Тыл — фронту

Время перестройки оживило память тех, кто больше молчал. Мы вслух заговорили о том, что многие годы не могли прочитать в газетах. А потом одно издание за другим стали выдавать шоковую информацию о минувшем. Взглянув по-иному на известные события, мы вдруг стали отчетливо осознавать, что наряду с героическим в нашей истории немало трагического. Возникло много вопросов, ответы на которые не даны и по сей день. Почему в городе, окруженном лесами, солдатки замерзали от холода? Почему на дрова шли надворные постройки? Почему у рубленых изб спиливали на дрова углы? Почему в деревне пухли с голода дети и смертей было не меньше, чем на фронте?

Через много лет после войны моя мать накануне праздника Победы начала пересчитывать соседей — кто погиб на фронте, кто умер от голода, кого задавило на заводе. И количество погибших там и умерших здесь, на нашей улице, оказалось не в пользу тыла. Почему?

И, наконец, главный вопрос, который встал неожиданно именно в последние годы: почему мы в войне потеряли почти в три раза больше людей, чем воюющая с нами Германия?

Вопросы. Вопросы. Разом на них не ответить. Видимо, необходим коллективный разум, свидетельства очевидцев, особенно тех, кто многие годы молчал. Видимо, необходимо по-новому, с позиций нашего времени, осмыслить прошлое страны.

Каждую субботу в редакции челябинской областной газеты члены общественного совета проводят прием граждан. Пришлось вести его и мне. В одно из первых дежурств в совет пришел немолодой уже человек и рассказал о судьбе своего отца, который не был арестован — сам явился в военкомат по повестке, не был судим, но всю войну провел за колючей проволокой, а потом умер на поселении.

— А кем был ваш отец до войны?

— Работал учителем в школе, учил детишек математике и немецкому языку, пока его не мобилизовали в трудармию…

— В стройбат? — спросил я.

— Нет, в трудармию. Это не совсем одно и то же. Это стройбат, но за колючей проволокой. Трудармеец был приравнен к заключенному. Это почище любого стройбата. Вы знаете, миллионы людей были направлены в трудармию. В Челябинске трудармейцы вместе с военными строителями в годы войны построили металлургический комбинат, многие предприятия в Металлургическом районе, строили они и жилье. Много их там погибло…

Посетитель долго говорил. Он рассказал немало подробностей из собственной жизни: как голодал, пока учился воровать на базаре, как тайно ходил к лагерю, где жил его отец. Я записывал его воспоминания, а когда речь зашла о фамилии, он категорически отказался ее назвать, видимо, в нем не прошел тот страх, в котором жила его семья, его многие близкие в течение не одного десятилетия.

Заинтересоваться всерьез трудармией меня побудила встреча в, созданном в Челябинске обществе «Мемориал» с Карлом Людвиговичем Вехтером. Его предки, переехавшие в Россию из далекой Германии еще в позапрошлом веке, были истинными хлебопашцами. Выращивать хлеб готовился и он сам, но в начале тридцатых годов крепкое хозяйство деда, где батраками и не пахло, потому что все делалось руками детей и внуков, было признано кулацким. Всю семью из Запорожской области выселили на Урал, в сельскую местность. Здесь она снова обустроилась: почти на голом месте появился дом, сарай, купили корову. Но пожить не пришлось. Снова «раскулачили», и всю семью направили на кирпичный завод в Копейск. В 1938 году отца, дядю и его сына забрали вместе с еще несколькими рабочими завода и увезли в Челябинскую тюрьму, на этом их след оборвался до самой реабилитации, наступившей только после XX съезда партии посмертно.

Началась война. Карл Людвигович получил повестку, но в армию не взяли… Причина? Пятая графа анкеты — национальность. Взяли в трудармию. Перебрасывали со стройки на стройку.

Одеты строители были в красноармейскую форму Русские, украинцы, татары, немцы, эстонцы, армяне. Никого до поры до времени не выделяли — все на равных, работали на совесть. Но осенью сорок первого воинов-строителей немецкой национальности пригласили на собрание в армейский клуб. Проверили там документы, уточнили какие-то данные, спросили, нет ли у кого оружия — оружия не было. Вот тогда и появились возле клуба вооруженные солдаты. 700 или 800 участников собрания построили в колонну и под конвоем через весь Челябинск провели к строительной площадке будущего металлургического завода. Вели днем, через центр города, на виду у всего народа.

— Горожане, — вспоминает Карл Людвигович, — недоумевали: «Кого ведут?» Мы были в красноармейских формах, а нас сопровождали автоматчики как врагов народа? Почему? На каком основании из нас сделали врагов? Кому мы насолили? За что к нам такая ненависть?

Без малого полвека прошло с тех пор, а вразумительного ответа на свои вопросы Карл Вехнер и тысячи таких же, разделивших с ним судьбу трудармейца, не получили. Попытаемся хоть-как-то понять, что и почему произошло.

Шла суровая война. Мужик нужен был фронту. Но его труд не в меньшей степени требовался и в тылу. Где взять? Да еще как направить его туда, где труднее — на лесозаготовки, на рытье котлованов, на бетонные работы. На добровольцев тут надежды мало. Созданная же в 1934 году система Гулага (Государственное управление лагерями при НКВД СССР) показала высокую «эффективность» в борьбе с инакомыслием, стала источником мобильной и крайне дешевой рабочей силы. Заключенный не требовал вежливого обхождения, хорошего питания, здоровых условий быта, а если и требовал, то на него можно было не обращать внимания. Он не человек — он враг народа, его в короткое время можно было перебросить с одного конца страны в другой в телячьих вагонах. Только где в условиях войны взять этих самых «заключенных каналостроевцев»? Как наладить бесперебойную поставку кадров для системы Гулага — государства в государстве со своими еще более суровыми законами? Методы 1937 года уже не годились, на доносителей надежды было мало — требовался иной размах, иной подход к делу.

Попытаемся представить те принципы, по которым велся отбор в трудовую армию. По всей вероятности, на первых порах ее основу составили люди нерусской национальности. Это были в первую очередь немцы, проживающие в районах Поволжья, на Украине, Кубани и Кавказе. Их предки поселились здесь еще в XVII—XVIII веках, а связь с Германией практически утеряна, особенно для сельского населения. Но с началом войны власти опасались, как бы в тылу у Красной Армии не возникла пятая колонна. Конкретных фактов не было, во всяком случае до сих пор ничего не опубликовано, но эти факты можно сфабриковать — в НКВД опыт такой был накоплен в ходе подготовки «громких» процессов. На свет появился документ, который мог показаться современникам правдоподобным.

«По достоверным данным, — читаем в Указе Президиума Верховного Совета СССР от 28 августа 1941 года, — полученным военными властями, среди немецкого населения, проживающего в районах Поволжья, имеются тысячи и десятки тысяч диверсантов и шпионов, которые по сигналу, данному из Германии, должны произвести взрывы в районах, населенных немцами Поволжья.

О наличии такого большого количества диверсантов и шпионов среди немцев Поволжья никто из немцев, проживающих в районах Поволжья, советским властям не сообщал, — следовательно, немецкое население скрывает в своей среде врагов советского народа и Советской власти.

В случае, если произойдут диверсионные акты и затеянные по указке из Германии немецкими диверсантами и шпионами в республике немцев Поволжья или в прилегающих районах и случится кровопролитие, Советское правительство по законам военного времени будет вынуждено принять карательные меры против всего немецкого населения Поволжья…»

Диверсий, как известно, не было, а карательная машина против немецкого населения Поволжья и других регионов заработала во всю мощь. Без суда и следствия мужчины, женщины стали резервом для пополнения трудовых армий, которые начали действовать на Урале, в Сибири, в Казахстане, на Крайнем Севере.

Кроме немцев, трудармии стали пополняться за счет выходцев из западных районов Украины, Молдавии и Прибалтики. После присоединения этих территории в 1940 году к Советскому Союзу инакомыслящих направили на перевоспитание в малонаселенные районы страны. В годы войны ими пополнились ряды трудармейцев.

И, наконец, в трудармии попала значительная часть русского населения. Кто они? Во-первых, инакомыслящие: за острое слово, за анекдот, за возмущение порядками, за протест против произвола местного начальника. Во-вторых, спецпереселенцы. Они были рождены коллективизацией конца 20-х — начала 30-х годов, то есть те, кого именовали кулаками, подкулачниками, середняками. Никто из них никогда не выступал против Советской власти, они просто хотели быть на своей земле хозяевами. Им, как и немцам, пришлось пережить не одно переселение. К примеру, выселенные с Дона, они закреплялись в какой-нибудь полуопустевшей деревне Урала, например Мишкино (ныне Курганской области) или Баландино Челябинской области, отстраивали дома, разводили хозяйство, чтобы потом по указанию сверху бросить все вновь нажитое и отправиться на «стройки коммунизма», какими стали Челябинский тракторный, Магнитогорский металлургический, железная дорога Абакан — Тайшет. Стоит полистать подшивки многотиражных газет, поглядеть фотографии, чтобы убедиться, что ударные бригады формировались из бритых наголо мужиков.