Тысяча осеней Якоба де Зута

…и восточными группами… или это отвлекающая атака? В обоих случаях…»

Магистрату казалось, что он наращивал преимущество, а вышло — терял его.

«Где же этот скрытый путь, — спрашивает он себя, — позволяющий обратить вспять мои временные отступления?»

— Никто не будет оспаривать, — говорит Эномото, — что мы живем в трудные времена.

«Можно поспорить о том, — думает Широяма, — что у тебя трудные времена».

— Один мелкий даймё с плато Асо, который обратился ко мне за содействием…

«Да — да, — думает магистрат, — твое благоразумие — образец для всех».

— …заявил, что «долг», по терминологии наших дедов, теперь следует называть «кредитом».

— Означает ли это… — Широяма расширяет североюжную группу черным камнем, — что долги больше не должны выплачиваться?

С вежливой улыбкой Эномото достает свой камень из чаши, сделанной из палисандра.

— Выплаты остаются утомительной необходимостью, увы, но случай с благородным господином с плато Асо показателен. Два года назад он занял значительную сумму у Нумы… — Нума, один из любимых банкиров настоятеля, кланяется из своего угла, — чтобы осушить болото. В седьмой месяц этого года его арендаторы собрали первый урожай риса. Значит, в такое время, когда деньги из Эдо поступают с опозданием и их суммы постоянно уменьшаются, у клиента Нумы хорошо накормленные, благодарные крестьяне, которые набивают рисом его амбары. Его долг перед Нумой следовало погасить… когда?

Нума вновь кланяется:

— Полностью двумя годами раньше, ваше преосвященство.

— Тогда тот благородный сосед даймё, клявшийся, что никогда не будет должен никому даже одно зернышко риса, посылает все больше и больше жалостливых прошений в Совет старейшин… — Эномото кладет камень между его двумя восточными группами, — а там слуги используют их для растопки. Кредит — это семя богатства. Лучшие умы Европы изучают кредитование и деньги в дисциплине, называемой ими… — Эномото использует иностранное слово:

— …политической экономией.

«Это всего лишь подтверждает, — думает Широяма, — мое отношение к европейцам».

— Молодой человек, мой друг по Академии, переводил удивительную книгу, «Богатство народов». Его смерть стала трагедией для нас, ученых, и я верю, для всей Японии.

— Огава Узаемон? — вспоминает Широяма. — Очень печально.

— Если бы он сказал мне, что пойдет по ариакской дороге, я бы выделил ему эскорт для прохода по моему феоду. Но, решив пойти паломником ради больного отца, скромный молодой человек решил обойтись без чьей-либо помощи… — Эномото водит ногтем большого пальца взад — вперед по линии жизни. Магистрат знает эту историю из разных источников, но он не перебивает рассказчика. — Мои люди окружили тех бандитов. Я обезглавил того, кто во всем признался, а остальных насадили ногами на железные пики, чтобы волки и вороны довели дело до конца. Потом, — он вздыхает, — старший Огава умер прежде, чем выбрали наследника.

— Смерть семьи — это ужасно, — соглашается Широяма.

— Родственник с боковой ветви клана отстраивает дом — я пожертвовал ему денег, — но он — лишь обычный торговец ножами, и фамилия Огава на Дэдзиме больше не прозвучит.

Широяме нечего добавить, но поменять тему разговора неприлично.

Двери раздвигаются, открывая веранду. На юге клубятся подсвеченные солнцем облака.

С нераспаханного горящего поля на холме поднимается дым.

«Только что здесь, и уже нет его, — думает Широяма. — Банальности, глубокие по смыслу».

Они возвращаются к игре. Шуршит накрахмаленный шелк рукавов.

— Обычно, — говорит Эномото, — чтобы польстить магистрату, хвалят его умение играть в го, но вы действительно лучший игрок из всех, с кем я встречался в последние пять лет. Я чувствую влияние школы Хонинбо.

— Мой отец, — магистрат видит призрак старика, хмурящегося на банкира Эномото, — достиг второго рю в Хонинбо. Я всего лишь неумелый ученик… — Широяма атакует отдельный камень Эномото, — …когда позволяет время.

Он поднимает чайник, но тот пуст. Хлопает в ладоши, и появляется мажордом Томине.

— Чай, — говорит магистрат.

Томине поворачивается и зовет хлопком слугу, который скользит к столику, забирает поднос, не издав ни звука, и исчезает с поклоном у выхода. Магистрат представляет себе, как поднос передается чередой слуг, пока не добирается до беззубой старухи в самой далекой кухне, которая нагревает воду до нужной температуры прежде, чем залить приготовленные листья.

Мажордом Томине никуда не уходит: так он выражает легкий протест.

— Значит, так, Томине: здесь очень уж много землевладельцев с пограничными спорами, чиновников с просьбами о должности для бестолкового племянника, побитых жен, ищущих развода, — и каждый из них атакует вас предложением денег и молодых дочерей, и все хором просят: «Пожалуйста, мажордом — сама, поговорите с магистратом обо мне?»

Томине осуждающе фыркает сломанным носом.

«Магистрат — раб, — думает Широяма, — этого многоголового желания…»

— Последите за золотой рыбкой, — приказывает он Томине. — Приходите за мной через несколько минут.

Осмотрительный мажордом выходит во двор.

— Условия нашей игры неравны, — говорит Эномото. — Вас отвлекают ваши обязанности.

Зеленовато — пепельная стрекоза садится на край доски.

— Высокая должность, — отвечает магистрат, — сама по себе отвлечение, во всех смыслах. — Он слышал, что настоятель способен лишать ки насекомых и небольших животных движением ладони, и немного надеется на демонстрацию таковой способности, но стрекоза улетает. — У владыки Эномото тоже есть феод, чтобы управлять им, а еще храм, чтобы поддерживать его в надлежащем состоянии, и научные интересы, и… — упоминание о коммерческих интересах равносильно оскорблению, — …другие дела.

— Мои дни, это точно, никогда не бывают праздными. — Эномото кладет камень в центр доски. — Но гора Ширануи омолаживает меня.

Осенний бриз полами невидимого халата пробегает по комнате.

«Я достаточно могущественен, — тонкий намек магистрату, — чтобы заставить дочь Аибагавы, вашу любимицу, остаться в моем храме, а вы не можете этому помешать».

Широяма пытается сосредоточиться на игре, нынешней позиции и будущей.

«Когда-то, — учил своего сына старший Широяма, — знать и самураи управляли Японией…

Слуга раскрывает двери, кланяется и вносит поднос.

…а сейчас управляют обман, жадность, коррупция и похоть».

На подносе две чистые чашки и чайник.

— Владыка-настоятель, — спрашивает Широяма, — не хотите ли чаю?

— Вы, пожалуйста, не обижайтесь, — отвечает тот, — но я предпочитаю свое питье.

— Ваша… — «Как бы сказать тактично?» — Ваша предусмотрительность известна всем.

Послушник Эномото в одежде цвета индиго уже здесь. Юноша с выбритой головой откупоривает бутыль из тыквы и оставляет рядом с учителем.