Тюленьи штаны

— У меня, наверное, совершенно ужасный вид, — сказала она. Глупо было плакать. Очень красные у меня глаза?

— Веки немножко покраснели — не то, чтобы это было лишено привлекательности — но глаза, ваши глаза так же темны и очаровательны как горные озера в октябре, в солнечный октябрьский день. Они заметно похорошели с тех пор, как я выбросил ваши очки.

— Вы же знаете, они мне были нужны. Я чувствую себя без них как последняя дура. Но скажите, зачем вы поступили в университет — и как? Как нам это удалось?

— Милая моя девочка, — а, кстати, как вас звать? У меня совершенно вылетело.

— Элизабет! — сказала она с негодованием.

— Очень рад — это мое любимое из человеческих имен. Но неужели вам действительно хочется слушать лекцию по психобиологии?

— Я хочу знать, как. Вы должны мне сказать.

— Так вот, вы, наверное, помните, что говорится в вашей книге про побуждения зародыша? Там надо было сделать сноску и объяснить, что исчезают они лишь на сравнительно поздней стадии развития. Как вам известно, зародышевые клетки постоянно самообновляются, сохраняя свои первичные побуждения, хотя почти всегда, за редким исключением, следуют заданной схеме. Исключение составляют некоторые заболевания или специально направленное воздействие. А именно воздействие разума. И при полном превращении железам приходится изрядно поработать, сначала почечным, затем, как и следовало ожидать, гипофизарному. Оно не одобряется — то есть, превращение — но время от времени кто-нибудь все-таки решается, обычно просто ради забавы, но в данном случае у меня была особая причина.

— Расскажите, — вновь попросила она.

— Да это долгая история.

— Я хочу знать.

— Видите ли, в последние годы среди моих сородичей стало заметно беспокойство: сомнение, недовольство вожаками, скепсис в отношении традиционных истин. Например, у нас под водой много спорили о природе человека. Нам всегда внушали про него определенные вещи, но события последнего времени как будто не подтверждали того, что внушали нам наши учителя. Часть нашей молодежи охватило разочарование, вот я и вызвался выйти на сушу, чтобы изучить положение. Я все еще обдумываю свой предстоящий доклад. Поэтому я и живу сейчас двойной жизнью. Выхожу на берег, чтобы подумать, а отдыхать возвращаюсь в море.

— И что же вы о нас думаете?

— Вы интересные существа. Даже очень. В скором времени у вас появятся прелюбопытные мутации. Так в пределах трех-четырех тысячелетий, может быть.

Он наклонился и смахнул с голени небольшое пятнышко крови.

— Порезался ракушкой, — сказал он. — Знаете, эти моллюски сейчас точно такие же, как четыреста тысяч лет назад. Людям подобное постоянство не свойственно.

— Это и есть ваш главный вывод — что люди непостоянны?

— Отчасти. Но, с нашей точки зрения, есть вещи куда тревожнее. Видите ли, мы существа очень простые, и поскольку у нас довольно мало истин, мы очень дорожим ими. Наша жизнь — это жизнь ощущением, не полностью, но, главным образом, и мы должны бы быть необычайно счастливы. И были — до тех пор, пока удовлетворялись своими ощущениями и нашей куцей, безоговорочной верой. У нас есть, знаете ли, некоторые преимущества перед людьми. Люди вынуждены повсюду таскать за собой свой вес; им не ведомо, какое это блаженство — не чувствовать собственного веса: качаться на волнах, скользить по лениво-плещущему морю, без всякого усилия взмывать на гребне волны, смотреть на ослепительно-яркое солнце сквозь белую толщу воды или с такой легкостью нырнуть в тишину глубин и, почувствовав внезапный голод, поймать пикшу в зарослях морских трав. Кстати о пикше, — сказал он, — вечереет. Еще немного и пора отправляться на рыбную ловлю. А перед тем, как пойти, мне еще нужно вас проинструктировать. Подготовительная стадия требует некоторого времени; я бы сказал, вам потребуется минут пять, потом вы станете другим существом.

Она захлебнулась воздухом, словно уже ощутила холодное прикосновение воды, и прошептала:

— Нет, еще нет! Пожалуйста.

Он обнял ее и со знанием дела сильной, ласковой рукой стал гладить ее волосы, ощущая округлость ее головы, погладил ее затылок и плечи, чувствуя, как отзываются на его прикосновение ее мускулы, спустился по желобку на ее спине к талии и бедрам. И снова голова, шея, плечи, позвоночник. И снова, и снова. Уверенно и твердо его рука вселяла в нее покой, пока в конце концов она не прошептала:

— Вы усыпляете меня.

— Боже мой! — воскликнул он. — Нельзя! Встаньте, Элизабет, встаньте!

— Да, — покорно промолвила она. — Да, Роджер. Почему вы взяли себе это имя? Роджер Фэрфилд?

— Я увидел его в расчетной книжке утонувшего матроса. Но какое это сейчас имеет значение? Посмотрите на меня, Элизабет!

Она взглянула на него и улыбнулась.

Голос у него изменился и он радостно произнес:

— Вы будете красивей всех тюленей от Шетландских островов до островов Силли. А теперь слушайте, слушайте внимательно.

Он легонько обнял ее и зашептал ей на ухо. Потом поцеловал в губы и в щеку и, отклонив ее голову назад, в шею. Посмотрел на нее и увидел, как лицо ее заливает густая краска.

— Хорошо, — сказал он. — Это первая стадия. Теперь адреналин идет хорошо. Вы ведь знаете про гипофиз, не так ли? Ну, тогда совсем легко. Гипофиз состоит из двух частей, из передних и задних долей, обе они должны действовать одновременно. Это не трудно, я вам объясню, как.

Он снова — и очень настойчиво — принялся шептать, внимательно наблюдая за ней. Немного погодя он сказал:

— А теперь можете немножко отдохнуть. Давайте сядем и подождем, пока вы будете готовы. Само превращение произойдет только после погружения.

— Но на меня уже действует, — сказала она спокойно и радостно. — Я чувствую, как действует.

— Конечно, действует.

Она торжествующе засмеялась и взяла его руку.

— Нужно подождать минут пять, — сказал он.

— Как это будет? Что я буду чувствовать, Роджер?

— Как скользит вдоль тела вода, как море ласкает и держит тебя.

— Я буду жалеть о том, что покину?

— Нет, не думаю.

— Значит, мы вам не понравились? Скажите мне, что вы открыли в нашем мире?

— Просто, — сказал он, — что нас обманули.

— Но я не знаю, что вы считали прежде.

— Разве я не говорил? Ну, по своей невинности мы уважали вас за то, что вы можете работать и хотите работать. Нам это казалось настоящим героизмом. Мы, знаете ли, совсем не работаем; с нами вы будете гораздо счастливее. Хотя живем мы в воде, мы не боремся за то, чтоб удержаться на поверхности.

— Все мои друзья много работают, — проговорила она. — Среди моих знакомых не было ни одного бездельника. Нам приходится работать, и большинство из нас трудилось ради достойной цели — или так нам казалось. Но вы ведь так не считали?

— Наши учителя говорили нам, — сказал он, — что люди выносят тяжесть человеческого труда ради того, чтоб создать излишек богатства, которое освободило бы их от необходимости добывать хлеб насущный. А добытый с таким трудом досуг, говорили наши учителя, посвящают мудрости, милосердию и искусству; и постижению бога. Но ведь это неправильное представление о мире, правда?

— Да, — сказала она, — неправильное.

— Да, — повторил он, — наши учителя заблуждались; нас обманули.

— Людей всегда обманывают, но они привыкают к тому, что слишком поздно узнают истинные факты. Привыкают к самому обману.

— Наверно, вы храбрее нас. Выслушивать истину будет нашим не по нраву.

— Я буду с вами, — сказала она и взяла его за руку, но он по-прежнему угрюмо смотрел на расстилавшееся внизу море.

Прошло несколько минут; наконец она встала и проворными пальцами сбросила одежду.