Тюрьма

— Я не о том. Кто твои учителя?

— Учителя?

— Ну, скажем… Сезан, Ван Гог или… Суриков?

У него загораются глаза, сквозь желтизну, густую-бурую щетину брызнула краска.

— Я тут полгода… Первый раз слышу человеческие слова… Сезан…

Глядит на меня удивленно и неожиданно светло, во весь белозубый рот, улыбается:

— Не Сезан. Скорей, Лентулов. Или… Фальк, мо­жет быть.

6

«Что хочу, то делаю»

Пьеса в трех актах

Камера на восемнадцать человек. Два окна —«решки». Между ними шкаф — «телевизор». Сте­ны покрашены коричневой краской. У двух стен двухэтажные железные нары — «шконки». По­среди камеры — стол, «дубок». Сортир слева от двери — ватерклозет, завешанный тряпкой на завязках. Справа от двери — вешалка. Рядом гла­зок — «волчок». И над сортиром волчок. Желез­ная дверь с вырезанной в ней «кормушкой» укра­шена вбитыми в железо болтами — шесть болтов в ряд, шесть рядов, образующих правильную гео­метрическую фигуру.Нижние шконки застелены: матрасы, одеяла, подушки, Верхние накрыты пожелтевшими газе­тами.

В камере шесть человек. Пятеро лежат внизу, шестой наверху.

ПЕТР ПЕТРОВИЧ — под пятьдесят, невысо­кий, крепкий, седоватый — вор в законе.

МИША — сорок два года, еврей из Ташкен­та, сидит уже год, ждет суда, несомненно «кумов­ской».

ВАЛЕНТИН — двадцать пять лет, сидит за изнасилование, человек неуправляемый.

МУРАТ — двадцать лет, узбек из Самаркан­да, студент, запутали дружки, сидит за мелкое воровство.

ГЕРА — сорок лет, продавец-мясник, сидит за взятку, робкий, недалекий.

САНЯ — тридцать восемь лет, художник, сто вторая статья, убил мать.

И еще:

СОНЯ — девятнадцать лет.

ШЕСТЕРО ЕЕ СОКАМЕРНИЦ.

(Герои раскрываются, естественно, в диалогах).

Акт первый. ПРИКИДКА.

В камере новый «пассажир»

— ВАЛЕНТИН. Он только пришел, но уже через час вся камера, прежде тихая, бурлит.

ВАЛЕНТИН — растормо­женный, распущенный, избалованный, неглупый. Красавец. Он сразу понимает «сюжет» камеры: скрытую силу П. П., прочное положение МИШИ. Вяжется к слабым — ГЕРЕ и МУРАТУ. САНЯ в жизни камеры никак не участвует.Лежит наверху.

ВАЛЕНТИН: Скучно живете, урки! Дохлая камера. Что мы — не живые? Посадили — пропа­ли? В бардаке — вот где жизнь! А мы бардак не сляпаем?

Рядом, за стеной женская камера. Первым делом Валентин пытается наладить с ней связь: перестукивается. Вечером закидывает «коня» —пошла почта! «Девочки» включаются активно, им тоже с к у ч н о , они будто ждали сигнала — на­конец-то! Ситуация вспыхивает пожаром.

Пошли«сеансы» — один мерзее другого, письма читают вслух, камера гогочет, всю ночь идет гульба «всухую».

Утром Валентин делает фантастическое пред­ложение: пробиваться к соседкам — всего одна стена! Он так настырен, убедителен, азартен — с ним соглашаются. П. П. пассивен, Миша уклон­чив, Мурат полностью во власти Валентина, смотрит ему в рот, Гера на подхвате. Саня лежит наверху, как бы отсутствует. Отламывают ручку от бачка — «восьмерки»,делают нож. Работают ночью — под шконкой, мусор высыпают в сортир. Все невероятно воз­буждены. «Девочки» ждут, активно сочувствуют.

Акт. второй. РАСКРУТКА.

Ночь. Вынут кирпич. Пробились!

ВАЛЕНТИН: Здравствуйте, девочки-воровки!

«Девочки» кидают сигареты, им — конфеты, яблоки. Треп!.. Валентин — герой новой ситуации. Принимается решение: расширить отверстие.

В соседней камере — семеро. Пожилая «да­ма», остальные — от восемнадцати до тридцати.Лихорадка в камере доходит до степени ки­пения.

Ночь. Вынуто еще три кирпича. Первым лезет Валентин, за ним Мурат. Возвращаются через час и до утра камера слушает их невероятные рассказы.

«Девочки» экстра-класса — валютчи­цы, воровки, убийцы. На старую грымзу внима­ния никто не обращает.

МУРАТ: Ну бабы! Урюк…

Следующей ночью в камере появляются три«девочки». Партнер у них, кроме Валентина и Мурата — П. П. Сцена — сентиментально-омерзи­тельная.

Следующая ночь. Пятеро «подружек». П. П. уламывает Мишу — его необходимо «повязать». Гера давно согласен. Сцена еще бо­лее отвратительна.

Заходит разговор о шестой сокамернице. Она наотрез отказалась от участия в «развлечениях». Валентин ею особенно интересуется.

ВАЛЕНТИН: Девочка в норме… Сонька золо­тая ручка! «Подружки» против нее: гордячка, недотрога, блядь.

Следующей ночью Валентин ее заманивает:.«Боишься?»

— «Я никого не боюсь!..»

Она свободно ходит по камере, ей все и все интересно.

— «Оставайся».

— «Не хочу».

— «А я хо­чу»

— «Я делаю только, что сама хочу… Кто таму вас наверху? Больной?..»

— «Оставайся, не по­жалеешь…»

— «Я бы одна всем вам дала, блядушек бы навсегда позабыли.»

— «Считай, столко­вались!»

— «Надо иметь подход, мальчик…»

И тут Саня, который, как выяснилось, все ви­дел и слышал, взрывается:

«Коммунисты вы, а не урки! Все принадлежат всем — вот ваша идея! У вас ничего своего, в крапиве родились, все раз­меняли! Ублюдки…»

— «Ты с какого… сорвал­ся?» — спрашивает Соня.

— «Кто ты такая?! — кри­чит Саня. — Отца-матери нет! Лица у тебя нет, одно… поганое гузно!..»

— «У меня все чего надо, такие, как ты, душу отдадут, лишь бы я пока­зала… А у тебя… что? Мать у тебя? Ты ж убил свою мать, паскуда!»

— «Я себя убил, — говорит Саня. — Меня нет. Я мертвый…»

Ночью, когда «десант» мужиков пролезает в соседнюю камеру, Соня приходит к Сане п о г о ­в о р и т ь . Они говорят подолгу, все более сво­бодно, рассказывают друг другу о себе. У Сони статья сто пятнадцатая, часть вторая: «заведомое заражение другого лица венерической бо­лезнью»; два месяца ее лечили в тюрьме, через месяц пойдет на этап, статья до трех лет…

Од­нажды, заговорившись, она не успевает выско­чить к поверке, Саня надел на нее свою меховую шапку, а пьяный с утра корпусной не заметил подмены.