Тысяча и одна ночь

Молвил красавец: «Ты красноречив, Изобрази меня кратко и ясно!» Все, что я думаю, в строчку вместив, Я говорю о нем: «Все в нем прекрасно!»

И сыновья купцов пригласили его и сказали: «О господин наш Hyp ад-Дин, мы хотим сегодня погулять с тобой в таком-то саду». И юноша ответил: «Я только спрошусь у отца: я могу пойти лишь с его позволения». И когда они разговаривали, вдруг пришел его отец, Тадж ад-Дин, и его сын посмотрел на него и сказал: «О батюшка, дети купцов приглашают меня погулять с ними в таком-то саду. Позволишь ли ты мне это?» — «Да, о дитя мое», — ответил Тадж ад-Дин. И затем он дал сыну немного денег и сказал: «Отправляйся с ними». И дети купцов сели на ослов и мулов, и Hyp ад-Дин тоже сел на мула и отправился с ними в сад, где было все, что желательно душе и услаждает очи. Там были высокие колонны и строения, уходящие ввысь, и были у сада сводчатые ворота, подобные портику во дворце, и лазоревые ворота, подобные вратам райских садов, привратника которых звали Ридван [152] , а над ними было сто палок с виноградными лозами всевозможных цветов: красных, подобных кораллам, черных, точно носы негров, и белых, как голубиные яйца. И были там сливы, гранаты и груши, абрикосы и яблоки — все это разных родов и разнообразных цветов, купами и отдельно…»

152

Ридван— согласно мусульманской мифологии — ангел, охраняющий врата рая.

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Когда же настала восемьсот шестьдесят четвертая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что дети купцов, войдя в сад, увидели в нем полностью все, чего желают уста и язык, и нашли там и виноград всех сортов, купами и отдельно, как сказал о нем поэт:

Гроздь — вина нежней и слаще, Цветом — ворон поднебесный. Между листьев в темной чаще Светит, как рука невесты.

И потом юноши пришли к беседке в саду и увидели Ридвана, привратника сада, который сидел в этой беседке, точно он, Ридван, — страж райских садов. И они увидели, что на этой беседке написаны такие стихи:

Да освежит Аллах плоды и гроздья В саду где ветви клонятся к ногам! Их украшает каплями предгрозье, Подобно влажным свежим жемчугам.

И были в этом саду плоды разнообразные и птицы всех родов и цветов: вяхири, соловьи, певчие куропатки, горлинки и голуби, что воркуют на ветвях, а в каналах его была вода текучая, и блистали эти потоки цветами и плодами услаждающими, подобно тому как сказал поэт:

Ветерок пролетел — ветки стали похожи На девиц, что запутались в складах одёжи, И, подобно мечам, извлеченным из ножен, Ручейком засверкали под небом погожим.

И были в этом саду яблоки — сахарные, мускусные и даманийские, ошеломляющие взор, как сказал о них поэт:

В яблоке сошлись два цвета — Два влюбленных на свиданье, Яркий блеск весны и лета, Темный блеск похолоданья. Стала алою подруга, Он же — зелен от испуга.

И были в этом саду абрикосы, миндальные и камфарные, из Гиляна [153] и Айн-Таба, и сказал о них поэт:

Прости мне, абрикос, что ты уподоблен Влюбленному близ той, в которую влюблен. Все признаки в тебе любовного страданья: Лицом ты желтоват, а сердцем изъязвлен.

И были в этом саду сливы, вишни и виноград, исцеляющий больного от недугов и отводящий от головы желчь и головокружение, а смоквы на ветвях — красные и зеленые — смущали разум и взоры, как сказал о них поэт:

153

Гилян— Северный Иран, провинция, расположенная на южном берегу Каспийского моря.

Плоды смоковницы сверкают в вышине Бело-зеленые в листве темно-зеленой, Они как караул на городской стене, Что полночью не спит, неся дозор бессонный.

И были в этом саду груши — тирские [154] , алеппскне и румские, разнообразных цветов, росшие купами и отдельно…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Когда же настала восемьсот шестьдесят пятая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что сыновья купцов, когда пришли в сад, увидали там плоды, которые мы упомянули, и нашли груши тирские, алеппские и румские, разнообразных цветов, росшие купами и отдельно, желтые и зеленые, ошеломляющие взор. И поэт сказал о них:

154

Тирские груши— от названия города Тир (в Ливане).

Отведай эту грушу на здоровье, Она, как лик влюбленного, желта, Ее скрывают листья, как фата Девицу, истомленную любовью.

И были в этом саду султанийские персики разнообразных цветов, желтые и красные, как сказал о них поэт:

Вот персики — как будто кровь драконова Покрыла их, растущих близ лужка. Они — орехи золота червонного, Где темной кровью тронута щека.

И был в этом саду зеленый миндаль, очень сладкий, похожий на сердцевину пальмы, а косточка его — под тремя одеждами творением владыки одаряющего, как сказал поэт:

Три одеяния на теле свежем, Три разные — они нерукотворны. И все равно конец их неизбежен Прохладным утром или ночью черной.

И были в этом саду мандарины и померанцы, подобные калгану, и сказал о них поэт, от любви обезумевший:

О мандарин! Ладони не хватает, Чтоб охватить твой снег и твой огонь! И что за снег — он от тепла но тает, Что за огонь — он не палит ладонь!

А другой сказал и отличился:

О померанец — с ветки он смеется. А ветвь подобна стану девы чудной. Когда она под легким ветром гнется, Плод — мяч златой под клюшкой изумрудной.

И были в этом саду сладкие лимоны с прекрасным запахом, подобные куриным яйцам; и желтизна их — украшение плодов, а запах их несется к скрывающему, как сказал кто-то из описывающих:

Взгляни: лимон нам приоткрыл лицо. Он радует сияньем постоянным, Похожий на куриное яйцо, Которое раскрашено шафраном.

И были в этом саду всякие плоды, цветы, и зелень, и благовонные растения — жасмин, бирючина, перец, лаванда и роза во всевозможных видах своих, и баранья трава, и мирта, и все цветы полностью, всяких сортов. И это был сад несравненный, и казался он смотрящему уголком райских садов: когда входил в него больной, он выходил оттуда, как ярый лев. И не в силах описать его язык: таковы его чудеса и диковинки, которые найдутся только в райских садах; да и как же нет, если имя его привратника — Ридван! Но все же между этими двумя садами — различие.

Сказка о Нур ад-Дине и Мариам-кушачнице

И когда дети купцов погуляли по саду, они сели, погуляв и походив, под одним из портиков в саду и посадили Нур ад-Дина посредине портика…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Когда же настала восемьсот шестьдесят шестая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что сыновья купцов, когда сели под портиком, посадили Нур ад-Дина посредине портика на ковре из вышитой кожи, и он облокотился на подушку, набитую перьями страусов, верх которой был из беличьего меха, и ему подали веер из перьев страуса, на котором были написаны такие стихи: