Тысяча дней в Тоскане. Приключение с горчинкой

Я выглянула наружу и посмотрела, как день на огромном костре пережигает себя в ночь. Это зрелище внушило мне отвагу. Я рискнула на вторжение:

— Что еще тебя сейчас тревожит?

— Не что, а кто. Время. Время — разбойник, Чу. Я даже не замечал, как состарился, пока мы не принялись понемножку воскрешать прошлое. Когда вы соберетесь и уедете — а вы непременно соберетесь и уедете, — неужто я снова буду проводить вечера за картами с пастухом? Сколько лет я уже не вспоминал, как вкусен castagnaccio,и еще дольше не сидел в поле, просто глядя в ночное небо. Я не знал, что отдам чуть ли не все свои тайны и все свое непокорство. Ты знаешь, что именно непокорность делает человека оптимистом? Без своих секретов, своего мятежа, собственной маленькой вендетты против другого человека или какого-нибудь зайца, который удирал от него три дня подряд, против голода, против самого времени — теряя все это, он теряет собственный голос. Я вылинял и протерся, но я еще молод и жаден. Или это только воспоминание? Я родился, я создан для жизни, которой больше нет. О, я не хочу сказать, что все исчезло. Отчасти жажда жизни, какой она была когда-то, еще сохранилась, но она уже не та. И не может быть той. Это пустота, которая приходит с изобилием. Это та sprezzatura,та беззаботность, о которой мы уже говорили. Я большей частью чувствую себя пустым и тусклым, как будто могу отыскать себя только в прошлом. Я — свой собственный предок. Я полон истории, но во мне нет настоящего. Я чувствую, что прожил слишком долго, а другие слишком мало.

Я не знала, кто эти другие, прожившие слишком мало. Но знала, что ему нужно все это высказать, вытащить на свет из темной дыры, хотя бы на минуту. Однако что-то, самое жестокое, он оставил в себе. Князь сидел на чем-то, словно сардинец — на камне, прикрывающем очаг, на котором готовится его ужин. Я поняла, что пока разговор окончен.

— Что вы натворили за то время, пока меня не было? Не перечертили границы Тосканы? — спросил он с широкой фальшивой улыбкой.

Фернандо вынес свою папку и вручил ее Барлоццо. Тот медленно читал, не комментируя, аккуратно возвращая на место каждый листок. Закрыл папку. Взглянул на Фернандо, на меня, снова на Фернандо. Теперь улыбались и его глаза, но он молчал и только покачивал головой.

— Allora?Ну? — спросил Фернандо.

Этот вопрос его тоже не устроил. Я попробовала новый заход:

— Послушай, не съездишь ли с нами на следующей неделе в Вал д’Орча? Мы хотим опробовать одну из программ, пройти ее день за днем, проверить, как все сходится.

— А вы не заставите меня надевать белые тапочки, в каких ходят американцы? Я звонил Пупе, она жарит фазанов. Я здорово проголодался. А вы не голодные, ребятки? — спросил он, словно хлеб, вино и мясо могли заполнить пустоту внутри. — Aperitiviв баре? В 7:30?

В тот вечер я не оделась, а задрапировалась: надела новую юбку, сшитую из остатков обивки дома в Калифорнии. Юбка красная, сказочно красная, бархатная, темная, бордовый на грани коричневого. Полоски, оставшиеся от подрезки краев, оказались не шире восемнадцати дюймов, поэтому юбка получилась многослойная: широкие, накладывающиеся друг на друга бархатные складки нашиты на подкладку из тафты. Она тяжелая, теплая и хорошо смотрится с тонким свитером цвета ржавчины. Сапоги, шаль и «Опиум» завершили мой зимний костюм, и вот мы сидим за длинным столом у Пупы, плечом к плечу с голландскими туристами. Те рассказали нам, что уже двадцать лет каждый ноябрь снимают крестьянский дом в Палаццоне, но я и так поняла, что мы хорошо сойдемся. Мы управились с большущей горой bruschetteи с огромным графином acquacotta,«вареной воды» — роскошного супа из порчини с томатами и дикими травами. Джанджакомо разливал его по тарелкам, где уже лежали кусочки поджаренного хлеба и идеально сваренные яйца пашот. Сквозь тонкий аромат грибов и аромат простого красного вина пробился густой гуннский акцент одного из голландцев:

— Неужелитосканцы все запивают вином?

В этот самый миг, держа на весу два гигантских блюда, вошел Джанджакомо, а за ним по пятам следовала победно раскрасневшаяся Пупа, пронзительно клявшаяся, что не пожалеет собственного внука, пролей он хоть каплю соуса. Толпа разразилась криками. И мы тоже завопили, вскочив на ноги и аплодируя вместе с остальными. Один Князь остался сидеть, посмеиваясь себе под нос. Голландцы разбираются в кулинарии. Они подробно расспросили Пупу о секретах приготовления фазанов. Она отвечала, что зажарила птиц в капустных листьях, вложив в каждую толстый ломтик панчетты и поливая собственным густым соком. Однако под фазанами мы обнаружили яблоки, поджаренные целиком, полопавшиеся и пропитавшие воздух волшебным ароматом своей сочной мякоти.

— Капуста и яблоки, — объяснила Пупа, — не дают мясу птицы пересыхать при жарке. Е ип vechio trucco,старый трюк для жарки кроликов, куропаток и другой дичи. Сладкий сок яблок обогащает вкус дичины, а сверху мясо пропитывается каплями жира от продымленной ветчины. Виопо, по?

— Виопо, si, —в один голос согласились голландцы.

Когда весь стол занялся фазанами, Барлоццо, чья страсть порассуждать превосходила аппетит, повторил заданный недавно вопрос:

— Так вы хотели узнать, всякую ли еду тосканцы запивают вином? Ну-ка, послушаем, как ответит на этот вопрос Чу, — он через стол указал на меня, — Она ведь тоже straniera,иностранка.

Со стороны Князя было невероятно великодушно уступить мне слово в присутствии столь благодарной аудитории, и я с удовольствием приняла вызов.

— Я бы сказала, трудно говорить о том, как тосканцы пьют, не упомянув, как они едят.

Вступление понравилось голландцам и дало им повод для новых приветственных кликов и звона бокалов. Я продолжала:

— Днем и вечером обычно едят и пьют так: на восходе человек заправляется caffe ristretto corretto con grappa— то есть он левой рукой держит бутылку спиртного над маленькой чашечкой, в которую налито не больше двух столовых ложек густого, как сироп, эспрессо, а правой рукой крестит напиток. Этот жест позволяет отмерить точно нужную дозу граппы, а заодно заменяет утреннюю молитву. Завтрак завершает горячее молоко, хлеб или ватрушка с джемом. Потом, около девяти, после трех часов работы в поле, стакан красного вина поднимает настроение и составляет прекрасную компанию хрустящим рогаликам с мортаделлой. Затем еще чашка эспрессо. И дальше — ничего до самого полудня, когда человеку требуется легкий aperitive— кампари-сода, аперол с белым вином или даже проссеко. В час дня садятся за стол, поставив поближе к себе литр местного красного. Главная дневная трапеза длится долго, разнообразна, но не слишком обременительна. Тарелка кростини или salame,большая охлажденная дыня или корзина фиг, немного тушеного фенхеля, лука или баклажанов. Потом густой суп или тарелка сдобренных шалфеем бобов, а иногда и то и другое, и жаркое из кролика с оливками, или говядина с артишоками, или porchetloпо четвергам. Без жареной картошки со шпинатом или свекольной ботвой, сотированной с чесноком и чили, не обходится. Затем ипа grappina— буквально «капелька граппы», но тосканцы — не формалисты, они пьют траппу стаканами, наполняя их до краев — для лучшего пищеварения. А затем il sacro pisolino,священный дневной сон. В полчетвертого или в четыре пьют эспрессо и возвращаются в поле или в амбар, занимаются стройкой или починкой до семи. Наскоро умыться, ип colo di peltine —провести гребешком по волосам, и на грузовике обратно в бар за парой стаканов простого белого с блюдечком отличных мясистых оливок, фокаччей, хрустящей кристалликами морской соли и кувшином оливкового масла для приправы. Очаровательная прелюдия к ужину. Однако, вернувшись за стол, берутся снова за красное, хотя пьют меньше, потому что ужин очень легкий в сравнении с дневной трапезой. Теперь их ожидают несколько ломтиков прошутто, тут же отрезанной от окорока, мандолиной висящего в кладовке. Может, жалкие десять сантиметров сухой колбасы. С хлебом, понятно. Потом суп из farroили чечевицы или ceciс толстыми, грубо нарезанными полосками пасты — maltaglianti.Они называют этот суп leggera— легким. Потом ипа bislecca,зажаренный на каминной решетке в конце комнаты, или грудка цыпленка, тушившаяся в кухне с красным и желтым перцем и горстью листьев шалфея. Несколько пучков дикого салата. Крошечный клинышек пекорино. Груша, очищенная от кожуры, полупрозрачная мякоть нарезана клинышками, которые подносят ко рту на кончике ножа. Одно-два твердых сладких печенья с рюмочкой vin santo.Для бодрости плеснуть немного из бутылки граппы в последнюю чашку эспрессо. Вот и вся скромная трапеза.

Моя речь была лишь бледным отражением истины, но меня вознаградили вежливыми рукоплесканиями и многочисленными возгласами «Невероятно!» по-голландски. Думаю, Князь получил удовольствие, слушая, как я выкладываю свои впечатления на итальянском, на котором голландцы говорили, как он выражался, «s opravvivenza»— чтобы выжить, хотя мне проще было бы говорить по-английски — этим языком все они владели свободно. Конечно, он воспринял это как знак почтения к нему, совсем не думая, что мне может быть приятно говорить по-итальянски. Голландцы, убаюканные и вволю напившиеся, тихонько разговаривали между собой, сравнивая свою кухню с тосканской. Пупа вышла из кухни, вытерла руки о передник, устроилась между двумя голландцами и попросила Джанджакомо открыть еще вина. Она указала на откровенно выстроившиеся на конце стола бутылки и рассмеялась. Сказала, что любит слышать, как хлопает вытащенная пробка, вылетая на свободу. Мать когда-то сказала ей, что открыть вино — все равно что родить ребенка. Эта метафора пришлась по вкусу всем, кроме одной величественно беременной женщины с волосами, заплетенными в тугие светлые косы. Та спрятала гримасу под улыбкой.

Фернандо кивком позвал нас с Барлоццо и, дав попрощаться, направил к грузовику. Луну затягивала оловянная дымка. Лаяли и подвывали собаки, сухие листья кружились в ноябрьской ночи. Князь, словно заканчивая начатую минуту назад фразу, сказал:

— Тебе надо заниматься тем, чем ты сейчас занимаешься. Стряпать для людей, как Пупа. Куда лучше, чем бродить по округе, водя за собой цепочку чужаков, рассказывая им то, чего они не запомнят, и показывая места, которые сотрутся в памяти после поездки в Козумел или посещения Диснейленда. Тот, у кого цельная душа и хоть какой-то вкус к приключениям, сам найдет дорогу в Тоскану. Пиши. Стряпай. Ведь тебе это нравится.

— Мы думали, не купить ли собственный домик, мы все время об этом думаем, — сказал Фернандо.

— Могу помочь вам договориться с Луччи насчет перестройки одного из флигелей. Можно устроить там кухню и освободить место для нескольких столов. И с лицензией не будет затруднений, поскольку дом уже имеет лицензию на agriturismo.Все очень легко устроить.

— Как получилось, что наш дом зарегистрирован для agriturismo? — удивился Фернандо.

— Очередная любезность местных властей по отношению к знати. Синьора Луччи подала прошение о субсидии, покрывающей реконструкцию вашего дома, подписала бумаги, утверждающие, что его используют для привлечения туристов и обеспечения культурной активности. Так она получила ссуду от государства под меньшие проценты. Эта система называется i patti territoriali а fondo perduto, территориальное развитие, ссуда, требующая лишь частичного возмещения. Вы не задумывались, почему она просит вас каждый месяц подписывать бумаги об аренде другим именем? Это прикрытие на случай проверки. Официально вы живете в сельской гостинице. Но заниматься содержанием гостиницы или устраивать концерты в саду — слишком большая морока, поэтому она просто берет с вас арендную плату — наличными и неофициально — за заброшенное здание, ремонт которого частично финансировало государство. Если это можно назвать ремонтом. В здешних местах это обычное дело.