Тыл — фронту

В годы войны эти «ударники» пополнили ряды трудовой армии. Как тут не вспомнить своего соседа дядю Митю Бахарева. Десятки лет он прожил на Урале, а от акцента, характерного для курской земли, не избавился. Дед его кулаком не был, но не ко двору пришелся в родной деревне, попал на выселки, а недоверие рикошетом ударило по внуку: в армию не, взяли как неблагонадежного, «доверили» работать на Севере за колючей проволокой.

Со временем трудовые армии пополнились еще одной категорией мнимых «врагов». Вышли бойцы из окружения — доверия им нет, значит, место им тоже в трудармии, если у этих бойцов не было контактов с оккупантами. Если такие контакты были, то путь их лежал в лагеря НКВД.

Все эти выводы сделаны после многочисленных бесед с бывшими трудармейцами, приходившими в «Мемориал». Я ни в коей мере не считаю их абсолютными. Вполне возможно, что система отбора была более тонкой и обстоятельной. Об этом станет известно, когда будут открыты архивы НКВД для журналистов, писателей и историков, когда заговорят те, кто непосредственно занимался формированием и подбором кадров трудармий. Может быть, тогда мы узнаем еще одну тайну, которая мне давно не дает покоя, но разгадать которую я пока не в состоянии. Бывшие трудармейцы не раз рассказывали, что были случаи, когда в охрану лагеря советских немцев ставили евреев, побывавших под оккупантами. Ни для кого не секрет, как относились фашисты к людям этой национальности. Можно представить, как, выйдя из ада оккупации, эти евреи могли относиться к людям, которые носят немецкую фамилию и говорят пусть на швабском диалекте, но немецкого языка? Как правило, в таких лагерях больше было произвола, суровее жизнь трудармейцев.

Известны и другие случаи, когда бригадиром в отряд евреев назначали, к примеру, латыша или крымского татарина. Разный уровень культуры, разная религия, разный язык — в тех условиях это не сближало, а разъединяло. Неужели таким образом воспитывался интернационализм? Не здесь ли следует искать истоки и нынешнего обострения межнациональных отношений?

А теперь, опираясь на письма и воспоминания очевидцев, попытаемся рассказать об условиях труда и быта трудармейцев.

Немало воспоминаний бывших трудармейцев и трудармеек было опубликовано на страницах «Вечернего Челябинска». Так случилось, что несколько материалов подряд рассказывали о судьбе советских немцев. Читатели сразу нас поправили: не только немцы были мобилизованы в трудовые армии.

«Из всех деревень области, — пишет в редакцию Степанида Дмитриевна Усольцева, — мужиков, не годных для фронта, взяли в трудармию. Жили они в таких же тяжелых условиях, как и советские немцы. Длинные землянки на 100 человек, в два этажа нары, всего две железные печки, которые топить было нечем. Постель… Есть силы в деревню за соломой сходить — набьют соломой мешки, нет сил — спали на голых досках. На нижних нарах люди примерзали к ним, на верхних тоже мерзли, но не так, зато задыхались от смрада, от вони. Умирали мужики каждый день, хоронили их в общей яме, без крестов и отличительных знаков.

Кормили баландой два-три раза в день и давали 700 граммов хлеба. Я сама с сорок второго года до конца войны ела 700 граммов хлеба и баланду, где капустинка капустинку догоняла. А как жили трудармейцы на ЧТЗ в землянках, сама видела, потому что ходила проведать земляка. Их тоже на работу водили под конвоем…

Да и кто жил во время войны здесь хорошо? Только спекулянты, и мародеры. Остальные так же на баланде».

Бывший трудармеец Андреас Иоганнович Гец вспоминает:

«На строительстве Челябинского металлургического завода было создано пятнадцать лагерей. В каждом содержалось около пяти тысяч человек только немецкой национальности. И общее число было не менее 50 тысяч человек. Они выполняли все строительные работы, киркой и ломом копали мерзлую землю, ломом и кувалдой добывали камни в карьерах, строили заводские корпуса, жилые дома: на морозе, под открытым небом устанавливали оборудование, бетонировали фундаменты. Чтобы не заморозить бетон под оборудование, приходилось многие сутки подряд днем и ночью прогревать его. Официально нас называли трудармейцами, а содержали за колючей проволокой в три ряда. По углам ограды стояли вышки с охранниками. На работу и с работы ходили колоннами под охраной. Нас предупреждали: «Шаг налево, шаг направо — стреляю без предупреждения». Правда, за все годы не было случая, чтобы кто-то пытался бежать. Но до сих пор обидно, что из нас сделали рабов. Прошли десятилетия, а вклад трудармейцев в победу над врагом никак не отмечен, над могилами тысяч погребенных нет ни обелиска, ни надгробной плиты. Справедливо ли это?»

Такой вопрос задают многие ныне здравствующие трудармейцы, члены семей погибших.

После выхода в Воениздате (М., 1988 г.) книги А. Н. Колесника «Рассказ о военных строителях» в редакцию обратился с письмом бывший трудармеец Владимир Петрович Киблер. Его возмущает, что до сих пор не дана объективная оценка трудовым армиям. «Врать надо тоже в меру», — восклицает он. Да, в книге правильно отмечено, что командовал стройкой генерал Комаровский. Да, верно сказано, что начальником политотдела был Воронков. Оба авторитетные руководители. Да, были на стройке военные строители, но в основном комбинат строился руками трудармейцев — мобилизованных русских немцев. Жили они в землянках с нарами в три ряда: по краям — в один ярус, в середине — в два. Жило в землянке по 200—250 человек, по краям стояли железные печурки. Зимой спали не раздеваясь, потому что было холодно. Несколько землянок составляли лагерь, окруженный колючей проволокой.

«Я прибыл сюда, — пишет В. П. Киблер, — 24 июня сорок второго года и был направлен на РМЗ (теперь это завод Ремстройдормаш). Директором завода был Шкаренков, подполковник, начальниками цехов и отделов — вольнонаемные. Все остальные — трудармейцы. Меня определили мастером в котельно-сварочный цех, где на стеллажах под открытым небом изготавливались все металлоконструкции. Было у меня в бригаде 30—35 человек из трудмобилизованных, некоторые из них не знали, что такое гаечный ключ, а приходилось делать из металла формы перекрытий цехов, стойки, каркасы — все для ЧМЗ. Кантовали, снимали узлы со стеллажей вручную, потому что кранов не было. Условия труда ужасные, станки для резки металла стояли прямо под открытым небом».

Понятно: шла война и в первую очередь нужно было заботиться о потребностях фронта, а потом уж думать об условиях труда и быта людей. Многие, поделившиеся воспоминаниями о работе на строительстве ЧТЗ, отмечали, что к концу войны и условия жизни, и условия труда на заводе улучшились, меньше стало жестокости, больше внимания уделялось тем, кто добросовестно трудился. Но все осуждают недоверие властей к целым народам, превращение тысяч ни в чем не повинных в рабов. Они и без охраны трудились бы на оборону, как делали тысячи рабочих на других предприятиях.

Сегодня многие задаются вопросом: как могло случиться, что в стране, строящей социалистическое общество, использовался рабский, подневольный труд? И ведь если воевавшие на фронте, и если вольнонаемные труженики тыла отмечены орденами и медалями, имеют определенные льготы, то бойцы трудовых армий, немало сделавших для победы над фашизмом, остались вне официальной памяти, по-прежнему остаются вне наград, вне льгот. Об этой категории тружеников тыла мы не встретим пока ни музейных экспонатов, ни мемориальных досок. Нет даже надгробий на братских могилах. Мы до сих пор не знаем, где и сколько их похоронено. Все это предстоит еще сделать.

В письме в «Мемориал» Василий Васильевич Цицер, в годы войны трудармеец, пишет: «Если бы не было зверских репрессий властей против собственного народа (всех национальностей), значительно меньше было и изменников за линией фронта, легче было бы выиграть войну, мы не потеряли бы за годы войны в три раза больше людей, чем напавшая на нас Германия».

Хочу высказать еще одну мысль. Вместе с отечественными немцами под охраной в трудармии оказались и люди других национальностей: болгары, греки, поляки, финны, итальянцы. Были среди них и коммунисты-эмигранты, бежавшие к нам из фашистской Германии. Все они оказались под подозрением и даже в изменниках по национальной принадлежности. С бывшими внешними врагами сейчас установились приемлемые взаимоотношения, а внутренние «враги» так и остались не реабилитированы. Большая вина в этом лежит и на молчавшей пропаганде.

Деятельность «Мемориала» помогает вскрывать то, о чем долгое время не принято было говорить. На страницах многих газет появилось немало материалов о прошлом, состоялись вечера, где дается возможность высказаться тем, кто молчал более полувека.

А. ЕРОШКИН,

журналист

Время испытаний

Металлургический завод, строившийся в Челябинске, до августа 1942 года назывался Бакальским. Дело в том, что вначале его предполагалось построить на базе руд Бакальского месторождения вблизи поселка Бакал. Сметная стоимость в действующих ценах того времени составляла 400 млн рублей, численность трудящихся завода планировалось довести к 1939 году до 30 тыс. человек, а население Бакала — до 100 тыс.