Тысячелетний воин Ярополк

Однако, стоило двери плавно закрыться, как она снова распахнулась, и в неё вместе с криком Вась Вася: «Смотри, куда прёшь!» влетела взъерошенная Соколина.

– Где он?! – с порога закричала девушка, злая, как тысяча чертей.

По стиснутым в дрожащие кулачки пальцам даже проскальзывали крохотные молнии, гудя и скрипя, словно рой саранчи. А лицо зарёванное, с красными глазами и размазанной тушью.

– Ты о ком?

– Я о Диме. Где этот урод?

– У-у-у, это без меня. Я уже догадался, что к чему, – протянул Всеволод и быстро скользнул в другую комнату, захлопнув дверь.

В итоге я оказался нос к носу с разъярённой перуницей, которая вихрем промчалась по магазину, заглядывая во все уголки, а потом пнула по двери, за которой скрылся хозяин лавки.

– Что случилось? – как можно мягче спросил я, устав быть безмолвным, как чей-то холоп, случайно попавший на вече.

Устал просто стоять и наблюдать за перепалкой вампиров или слушать витиеватую и не всегда понятную речь Всеволода среди этого действа.

Толмач подсунул два слова, но не удосужился пояснить их значение. Хаос и абсурд.

А ещё хотелось сделать хоть что-то хорошее.

– Почему вы все уроды? – проведя ладонью по лицу, размазывая слёзы, спросила Соколина.

– Кто все?

– Мужики.

– Ну не знаю, – пожал я плечами, вспоминая, как матушка ссорилась с Тихоном. Всё начиналось точно так же, но у названного отца всегда были мудрые слова. – Каждый из нас уродец по-своему. А что случилось-то?

– Он… он переспал с Несмеяной! И заявил, что я ничем не лучше этой ящерки!

– Да? – скривился я, вспоминая, как сам недавно удовлетворил похоть с этой дочерью змеиного народа.

Внутри кольнуло. Не то, чтоб от сильной ревности, но некой обиды.

– Он… он так и сказал, что я не лучше этой ящерки. И переспал.

Соколина говорила, а гнев на её лице сменялся тоской-кручиной. И ей явно хотелось выговориться.

– Я их утром в кровати нашла. В обнимку! И эта шлюха… она даже не поняла, в чём её вина. Она просто пожимала плечами, типа, он тёплый и хороший.

– Поссорились вы из-за этого? – начал я, легонько взяв девушку за плечи, отчего та поёжилась, но вырываться не стала.

– Нет. Он в сговоре со всеми этими ублюдками, которые мне с детства лгали, обещая счастливую жизнь, а потом предали.

– Я уже ничего не понимаю, – тряхнув головой, спросил я. – У тебя столько уродов и ублюдков, что я запутался. Он с ними тоже переспал? Они тоже змеи? Они тебя насиловали?

– Нет, – огрызнулась Соколина, – просто все вы уроды.

– Сейчас поясню, – раздался голос Всеволода, который вышел из своего убежища с несколькими бутылками в руках.

А на самих бутылках красовались яркие наклейки.

– И этот тоже заодно с ними, – процедила девушка так, словно перед ней был ядовитый гад.

– Хорошо обвинять во всём всех вокруг, кроме себя самой, – не обратив внимания на едкие слова, произнёс вампир, поставив бутылки на стол. – Где-то шоколадка завалялась. А, вот. Эта юная особа несёт в себе кровь Перуна. Седьмая вода на киселе, но у сильных мира сего на неё были планы. И план прост – она должна родить героя. Ну, нормальный такой план, даже жениха нашли. Тоже из одарённых. А это юное создание, имея ветер в заднице и тягу к приключениям за пазухой, сама хотела быть героиней, а не запертой в светлице несовершеннолетней мамашкой. И чтоб избежать обязательств, возьми да ляпни, что она уже обручена. Как сейчас помню. Там, где ты стоишь, стоял такой же ошалевший и ничего не понимающий Егор Соснов. И тут почти незнакомая девушка тараторит, что обещана его сыну. Она-то думала, что этой шуткой отделается от смотрин. Всё ничего, но на крови богов не шутят, и клятва была принята.

– А Дима – сын Соснова, – протянул я, ткнув пальцем в сторону вампира. А потом поглядел на девушку. – Но я не понял, к чему всё это? Ну обещана, ну повенчана, делов-то. Живи да радуйся. Вы же ладили.

– Я сама хочу решать, кем быть, а не идти на поводу у судьбы, – процедила неугомонная воительница, протерев рукой глаза от проступивших слёз.

– Вот я что думаю, – протянул я. – Ты просто дура.

Соколина скрипнула зубами и зло уставилась на меня.

– Я…

– Помолчи. Ты поругалась с Димой из-за того, что узнала, кто он. А когда он назло тебе переспал с ужалкой, ты опять поругалась. Ты сама не знаешь, что хочешь.

– Иди в задницу, – процедила девушка, отступая на несколько шагов. – Я всю жизнь пытаюсь выползти из-под проклятия этой предопределённости, а всё складывается только хуже.

– А ты взгляни на это умом, а не яростью. К чему тебя толкают? К злу? К добру? Твоё проклятье – дурная голова. Всё можно ведь решить по-другому. А ты как ребёнок, только ногой топать.

– Что ты знаешь о проклятьях? – снова процедила Соколина, и я подался вперёд, вскипая, как котёл на огне.

Даже вампир нахмурился, положив руку на навершие своей шпаги.

– Что я знаю? Я схоронил беременную жену, – начал я для острастки сгущать краски, хотя всё не так уж и далеко от истины. Да и злость была не поддельная. – Я заживо снял кожу с брата. Я тысячу лет жил не своей жизнью, бродя по лесу и убивая всех, кого встречу. От такой крови мне до конца света не отмыться. И ты что-то блеешь о проклятиях. Всего-то обещана незнакомцу, а когда встретились, то пришлись по нраву друг другу. Но нет, гордость же важнее!

– Так, дамы и господа проклятые, – негромко вставил слово Всеволод, – я предлагаю коньяком залить эту неурядицу. Я, кстати, тоже проклят. И уже давно.

Соколина сверкнула глазами на вампира, а потом развернулась на месте и быстрым шагом направилась к выходу. Я проводил её взглядом и подошёл к столу с бутылками, а потом взял одну и приложился к горлышку. Внутри всё обожгло, а в нос ударил сильный винный запах, от которого я закашлялся. Коричневая жидкость побежала из носа, пачкая футболку.

– Что за вино такое? – через силу вдохнув, спросил осипшим голосом и снова закашлялся.

– Это не вино. Это коньяк, – со вздохом произнёс Всеволод и налил себе в красивую стеклянную чашу на тонкой ножке.

«Бокал», – уже привычно пролепетал в голове толмач. Жаль, про коньяк он ничего не сказал и как его пить.

– На, с шоколадкой. Не к коньяку закуска, но чёрная икра вчера кончилась, – добавил вампир и протянул коричневую плашку, на которой уже красовался отпечатком клыков откушенный краешек.

Шоколад был недурён, но горьковато-сладкий вкус мне непривычен. Сейчас бы сочного печёного мяса.

А Всеволод тем временем снова подошёл к тележке, начав выкладывать вещи на столик, чтоб добраться до того, что снизу. Пока он копался, с лица медленно сползла улыбка, а само оно стало похоже на маску. Казалось, даже глаза не совершали лишних движений. А ещё мне казалось, что он специально всем нам улыбается или корчит злые рожи, а только отворачивается, становится холодным и бесчувственным, как кусок льда. Лишь изредка краешек его губ едва заметно вздрагивал, обозначая то блёклое подобие улыбки, то некое недовольство.