У каждого в шкафу

* * *

Маша громко хлопнула дверью такси, прибывшего первым, оставив мужа стоять у выщербленного бордюра с какими-то пакетами и свертками в руках.

Таксист, приятный парень, в полосатой толстовке со смешной надписью «Two beer or not to be?» пошуровал настроечным джойстиком магнитолы и выбрал «Ретро ФМ», Маша вздохнула — ну что такое, теперь еще придется слушать, как Барыкин будет долго гнать велосипед. Таксист, приятный парень, уловил клиентское недовольство и радио выключил, зато заговорил сам, ныряющим баском:

— Сейчас пару вез одну, в аэропорт. Не сказать, чтоб богатые — так, зажиточные. На похороны, говорят, едем. В город Братск. Сноха наша, говорят, померла. И сынок ее — тоже помер. Голодомор какой-то, я считаю.

Таксист вопросительно посмотрел на Машу. Маша неопределенно пожала плечами.

— Там какая фигня-то получилась. Пошли двое мальчишек на речку — один утонул. Какая там река, в Братске? — озабоченно спросил таксист, приятный парень, и торопливо закурил. Маша посмотрела в окно. — Ангара, что ли? Один хрен… Ангара или там Енисей, я считаю. Второй пацан в слезах и соплях прибежал — рассказал, что друг его с обрыва навернулся в воду. Но мама утопленника не поверила в несчастный случай, стала опрашивать очевидцев — и те ей сказали, что видели, как около речки ее сын с другом чего-то срались-дрались. Мама пошла приятеля сына допрашивать. «Чего, — спрашивает, — вы там на речке, посрались, что ли, сволочи?» Тот говорит: «Ну типа, блин, да. Удочку не поделили, нах, вот и спорили…» У мамы в голове мигом сложился правильный такой пазл, что ее сынка спецом потопили из-за удочки, и она такая: «Мальчик, а пойдем со мной еще разок на то место, откуда Петя навернулся. Покажи мне, как он стоял, и все такое. Материнское сердце, все дела». Мальчик пошел, показал, спиной к обрыву встал, а мамашка его и спихнула с криком: «Ты моего сыночка погубил, теперь сам сдохни, гнида!»

Маша с оторопью смотрела на таксиста, приятного парня, на его густо-малиновое от возбуждения лицо, блестящие глаза.

— Да, а потом тетка эта сама пересрала, побежала вниз спасать мальчонку-то, а тот уж помер. Ну она сама вслед за ним и прыгнула. О-о-от такая драма… Молчите? — зачем-то констатировал очевидное таксист.

— Да вот все думаю, лучше бы это был Барыкин на велосипеде, — пробормотала Маша.

— А я все думаю, что история какая-то несимметричная, — поделился доверчиво таксист, приятный парень, орудуя переключателем скоростей. Повернулся направо: — Второй мертвой бабы здесь не хватает, вот что. Матери первого сопляка.

— Остановите здесь, пожалуйста, — выкрикнула Маша в панике, бросила на таксистские колени скомканные сторублевки и быстро вышла.

«Второй мертвой бабы не хватает», — повторяла она про себя в ритм ходьбе.

«Вто-рой-мерт-вой-ба-бы-не-хва-та-ет».

от кого: [e-mail]

кому: [e-mail]

тема: Еду к тебе.

^{Я еду к тебе. Скоро буду. Всегда знал, что люблю тебя. Но не думал, что так сильно.}

Один взгляд назад. Весна 1991 года

Никто из трех девочек не знает, каким будет этот день.

Средне-русая даже не возьмется сказать вообще, день ли это. Или ночь? Порядка двух недель (или трех?) она выходит из комнаты только в общественную уборную и — редко — в душ. Средне-русая голова теперь знает, что этого младенца ей послал Бог, как и должно происходить с Богом и младенцами. Не надо ей ничего более, все пазлы послушно выстроились в задуманную картинку, когда в комнату ворвался Боб с сумасшедшими глазами и увидел своего сына на ее руках. Все ей стало понятно, раз и навсегда: маленького, слабого, больного ребенка, несчастное создание, обреченное жить в безжалостной стране и шарахаться в сторону от недобрых любопытствующих взглядов и окликов «даун», Боб не оставит. Будет тянуть, растить, выхаживать и любить, конечно же, любить. Никаких широкоплечих юношей из военно-летного училища. Никаких прогулок в Пушкинском скверике. Никаких соседей по комнате добряков дядей Федоров. Да и со всей остальной их ерундой надо заканчивать, хватит, добаловались. Надо заниматься ребенком. Ничего, справятся. Вот оно — их спасение — плосколицый кричащий младенчик с монголоидным разрезом синеватых глаз.

Пусть общество считает, что ему, обществу, приятнее: средне-русая родила от коменданта общежития, от крановщика с соседней стройплощадки, от дворника Пантелеймона Евстархиевича, от преподавателя с кафедры общей хирургии. Средне-русой наплевать на мнение общества, и на само общество — тоже наплевать.

Похоже, что все-таки вечер. Возвращается с работы замученная черная голова — устроилась медсестрой в детскую поликлинику, уныло плетется разогревать скучный обед — картофель, тушенный кусочками с морковкой, тоже кусочками, и перцем-горошком.

Черная голова устала, так устала. Она не хочет ничего, кроме как поспать на чем-нибудь мягком более сорока минут подряд. Уже три недели у нее такой возможности нет. Дома периоды ребенковского затишья не превышают получаса, а во всех остальных местах мало того, что надо учиться и работать, но и нету приемлемых мест для сна. Полуживая, застывает над кастрюлькой с картошкой, кусочками. Бормочет: «Я три ночи не спал, Я устал. Мне бы Заснуть, Отдохнуть… Но только я лег — Звонок! — Кто говорит? — Носорог. — Что такое? — Беда! Беда! Бегите скорее сюда!»

У белой головы настроение, напротив, бодрое и очень, очень боевое. Никаких стихов давно скончавшихся детских поэтов она не читает, она чеканит шаг по улице, напевая в ритм для себя неожиданное: «Дан приказ — ему на запад, ей — в другую сторону-у-у, уходили комсомо-ольцы на Гражданскую войну…» Откуда выплыла незамысловатая советская песня на стихи какого-то деятеля культуры, белая голова не задумывается. Задумывается она совершенно о другом. На курсе ходят странные слухи о материнстве и детстве в рамках отдельно взятой комнаты, и необходимо самостоятельно в ситуации разобраться, сделать выводы, принять решения, поставить цели, наметить задачи. Белая голова отлично знает, что всегда и во всем выигрывают те, кто не ждет удачного и выгодного стечения обстоятельств, не рассчитывает на счастливый случай, а создают этот самый случай сами. Творят. Созидают. Она готова к созиданию. Никого никогда она не любила так, как Боба.

«Уходили, расставались, покидали тихий край… ты мне что-нибудь, родна-ая, на прощанье пожелай!» Белой голове никаких таких пожеланий не надо, мерси. Она идет в общагу, где не была с достопамятной новогодней ночи. Не была и не была. А вот теперь — идет. Четкий шаг, новые высокие сапоги, ботфорты — по европейской моде, новая ондатровая шубка — мама привезла из Чехословакии, отмахивает рукой — раз-два, раз-два. Обманный все-таки этот месяц — март, уже ждешь тепла и света, а завывают вьюги и рано темнеет. Надо было выйти пораньше, но пришлось ждать, пока родители не отправятся на юбилей, не приедет заказанное такси.

Немного помедлив на пороге общежития, как перед прыжком в холодную воду, она стремительно проходит, поднимается по лестнице, последовательно вбирая подзабытые запахи: незатейливого супа, тушеной капусты, студенческих «хвостов», медицинского спирта, разливного пива, светлых надежд, твердой веры и любви, конечно же, любви. Заходит на этаж. Первая, кого она встречает в темноватом коридоре, — средне-русая голова в роли Мадонны. На руках хнычущий младенец, сотрясаемый в попытках как-то его заткнуть, догадывается белая. Ага. Вот оно, материнство и детство. Имеет место. Она останавливается, внезапно сделалось очень трудно, почти невозможно дышать. Маленькие демоны, совсем не злые, запели и заговорили своими стрекозьими голосами, и все одновременно. Погодите, погодите, я так ни фига не разберу.

Средне-русая голова неожиданно радуется визиту белой головы, они сто лет не виделись, почему-то, куда ты пропала, тут у нас такие дела. Такие дела. Средне-русая голова довольна, что можно немного поговорить со своим человеком, тем более что она все равно топчется тут, в коридоре, давая возможность соседке поспать. Средне-русая голова внезапно ощущает, как давно она просто так не болтала с подругой, как обычная девочка, и она говорит много, всякого-разного. Белая голова — не общество, белая голова — ближайшая подруга, ей можно все рассказать. Прелестный малютка, не такой, как все, глазки-шейка-ладошки, новая задача на всю жизнь, ты посмотри, это мой сын, это мое все, это наше все.