Тюряга

Джон лежал с открытыми глазами, обрывок грязного полотенца торчал у него изо рта. Руки и ноги были раскинуты. А тяжелая штанга с тонкой блестящей перекладиной ручки по-прежнему была вдавлена ему в грудь. Фрэнк и Здоровяк осторожно подняли штангу за два конца, освобождая тело от орудия смерти. Казалось, что Джон на мгновение вздохнул и тело его шевельнулось, но это только казалось. Его глаза, его остановившийся взгляд, в котором запечатлелись и муки смерти и ненависть к Палачу, по-прежнему были устремлены в неведомое. Фрэнк осторожно ладонью прикрыл ему веки. Вчетвером они стояли над раздавленным телом, обескураженные, ошеломленные, но невидимая ярость уже медленно поднималась в их сердцах. До боли сжал кулаки Здоровяк, впиваясь ногтями в ладони. Даллас подавленно молчал, не сводя глаз с проломленной грудной клетки Джона.

— Я знаю, кто это сделал, — тихо сказал Фрэнк.

Он весь напрягся, жила вздулась у него на шее, синея и яростно пульсируя. Лицо его побелело, а потом кровь бросилась, окрашивая в красное щеки, лоб и словно наливаясь в глаза. Какие-то громадные, исполинские неуправляемые силы, казалось, овладевали Фрэнком, да так оно и было. Гнев и ярость поднялись в его душе и на этот раз им не было преград. Отчаянно пытался образ Розмари молить его о сдержанности. Но что был этот образ сейчас — лодка в бушующем океане. «Нет, Розмари, — словно с самого гребня волны говорил голос гнева Леоне. — На этот раз они достали меня». Индеец, стоящий рядом с ним, в ужасе отступил назад, так страшным было лицо Фрэнка.

— Нет, это вам так просто не пройдет, — прошептал он.

Но этот шепот был ужаснее грома и грохота бури. Фрэнк вздрогнул, сбрасывая с себя дотоле державший его панцырь оцепенения, и со всей силой, со всей яростью, на которые только было способно его тело, его упругие стальные мышцы, рванулся к двери.

43.

Несколько дней после того памятного разговора с миссис Леоне, когда Розмари показала ей фотографию дома Норта, девушка только и думала о том, как бы использовать имеющиеся теперь у нее сведения против Драмгула. Она была уверена, что он замышляет против Леоне что-то недоброе. Сердце говорило ей, что, быть может, в «Бэйкли» уже что-то происходит, но на все официальные запросы администратор тюрьмы давал ей один и тот же ответ: «С Леоне все в порядке. Он отбывает заключение согласно инструкции». Письма ее вежливо принимали, но в свидании с Фрэнком, как и в свидании с Драмгулом, которого она хотела лично просить о встрече с Леоне, вежливо отказывали. «Но как атаковать Драмгула? — думала Розмари. — Ведь, по сути, никаких доказательств, .что это он подставил Норта, нет. Наверняка, лишь Леоне знает что-то еще. А быть может, и до сих пор прячет те фотографии? Но зачем? Какой в них прок? Ведь и в самом деле на них же не запечатлено то роковое число из календаря, когда было совершено ограбление школьной кассы?» Эти и подобные им мысли постоянно крутились в голове Розмари. В первые дни она несколько раз доставала из сумочки и разглядывала фотографию дома. Но неясный, темный слегка от дождя снимок ничего ей не говорил. Она в отчаянии снова прятала фотографию в сумочку.

Однажды она снова проезжала по Форест авеню. Какое-то странное чувство заставило ее затормозить у дома с колоннами. Розмари вышла из машины, она решила постучаться в квартиру Норта, А вдруг этот бессмысленный абсурдный поступок к чему-нибудь да приведет? Она перешла улицу, поднялась по ступеням, открыла дверь и вошла в подъезд. Какая-то птица забилась под потолком и с криком вылетела в раскрытую дверь. Девушке стало жутко, но все же она решила довести начатое до конца. Дверь квартиры Норта на лестничной площадке была первой, налево. Массивная медная ручка тускло блестела в полумраке. Маленькая белая кнопка звонка показалась Розмари острой, и она долго боялась на нее нажимать, чтобы не уколоться. Но все же пересилила себя и нажала.

— А-а, вот и вы, — раздался за спиной Розмари какой-то знакомый каркающий голос

Девушка вздрогнула и обернулась. Перед ней стояла старушка, которую она уже как-то видела здесь, стояла перед ней.

— Я же говорила вам, — каркающе продолжила она, потряхивая седой головой, — что все что-то разыскивают, вот и вы тоже.

Розмари испуганно молчала, ожидая, что вот-вот откроется дверь и выйдет кто-то, увидеть кого она сейчас почему-то очень боялась.

— Зря звоните, никого там нет. После его смерти давно уже там никто не живет, — сказала старушка.

— А я думала... — начала было Розмари.

— И думать тут нечего, — сказала старушка и пошла к двери, ведущей на улицу.

Розмари вышла вслед за ней. «Значит, все зря», — подумала она. На улице она еще раз обернулась. Угол с колоннами, решетка забора, подъезд, рядом с которым окно и какая-то железяка.

— Вам что-нибудь нужно объяснить? — подошла к ней старушка опять.

«О чем, о чем бы ее спросить? — подумала Розмари. — Ведь другого такого случая может и не представиться».

— А что это вон там за железка? — кивнула она на кронштейн для установки флагов, лишь бы что-нибудь сказать и попробовать снова завязать разговор о Норте.

— Это для нашего звездно-полосатого флага. Он развевается здесь раз в год, шестого июля, когда мы празднуем День независимости.

— А-а, — сказала Розмари.

— Я очень не люблю парады, — сказала старушка. — Эти девки с голыми ногами...

Старушка высокомерно оглядела Розмари с ног до головы. Как назло Розмари была в коротенькой юбочке. Старушка повернулась и пошла.

Вечером Розмари была в гостях у своей подруги, которая рассказала ей как-то про фотографию миссис Леоне, которую Драмгул почему-то носил в своем портмоне. Они пили чай и разговаривали об итальянской обуви. Но мысли Розмари витали по-прежнему вокруг дома с колоннами. «А почему бы мне не спросить ее о Норте? — подумала Розмари. — Вдруг она скажет что-нибудь ценное?» Но в следующий момент она подумала: «Скорее всего это будет также абсурдно, как и мой утренний визит в его квартиру».

— У них вот такие длинные каблуки, представляешь? — показывала двумя пальцами подруга. — А вот здесь, — она опустила руку к ноге, — вокруг лодыжки проходит тоненький ремешок.

— «Я совсем отвлеклась», — спохватилась Розмари.

— Это ты про те коричневые, от «Джакометти»? — спросила она.

— Да нет, я говорю про белые от «Оливетти». Помнишь, я как-то одевала их на праздник. Это было как раз в тот день, когда ограбили школьную кассу.

— Что?! — вскрикнула Розмари.

Подруга посмотрела на нее, как на сумасшедшую.

— Я говорю, что одевала их на День независимости несколько лет назад, тогда они были тоже в моде, как и сейчас. Ты же знаешь, что все возвращается.

«Флаг, флаг, на фотографии был флаг», — билось в голове у Розмари.

— Ты знаешь, я что-то плохо себя чувствую, — она подняла руку к голове. —- Ты меня прости, но я, пожалуй, поеду.

Уже в машине она подумала: «Теперь ясно, почему они так охотились за этими фотографиями. И наверняка миссис Леоне где-то их спрятала». Она решила поговорить с матерью Фрэнка напрямик еще раз, не откладывая.

44.

Леоне вырвался из спортзала на улицу. «Убить!» — стучало в висках. Он знал, что во второй половине дня Грейвс обычно сидит на стадионе, собирая дань с тех, кто хочет покачаться со снарядами на спортплощадке, и потому он сразу рванулся туда. Асфальт, стены тюремных построек, деревья — все вокруг, вплоть до воздуха, казалось, подхватило Фрэнка и, подобно тетиве лука, устремляло его вперед. «Убить...» — холодно и бесстрастно поблескивала опережающая его бег мысль. Мысль была подобна наконечнику стрелы. Леоне уже видел себя, бросающимся на Грейвса, сбивающим его с ног и бьющим его головой об асфальт. Вот и стадион. На том конце подкидывают мяч. Он устремился к спортплощадке. Вон они. Вот эта кучка подонков, они над чем-то (над смертью Джона!) смеются. За их широкими спинами спрятался Грейвс.

Леоне отбросил одного, другого. Внезапность его нападения застала их врасплох. Никто не посмел остановить его. Страх отразился на лице Грейвса, когда он увидел бросающегося на него Леоне.

Фрэнк сразу, с первого удара, направленного в подбородок, сбил Грейвса с ног, тот еле успел сжать зубы, едва не лишившись челюсти. Леоне прыгнул на опрокинувшегося Грейвса, но тот успел откатиться и вскочить на ноги. Вскочил и Леоне. Грейвс ударил его слева боковым и попал, Леоне не успел защититься. Но второй удар Грейвса, правый прямой, не достиг своей цели. Фрэнк уклонился и неожиданно сильно ударил Грейвса ногой. Удар был рассчитан в пах, но попал в ногу, отчего Грейвс слегка покачнулся. Следующий удар Леоне нанес ему ребром ладони, стараясь попасть в шею, но тоже не попал, Грейвс успел подставить руку и перешел в контратаку. Левый прямой, правый прямой, шаг назад и два удара ногами: майгери и йока — любимая связка морских пехотинцев. Но ни один из его ударов не достиг своей цели. Грейвс тяжело дышал, раскрыв рот, его маленькие узкопосаженные глаза источали и страх и ненависть одновременно. Леоне бросился вперед, слегка пригнувшись и вкладывая в правый прямой по корпусу всю мощь своего тела. Кулак Фрэнка попал точно в «солнечное сплетение». Грейвс не ожидал такого сильного нижнего удара. От неожиданности он опустил обе руки, издав какой-то клокочущий булькающий звук ртом, как будто Леоне выбил из его легких воздух, который с шумом устремился наружу. Лицо Грейвса изображало удивление, словно оно, вдруг отделившись вместе с головой от тела, повисло в воздухе, недоумевая, как такое могло случиться. Следующий удар Фрэнка, в который он вложил теперь не только всю свою силу, но и всю свою ненависть, попал точно в лицо, словно разбивая его вдребезги. Грейвс охнул и покачнулся. Не давая ему опомниться, Фрэнк снова слева ударил Грейвса в висок, голова Грейвса дернулась и он попятился назад, беспомощно размахивая перед собой руками. Тогда подобно барсу Фрэнк прыгнул на противника, сбивая его с ног и падая вместе с ним на землю.