У града Китежа(Хроника села Заречицы)

Ответы Андрея не понравились подслушивающему человечку. Он усмотрел в словах солдата крамолу. Тут же доложил исправнику.

К мужикам, окружившим раненого солдата, торопился урядник.

— Изменники продают Расею, — услышал полицейский чин голос Андрея.

Урядник, растолкав любопытных, приблизился к Медведеву. Схватил его за рукав шинели и прикрикнул:

— Ты что тут народ-то мутишь? Идем-ка со мной к исправнику.

За Медведева вступились мужики. Загалдели:

— Нет такого права вести раненого солдата к исправнику.

— Не трогай меня… — Поправив на руке повязку, Андрей откинул борт шинельки, и, к удивлению окружающих, на его груди блеснули два георгиевских креста.

— К герою не моги касаться! — раздался чей-то визгливый голос.

Зашумевшие мужики сомкнулись, оттеснили от Андрея урядника. И пока шла перебранка, Медведев неторопливо покинул базарную площадь и повернул на знакомую дорогу.

В Заречицу он пришел ночью. Постучался было к Гришеньке, а он, как потом оказалось, ушел помолиться. Куда Андрею было деться? Толкнулся к Сергею Серову. Он принял его ласково и проводил на сеновал. Долго не мог уснуть Андрей. Никого ему так не хотелось видеть, как Зинаиду Инотарьеву — всегда, как в жару, горячую. Давно схоронила она Илью, а все еще от мужичьих глаз отворачивалась.

На рассвете Медведев открыл глаза и, казалось, впервые в волюшку потянулся. Серов, слышно было, уже не спал. Все, казалось, проснулись в Заречице, а во дворе точно кто-то плакал. Медведев прислушался, потом посмотрел на пробивающийся в щели сеновала утренний свет и облизнул пересохшие губы. В теле чувствовалась пронизывающая тяжесть, ныл затылок. «Не выспался», — решил Андрей. Поднялся, потянулся за обувкой и, заложив сапог между колен, долго не сводил глаз с прохудившейся подошвы. Глубоко вздохнул, будто ему не хватало воздуха, и начал натягивать худобу: «Не выдержали… но я-то — жив. Я-то — в Заречице. Сапоги отказали — лапти обуем».

Андрей спустился с сеновала и на приступках помоста увидал пригорюнившегося Серова.

— Кто это у тебя плачет?

— Баба моя… Тишку оплакивает.

— Убили?

— Да кто знат… Но у матери-то сердце больное, а Тихон, как ты знашь, один у нас… и большевиком оказался. Ушел — и ни слуха. — Серов приставил к виску палец и покачал головой. — Тихон большевик, а мать разум теряет… Поди, разбудила тебя?.. Ты уж не серчай, Андрюшка. Тебя ведь тоже рожала баба.

Слова Серова выматывали душу из Андрея. Он представил себе свою мать и не знал, что ответить в утешение Серову.

— Э-э, Андрей, Андрей, мил человек! Война, поди, уже сожгла не одно материнское сердце. — С этими словами Серов тяжело поднялся с приступок и направился в избу.

Через открытую дверь Медведев видел, как он присел на корточки, положил жене руки на плечи, тряхнул ее легонько, будто старался разбудить.

— Полно-ко тебе, Марьюшка, убиваться-то, не береди ты моего сердца.

Посмотрел Андрей на мать Тихона, позабыл про расхудившуюся обувку. И тут ему вспомнился последний бой ночью, когда немцы перед тем почему-то запускали ракеты не синие, а красные. На позиции была такая тишина, будто умерло все — высохли деревья и пушки одеревенели. Солдаты перешептывались еле слышно. «Что-то уж больно подозрительна тишина-то!..» Вдруг загрохотала артиллерия. И на глазах Андрея сотнями, тысячами умирали такие, как Тихон. Галопом неслись связные с донесениями: «Нечем обороняться… Дайте патронов, снарядов». А вокруг — стон раненых, крик животных, разрывы снарядов, шрапнельный треск. Кто еще не был мертв — того гнали на смерть. Это было варварское уничтожение безоружных, уничтожение всего живого на земле. Он вспомнил и то, как после первого ранения, в шестнадцатом году, сестра его, Варенька, провожая, плакала, причитая: «Пропадешь ты теперича, братец. Не свидеться, видно, нам еще-то». А он ей сказал: «А ты полно-ко. Жизнь-то не жестянка… Я, чай, поди, Варенька, не дам врагу прянуть себе на грудь».

И младший унтер-офицер Андрей Медведев пошел тогда, пошел было, но, обернувшись к Вареньке, помахал рукой и зашагал на пересыльный пункт. С пересыльного попал в роту выздоравливающих, потом в запасный батальон и снова готовился идти в пекло войны. По утрам его выгоняли на плац. Своему отделению он командовал: «Ложись, поднимайсь, бегом… Начинай „Соловья-пташечку“, да пой прытче».

Из запасного батальона послали в Ораниенбаум, в пулеметный полк. Андрей пулемет изучал на льду Финского залива, напротив Кронштадта, и дальше казарменных ворот — ни шагу. А уже шел слух, шепотом передавали: «Четырнадцатого января рабочие выйдут на улицы Петрограда и скажут: „Долой царя“». Но в январе рабочие не вышли, а двенадцатого марта народ свободу потребовал. Медведев пристреливал пулемет в Мартышкине, на плацу, против царского дворца, куда его величество чай только пить ездил. В Мартышкино пришли рабочие и пулеметчикам шепнули: «Идемте в Петроград. Там народ на улицы вышел».

Андрей согласился пойти, не зная еще, что такое революция. Его останавливал было офицер, приказывал не ходить.

— Ну, — протягивая руку, сказал Андрею рабочий, — идем, товарищ. Только бы не как в пятом году… Ежели так же получится, постреляет нас царь… Не устояли мы перед ним в пятом и крови пролили видимо-невидимо.

В Петроград Медведев пришел ночью. Кругом стреляли, а кто в кого — не поймешь. Ночевал он с пулеметчиками в «Балтийском ресторане». Утром отовсюду шли полки: и со Стрельны, и с Красного Села. Андрея с товарищами привели в казармы Измайловского гвардейского полка. Тут обнимались солдаты с рабочими. Пулеметчикам измайловцы несли обед по полному котелку. Парень из-под Воронежа, дружок Андрея, запустил ложку до дна котелка, да так и ахнул:

— Мясо — ложкой, не провернешь… Хороша революция! — погладив себя по небритым щекам, сказал он и заулыбался.

Заправившись досыта гвардейским обедом, пулеметчики в одном строю с измайловцами пошли к Государственной думе. Там их встретил председатель Временного правительства Родзянко — старый, седой, широкоплечий, с брюшком. Подъехал к ним на машине и говорит:

— Братцы, не волнуйтесь… Сейчас Милюков напутствие вам будет говорить.

А Милюков — тоже старый и седой — начал держать речь. Солдаты ждали доброго его слова, а он и говорит:

— Войну надо продолжать до победного конца.

А ему в ответ все разом закричали: «Долой войну!» — «Нельзя, — осерчал Милюков. — Если мы ослабим фронт, немцы придут в Петроград, как только вскроется Финский залив». Но тут ему еще громче грянули: «Долой войну, долой!»

Трамваи по Петрограду не ходили. Одни конные вестовые сновали, и стрельба шла из-за углов и с крыш домов. Стреляли несколько дней. Потом Медведев взрывал на Марсовом поле землю, готовил кладбище убитым за свободу. Андрей гордился, когда называли его пулеметчиком «железного полка» большевиков. Он и тогда еще хорошо не знал, что за большевики. Но шли разговоры, что скоро приедет Ленин, и о Ленине говорил стар и млад.

— Объясни мне, пожалуйста, — обратился тогда Медведев с вопросом к воронежскому парию, — что этот Ленин из себя представляет?

— Слышь, из-за границы едет. Стало быть, полагаю, что это наш, должно быть, революционер, по пятому году из России скрывавшийся, как преследуемый царизмом. Если тебя, Медведев, интересует тот, о ком спрашиваешь, завтра айда его встречать на Финляндский вокзал.

Пулеметчики прибыли на серую привокзальную площадь чуть ли не одними из первых. Потом шли демонстрации от заводов. Вокзал оцепили матросы, красногвардейцы, железнодорожники. Временное правительство хотя и командовало Петроградом, но препятствия народу чинить боялось. Со ста пятьюдесятью пулеметчиками Андрей стоял «в затылок» почетному караулу. Никогда он еще не видал такого напора человеческих сил: крики «ура!», музыка, над головами народа шапки летали…

Андрей ждал Ленина. Ждали Ленина и многие-многие тысячи людей. Ждали — вот-вот выйдет какой-то великан… И вдруг из боковой двери вокзала показался простенько, но чисто одетый человек… Человек! Его подхватили на руки, подняли на броневик. И на всю жизнь Андрей Медведев запомнил тот день. Досада только его брала — не слышал, что тогда сказал Ленин, мешал зашипевший броневик.

После встречи Владимира Ильича Андрея положили в госпиталь, обещали вынуть давно сидевшую у него в плече пулю.