Тысяча осеней Якоба де Зута

— Он просит: «Пожалуйста, покажите», — господин Домбага, — переводит Икемацу. — Чтобы проверить.

«Если я послушаюсь, — понимает Якоб, — вся Дэдзима, весь Нагасаки узнает, что я нарисовал ее портрет и вставил в веер». Этот дружеский знак внимания, догадывается Якоб, могут истолковать неправильно. Он даже может стать причиной местного скандала.

Пальцы инспектора никак не могут справиться с тугой защелкой.

Краснея от ожидания, Якоб молится, чтобы все хоть как-то образовалось.

Госпожа Аибагава что-то тихо говорит инспектору.

Инспектор смотрит на нее, его суровое лицо чуть-чуть, но смягчается…

…затем он весело фыркает и передает ей веер. Она кланяется.

У Якоба возникает ощущение, будто он только что прошел по лезвию ножа.

Вечером веселье царит и на Дэдзиме, и на берегу, словно всем захотелось прогнать подальше ужасные воспоминания утреннего землетрясения. Бумажные фонарики развешаны по главным улицам Нагасаки, и, чтобы сбросить напряжение, люди собираются в самых разных местах: в доме полицейского Косуги, в резиденции заместителя директора ван Клифа, в Гильдии переводчиков и даже в комнате охранников Сухопутных ворот. Якоб и Огава Узаемон встретились в Сторожевой башне. Огава привел инспектора, чтобы снять обвинение в чрезмерно тесном общении с иноземцами, но тот уже так набрался, что глоток саке отправил его в глубокий сон. Ханзабуро сидит несколькими ступенями ниже с очередным, насильно навязанным домашним переводчиком Оувеханда. «Я вылечил себя от герпеса», — похвалился Оувеханд на вечерней поверке. Разбухшая луна перевалила через гору Инаса, и Якоб наслаждается прохладным бризом, несмотря на сажу и запах нечистот. «Что это за скопища огоньков? — спрашивает он, указывая. — Там, над городом?»

— Вечеринки… как сказать? Место, где хоронят тела.

— Кладбища? Какие могут быть вечеринки на кладбищах? — Якоб представляет себе gavottes [33] на домбургском кладбище и с трудом удерживает смех.

— Кладбище — врата мертвых, — говорит Огава. — Подходящее место для того, чтобы позвать души в мир жизни. Завтра ночью маленькие кораблики с огоньками плывут по морю, чтобы направить души домой.

На «Шенандоа» вахтенный офицер четырежды отбивает склянки.

33

Гавот (фр.).

— Вы действительно верите, — спрашивает Якоб, — что душа путешествует подобным образом?

— Господин де Зут не верит тому, что ему говорили, когда был мальчиком?

«Но у меня настоящая вера, — Якоб жалеет Огаву, — тогда как твоя — идолопоклонство».

Внизу, у Сухопутных ворот, офицер отчитывает подчиненного.

«Я сотрудник компании, — напоминает себе Якоб, — а не миссионер».

— Ладно, — Огава достает из рукава фарфоровую фляжку.

Якоб уже немного пьян.

— Сколько у вас там еще припрятано?

— Я ведь не на службе… — Огава наполняет чашки, — …так что выпьем за вашу сегодняшнюю удачную сделку.

Якобу приятны воспоминания и о деньгах, и о саке, летящем в желудок.

— Кто-нибудь в Нагасаки еще не знает о том, сколько я получил за мою ртуть?

Фейерверк взрывается у китайской фактории на другом берегу бухты.

— Есть один монах в самой, самой, самой высокой пещере, — говорит Огава, указывая на горы, — который не слышал, пока. Если рассуждать логично, цена пойдет вверх, это хорошо, но продайте оставшуюся ртуть владыке — настоятелю Эномото, а не кому-то еще. Пожалуйста. Он опасный враг.

— Ари Грот тоже боится его преосвященства.

Ветер доносит запах китайского пороха.

— Господин Грот мудрый. Феод настоятеля маленький, но он… — Огава раздумывает. — Он очень влиятельный. Кроме храма в Киоге у него резиденция в Нагасаки, дом в Мияко. В Эдо он — гость Мацудайры Суданобу. У Суданобу-сана влияния еще больше. «Создатель королей», так говорят у вас? Любой его близкий друг, такой, как Эномото, — тоже человек влиятельный. И опасный враг. Пожалуйста, запомните.

Якоб выпивает.

— Я, будучи голландцем, могу не бояться этих «опасных врагов».

Огава не отвечает, и голландец чувствует, что он слишком уповает на собственную безопасность.

Огоньки расползлись по всему побережью, до самого устья бухты.

Якобу интересно, что думает госпожа Аибагава о ее разрисованном веере.

Кошки орут на крыше дома ван Клифа, ниже наблюдательной площадки Сторожевой башни.

Якоб оглядывает усеянные крышами холмы на том берегу и задает себе вопрос: где может быть ее крыша?

— Господин Огава, как в Японии джентльмен делает предложение даме?

Переводчик истолковывает вопрос по-своему:

— Господин де Зут хочется «умаслить свой артишок»?

Изо рта Якоба фонтаном вылетает только что выпитое саке.

Огава в затруднительном положении.

— Я ошибся с произношением на голландском?

— Капитан Лейси продолжает обогащать ваш словарь?

— Он бесплатно обучает меня и переводчика Ивасе «джентльменскому голландскому».

Якоб возвращается к интересующей его теме:

— Когда вы попросили руки вашей будущей жены, вы сначала обратились к ее отцу? Или просто подарили ей кольцо? Или цветы? Или?..

Огава наполняет обе чашки.

— Я не видел жену до дня свадьбы. Все сделала наша накодо. Как сказать, накодо? Женщина, которая знает семьи, которые хотят, чтобы сыграли свадьбу…

— Назойливая тетка, сующая нос в чужие дела? Нет, простите меня: посредница.

— Посредница? Забавное слово. Посредница… ходит между нашими семьями, ачи — кочи. — Рука Огавы движется взад-вперед. — Описывает невесту отцу мужа. Ее отец — богатый торговец краской из саппанового дерева [34] в Карацу, три дня дороги. Мы наводим справки о семье… нет ли сумасшедших, долгов и так далее. Ее отец приезжает в Нагасаки, чтобы встретиться с семьей Огава из Нагасаки. Торговцы рангом ниже самураев, но… — руки Огавы становятся чашками весов. — Постоянный доход у семьи Огава, и мы входим в торговлю саппановым деревом на Дэдзиме, и отец соглашается. Впервые мы встречаемся в храме на свадьбе.

34

Саппановое деревo/sappanwood — другое название красного дерева.

Шустрая луна оторвалась от горы Инаса.

— А как же… — спрашивает Якоб с прямотой, спровоцированной саке, — …а как же любовь?

— Мы говорим: «Когда муж любит жену, свекровь теряет лучшую служанку».

— Какая невеселая пословица! Разве вы не тоскуете по любви — в глубине сердца?

— Да, господин де Зут говорит правду: любовь находится в сердце. Или любовь — то же саке: пьешь, ночь веселья, да, но холодным утром — головная боль и крутит живот. Мужчина должен любить конкубину, и тогда, если любовь умирает, он говорит: «Прощай», — просто и безболезненно. Женитьба — это другое, женитьба в голове: социальный статус, бизнес, продолжение рода. Голландские семьи не такие?

Якоб вспоминает отца Анны.

— Мы точно такие же, увы.

Падающая звезда появляется и почти мгновенно пропадает.

— Я вас задерживаю, и вы не можете поприветствовать ваших предков, господин Огава?

— Мой отец этим вечером проводит ритуал в нашем доме.

Корова мычит в Сосновом углу, испуганная фейерверком.

— Если говорить честно, — продолжает Огава, — мои предки не отсюда: я родился в феоде Тоса на Шикоку, это большой остров… — Огава показывает на восток, — …там. Мой отец — дальний родственник Яманучи, владыки Тосы. Владыка дал мне образование и отправил в Нагасаки, чтобы я научился голландскому в доме Огавы Мимасаку, чтобы навести мосты между Тосой и Дэдзимой. Но потом старый владыка Яманучи умер. А его сыну неинтересны голландцы. И меня оставили «на необитаемом острове», так говорят? Но десять лет тому назад оба сына Огавы Мимасаку умерли от холеры. Многие, многие умерли в городе в тот год. И Огава Мимасаку усыновил меня, чтобы продолжить семейный род…