечания штабника. — Где старший политрук Бурлов? — спросил он Рощина.
— Во второй полубатарее, товарищ генерал, — доложил Рощин.
Николаенко прошел в командирский блиндаж, Рощин последовал за ним. Поняв, что батарею будут проверять, старший лейтенант почувствовал облегчение.
— Плохое начало? — расстегивая шинель и снимая папаху, спросил Николаенко.
— Плохое, товарищ генерал, — сумрачно ответил Рощин. — Немного даже растерялся.
— Растерялись? Это плохо. За вами люди.
По голосу, по взгляду Рощин понял, что генерала тревожит то же, что и его. Не ожидая вопросов, рассказал все, что знал и предполагал о Кривоступенко. Именно рассказал: медленно, вдумчиво, анализируя.
— Главное — он враг, товарищ Рощин, —
заметил. Николаенко. — Прошлое его к этому привело или настоящее, не так уж важно. — И после небольшой паузы добавил: — К двадцатому марта оборудовать новый центральный пункт. Батарею на это время от дежурства освободить. Линейным взводом кто командует?— Старший сержант Ошурин.
— Представляйте его на присвоение звания, — приказал генерал. — На отделение, которое в ту ночь несло дежурство, подберите нового командира, — из коммунистов, знающих дело. В марте получите новую технику. Рассчитывайте на увеличение штата. Человек сорок-пятьдесят дополнительно прибудет.
— Товарищ генерал, я бы просил поставить батарею на довольствие непосредственно в дивизию. Да и вообще бы оперативно подчинить полковнику Мурманскому. Штаб дивизии рядом, тыловые подразделения недалеко.
— Согласую с начальником штаба армии и попрошу отдать распоряжение.
В блиндаж вошел приехавший с Николаенко автотехник.
— Автопарк проверен, товарищ генерал, — доложил он. — Все в порядке.
— Товарищ генерал, разрешите мне выйти, узнать, что там делается? — смущенно попросил Рощин.
— Боитесь за батарею?
— Нет. Хоть и не моя заслуга, а в батарее я уверен, — ответил Рощин. — Но все-таки…
Генерал понимающе кивнул:
— Идите.
7
В Харбине уже несколько дней готовились к встрече главнокомандующего Квантунской армии. По приказу мэра города полторы тысячи китайцев мели, скребли, посыпали песком ведущие от аэродрома к Центру города улицы. В день прибытия Умедзу с рассветом вдоль улиц выстроились шпалерами тепло одетые жандармские и полевые войска. На тротуарах толпились японские колонисты, специально приглашенные русские эмигранты и просто любопытная публика.
С девяти часов к аэродрому потянулись машины с представителями городских властей и руководителей различных «добровольных обществ» русских белоэмигрантов. В десять часов утра подъехал Кислицын с Карцевым и Ермиловым. Отвечая на поклоны, он излишне оживленно шутил и тревожно поглядывал то на дорогу, то на восточную часть неба.
Наконец в двенадцатом часу отдельной колонной, как на параде, появились массивные лимузины с руководителями японской военной миссии и высших чинов харбинского гарнизона.
К старшему генералу, придерживая саблю, подбежал комендант города и вполголоса удовлетворенно доложил:
— Господин генерал, ваши указания по организации и поддержанию порядка выполнены.
— Уберите этих подальше, — небрежно махнул тот рукой в сторону Кислицына и собравшейся около него эмигрантской знати.
В небе послышался гул самолетов. Описав круг, на аэродром опустился самолет Умедзу. Следом за ним сели сопровождавшие его истребители.
Главнокомандующий выслушал рапорт и, не обращая внимания на приветственные восклицания, уселся в машину. Умедзу был в плохом настроении. Оно объяснялось тем, что генерал увидел на границе и узнал из докладов командиров соединений. Эти сообщения превзошли все его ожидания. За восемь месяцев русские проделали работу, в другое время занявшую бы годы. Пограничные укрепления, которые не так давно легко можно было сломить, превратились в «мертвую» полосу. И если в Токио еще многие считали, что сопротивление русских легко преодолеть, то генерал Умедзу не разделял этого мнения. Он считал, что его армия предназначена для завершающего удара по Советам. И этот удар может стать последним только тогда, когда основательно пошатнется фронт России на Западе…