У черты заката. Ступи за ограду

— Ты уклоняешься, потому что тебе нечего возразить, — торжествующе заявила она. — Значит, никаких трудностей с твоей темой больше нет?

— Господь моя сила, — с отчаяньем простонал Альтвангер, — ну и логика! Дэйвид, плесни мне чего-нибудь укрепляющего, иначе я не выдержу. Слушай, Пэм! Ты, во-первых, всегда была германофилкой, не так ли? Во-вторых, у тебя немцы не убили никого из близких. Ну а как насчет других?

— Я понимаю, что ты хочешь сказать. — Миссис Флетчер опять величественно кивнула своей аметистовой прической. — Но позволь мне заметить, что наших мальчиков убивали наци, а не «немцы вообще». И второе: только Германия может сейчас в какой-то степени стать гарантией от русской агрессии против Европы, а если такая агрессия произойдет — убитых будет больше, чем в сороковых годах. Намного больше, Лео!

— Конечно, конечно. Но послушай, Пэм, русская агрессия — это пока еще только, так сказать, теория. А две войны с немцами при жизни одного поколения — это реальность, от которой никуда не денешься.

Миссис Флетчер возмущенно пожала плечами:

— Прости, Лео, я тебя не понимаю! Ты-то сам вообще согласен с нашей политикой в отношении западных немцев? Или, по-твоему, их следовало бы оставить сегодня безоружными лицом к лицу с русскими?

— Если хочешь мое откровенное мнение — немцу вообще нельзя давать в руки никакого оружия, даже охотничьего.

Наступило молчание.

— Ты всегда оригинальничал своими взглядами, Лео, — сказала наконец Памела Флетчер. — Так что этим ты уже никого не удивишь. Удивляет меня другое. Как ты мог взяться писать вещи, в которые сам не веришь?

— А что оставалось делать? — огрызнулся Альтвангер.

— Как это — что? Ты говоришь так, словно у тебя дома голодная семья и нет никакой возможности заработать, кроме этой статьи…

Альтвангер поморщился:

— Дело не в заработке, Пэм, ты же это отлично знаешь. Если бы все сводилось только к заработку, половина этических проблем нашего времени перестала бы существовать… Да будем говорить прямо: если какой-нибудь голодный сукин сын нанимается сделать пакость за стоимость бифштекса, то это даже не вопрос этики. Это, дорогая моя Памела, просто биология. А если сук… — он осекся, встретив негодующий взгляд своей собеседницы, и тут же вывернулся: — если, говорю, субъект вроде меня, имеющий сорок тысяч годового дохода…

Дэйвид Флетчер, словно разбуженный волшебным словом, раскрыл глаза и сонно уставился на приятеля.

— Врешь, — заявил он, — никогда ты не зарабатывал сорок тысяч.

— Как это не зарабатывал! — подскочил Альтвангер. — В прошлом году от одной только «Кинг Фичерз» я получил в общей сложности около…

— Это неважно, Лео, — сказала миссис Флетчер, прерывая его воспоминания. — зарабатываешь ли ты в год тридцать тысяч или пятьдесят — разница уже не существенна. Так или иначе, ты останешься обеспеченным человеком, свободным от необходимости жертвовать убеждениями ради заработка. Чем же тогда объясняется такая жертва?

— Надо полагать — привычкой! Ты говоришь: «писать вещи, в которые сам не веришь». Но, дорогая моя, я ведь занимаюсь этим всю жизнь! Исключением были годы войны — до некоторой степени исключением. А все остальное время… В молодости я это делал, чтобы удержаться на месте, потом — чтобы завоевать расположение начальства, потом — чтобы укрепить его, ну и так далее. А теперь мне плевать на всех — у меня нет никакого начальства, семья обеспечена, — но привычка осталась. Осталась привычка не подходить к порученной теме со своей личной точки зрения, а оценивать все глазами читателя. Что думаешь ты сам — неважно; важно — что подумает читатель. Это даже не измена убеждениям, это просто отказ выносить их наружу. Поэтому я и буду писать этот материал о ремилитаризации Германии, хотя сам ей не сочувствую.

— Поэтому ты и не знаешь, как начать. Не так-то просто писать против своих убеждений, я думаю.

— Честно говоря, со стороны это кажется труднее, чем на самом деле, — усмехнулся Альтвангер. — Дело не в этом. Мне просто нужно ухватиться за что-то, а там дело пойдет.

Они помолчали, Альтвангер стал расспрашивать про общих знакомых.

— Со многими я уже даже не переписываюсь, — сказала миссис Флетчер. — Если не считать поздравлений к праздникам. Мы ведь живем в захолустье, Лео, не то что ты — вечный путешественник.

— Бедняжка, — сочувственно сказал Альтвангер. — Конечно, при вашей бедности не поездишь. А вы попробуйте по способу той шотландской пары, которая совершила свадебное путешествие даром. Знакомый капитан устроил их в угольном бункере.

— Ах, при чем тут деньги. Ты же знаешь Дэйвида! Он не может просидеть без дела больше десяти дней. В прошлом году я повезла его на Гавайи — причем до этого у нас месяца три были сражения каждый вечер, хотя врачи признали у него общее переутомление, и спать он уже не мог, и с язвой у него стало хуже, — и что же ты думаешь, уже через две недели пришлось вернуться, потому что у него началась просто какая-то черная меланхолия. А приехал сюда — ожил. И самое любопытное, Лео, это то, что он не всегда был таким одержимым. Ведь ты помнишь его до войны…

— Вспомнила, — проворчал проснувшийся Дэйвид. — До войны и конъюнктура была совсем другой…

— Дело не в конъюнктуре, мой милый. Дело в том, что тогда ты еще был человеком, а не бизнесменом. Нет, Лео, с таким супругом не устанешь от обилия новых впечатлений.

— Не верь ей, старик, — сказал Дэйвид. — Как можно жаловаться на скуку, если в доме постоянно кто-то толчется? Да у нас недели не проходит без какого-нибудь чертова приема!

— Да, faute de mieux, [91] — вздохнула миссис Флетчер. — Кстати, Дэйв, ты чудовищно распустил свой язык, мне то и дело приходится за тебя краснеть. Что же касается моих приемов, то ты очень ошибаешься, думая, что они так веселы. Я, если хочешь, только исполняю свой долг перед обществом.

91

За неимением лучшего (франц.).

— Любопытное понимание долга… — проворчал Дэйвид, снова закрывая глаза.

— Сочувствую, Пэм, — сказал Альтвангер. — Мне известно, что значит провинциальное общество. В основном все служащие фирмы?

— Да, в основном наши люди. Малоинтересный народ, надо сказать. Хотя среди них попадаются — изредка — и заслуживающие внимания. Есть, например, один молодой инженер, в фирме сравнительно недавно… Очень оригинальная личность. С собственными взглядами, правда ошибочными, но это объясняется молодостью, Мне понравилось, что он думает независимо, и говорит то, что думает…

— Редкое качество, — пробормотал Альтвангер, закуривая.

— О, да! Кстати, взгляды его, очевидно, более или менее совпадают с твоими — я имею в виду отношение к германской проблеме. Этот юноша тоже считает, что Рузвельт был прав, вмешавшись в европейский конфликт.

— Господи, — Альтвангер пожал плечами, — думать иначе может только тот, чье понимание политики находится приблизительно на твоем уровне.

— Благодарю, дорогой, ты сегодня так любезен.

— Но согласись, Памела…

— Послушай, Лео, мы с тобой часто спорили на эту тему, и сейчас мне не хотелось бы портить вечер, серьезно. Я тебе одно скажу: я твердо убеждена, что правильное понимание германской проблемы доступно только людям беспристрастным и, так сказать, лично в ней не заинтересованным. Видишь ли, ты — полунемец-полуеврей, у тебя не может быть к Германии беспристрастного отношения. У этого молодого человека, о котором я упомянула, во время войны погиб в Германии отец — естественно, что и он не может теперь относиться к этой проблеме спокойно и беспристрастно. Кроме того, он молод. Скоро, очевидно, он поедет в Германию, поживет там, узнает людей — я думаю, многое в его взглядах тогда изменится… Ты ведь знаешь, что мы посылаем туда наших инженеров?