У каждого свой путь.Тетралогия

— Я не отправлю солдат в мясорубку, даже если вы меня приговорите к расстрелу! Я не хочу быть повинным в смерти восемнадцати и девятнадцатилетних пацанов. Делайте со мной, что хотите, но это смертоубийство — пытаться малыми силами взять укрепленный незнакомый город! Надо подождать и тщательно подготовиться к штурму.

Осипов назвал его паникером и потребовал подать в отставку. Спиридонов решительно кивнул и прямо в кабинете главнокомандующего написал рапорт с просьбой, освободить его от занимаемой должности по состоянию здоровья. Генерал армии тут же подписал его, поставив размашистую подпись в углу.

Дудаевцы продолжали строить и укреплять оборонительные рубежи. Вокруг президентского дворца создавались сплошные узлы сопротивления. Каждое каменное строение превращалось в дот или дзот. Каждая улица представляла собой готовый оборонительный рубеж. Подготавливались позиции, откуда можно было бить прямой наводкой по танкам и бронетанковой технике.

До федеральных войск дошли сведения, что химический и нефтеперерабатывающий заводы заминированы. Боевики ничуть не скрывали своих намерений подорвать заводы, едва русские подойдут к ним. В любой момент могла возникнуть сплошная стена огня и ядовитого дыма, от которого могли пострадать не только атакующие солдаты, но и мирное население Чеченской столицы. Дудаеву было все равно.

Прошло две недели. Все это время командование федеральных сил пыталось найти Дудаева и договориться с ним о выводе боевиков из Грозного. Аслан Масхадов был парламентером с чеченской стороны. Встречи с ним происходили у генералов неоднократно, однако ответа от Дудаева вообще не получили. Даже Масхадов удивлялся молчанию президента и в открытую заявил:

— По-моему ни Дудаеву, ни Ельцину мир в Чечне не нужен.

Из чего российскому командованию стало ясно: десять тысяч хорошо вооруженных боевиков засевших в Грозном, готовы стоять насмерть лишь бы не пустить русских в свою столицу. Осипов понял свои заблуждения, прибыв на чеченскую землю. Российские войска встречали не цветами, как он рисовал в мечтах, а пулями. Удуговская пропаганда сделала свое черное дело: русских боялись, еще не видя. Но исправить хоть что-либо было уже нельзя…

Совещание было в самом разгаре. Генералы и полковники сидели за огромным столом в палатке, откинувшись на спинки походных стульев, отстегнув галстуки и расстегнув верхние пуговицы у рубашек. Всем давно стало жарко в холодной палатке. Эмоциональное напряжение достигло апогея. Телефоны буквально раскалились от поступавших звонков. Трубка прямого московского телефона постоянно находилась в руках у Осипова. Все уже неоднократно высказали свои мнения, которые сводились к одному: к штурму города не готовы и надо подождать.

Сам Осипов несколько раз пытался доказать ошибочность решения и свои собственные заблуждения, но крупный чин из Министерства не желал ничего понимать, требуя начать штурм Грозного в конце декабря. В конце разговора выдал:

— Раньше вы были не против штурма, а теперь идете на попятную. Струсили, генерал? У министра обороны в конце декабря день рождения. Сделайте ему подарок: штурмуйте город и захватите его!..

Никакие ссылки на не равное соотношение атакующих к обороняющимся, проверенное неоднократно историческим опытом, не помогли. Осипов, с покрасневшим от гнева лицом, швырнул пиликающую трубку на рычаги и упал в кресло. Минуты три длилось молчание, затем генерал армии глухо произнес:

— Они требуют начать штурм в конце декабря! Солдатской кровью собираются сделать подарок министру ко дню рождения. Даже слушать не хотят об отсрочке. Придется начинать…

От обреченности в голосе Осипова всем стало не по себе. Большинство понимало: против Москвы не попрешь. В Генштабе решения принимали легко и непринужденно. Там даже в сложившуюся на местах обстановку старались не вникать глубоко, зато приказы слали регулярно. Задавали несущественные вопросы, требовали выполнения поставленных задач, повторяли избитые фразы о сохранении личного состава, награждениях и отмахивались от нужд действующей армии, как от назойливых мух.

А этих проблем было не мало: начиная от продуктов питания для армии и кончая боеприпасами. Даже с водой образовались большие проблемы. У горцев к воде отношение особое. Вода — это жизнь. Особенно в горах, где ее не так много. Дудаевцы пренебрегли вековыми законами. Некоторые источники были отравлены. Воду для нужд армии доставляли вертолетами и машинами издалека. Для того, чтобы умыться, солдаты таяли снег на кострах. На этом же талом снегу, когда подвоз задерживался, готовили пищу.

Генералы с потемневшими лицами выходили из палатки командующего и курили рядом с урной. Неожиданно одному из них стало плохо. Полноватый генерал-майор начал сползать по брезентовой стенке. Фуражка с высокой тульей упала в грязь. Стоявший рядом адъютант в чине подполковника успел подхватить шефа под мышки и втащил назад в палатку. С разрешения генерала армии, Коновалова уложили на походную кровать главнокомандующего. Через пару минут примчался военврач в распахнутом халате. Прослушал, померил давление, всадил штук пять уколов и констатировал:

— Инфаркт! Больше отдыхать надо. В таком возрасте стрессы противопоказаны.

Сгрудившиеся у входа генералы нахмурились, они слышали каждое слово медика. Кое-кто вполголоса выматерился. На Коновалова, назначенного десять минут назад командиром группировки по направлению “Запад”, теперь можно было не рассчитывать. Хотя именно на него, боевого генерал-майора, прошедшего Афган, приходилась наибольшая надежда. Срочно требовалось подыскать замену. Осипов аж зубами заскрипел, не зная, кому предложить должность выбывшего. Подходящих кандидатур не было, а до штурма оставалось чуть больше недели.

Генералу армии ничего не оставалось делать, как отправить в подразделения группировки директиву о создании штурмовых отрядов. Он переназначил командующих группировками. После инфаркта Коновалова, группировкой “Запад” было поручено командовать генерал-майору Семененко. Тот согласился после долгих уговоров. “Востоком” руководил генерал-лейтенант Шкурин, “Севером” — генерал-майор Ставский, а “Северо-востоком” — генерал-майор Гершунов.

Упор, за отсутствием перевеса численности, решили сделать на фактор внезапности. Штурмовые отряды должны были войти в город и вместе со спецподразделениями захватить президентский дворец, здание правительства Чечни, телерадиоцентр, железнодорожный вокзал, некоторые другие важные объекты. Блокировать центральную часть города и район Катаяма. 31 декабря 1994 года начался штурм Грозного. Пять тысяч федералов против десяти тысяч дудаевцев…

В эфире царила полная неразбериха. Осипов до хрипоты орал в микрофон указания, но его практически никто не слышал. Устаревшие радиостанции работали плохо, то и дело садились батареи. Шипение, хрипение, треск и свист, доносилось из модуля. Радиосвязь оказалась почти полностью парализованной. Иногда прорывался чей-то голос и генерал буквально “хватался” за него, как за спасительную соломинку. Пытался докричаться и узнать, с кем говорит, но не успевал. Измотанные связисты слушали его мат, но не в силах были хоть что-то изменить.

Между подразделениями связи вообще не существовало. Работали по-старинке: командиры отправляли бойцов с донесениями к соседям. Солдаты бежали по указанным направлениям, стараясь не попасть под свистевшие отовсюду пули. Прячась за развалинами и уцелевшими стенами, короткими перебежками уходили все дальше и дальше. Очень часто они не добирались к месту назначения: кто-то попадал в плен, кого-то убивали, а некоторые просто заблудились в незнакомом городе.

Механики-водители танков в большинстве своем оказались неопытными. Даже завести танк оказалось проблемой. Старая техника не желала подчиняться. Некоторые танки двигались рывками, словно скачущие огромные лягушки. И понять водителей тоже было можно. Лейтенант Квасцов, командир танка, когда его выматерили за задержку, в сердцах крикнул в эфир и эта его фраза задела за живое многих офицеров, кто услышал: