У кромки моря узкий лепесток

Фелипе, старший сын семьи, был для Хуаны Нанкучео светом в окошке, им он остался для нее даже после рождения Леонардо, она любила обоих, но разной любовью. О Фелипе она думала как о своем наставнике и опоре, на которую можно рассчитывать в старости. Он всегда был хорошим мальчиком и с возрастом не переменился. Он служил адвокатом, но работал скрепя сердце, его душа тяготела к искусству, беседам и размышлениям, — словом, ко всему тому, от чего мало толку в нашем мире, как говаривал его отец. Фелипе научил Хуану читать, писать и считать в той мере, в какой сам постиг эти науки в католическом колледже для детей из самых консервативных и наиболее влиятельных семей страны. Это соединило их в нерушимый союз. Хуана покрывала шалости и проделки Фелипе, а он делился с ней своими знаниями. «Что ты сейчас читаешь, малыш Фелипе?» — «Подожди, пока я закончу, тогда тебе расскажу, это про пиратов». Или: «Ничего интересного, Хуана, это про финикийцев, которые жили много веков назад. Гроша ломаного не стоит вся эта писанина! Не понимаю, зачем монахи учат нас таким глупостям!» Фелипе вырос и стал взрослым, но все так же продолжал рассказывать ей о том, что прочитал, и объяснял ей разные другие важные вещи о жизни; позднее он помог Хуане вложить сбережения в те же самые акции биржи, которые скупал Исидро дель Солар. Фелипе относился к ней с нежностью, а она порой тайком проникала к нему комнату, чтобы просунуть под подушку конфеты или деньги. Она очень беспокоилась о здоровье Фелипе, он часто болел, простужался на сквозняке и страдал несварением желудка от тяжелой пищи. И к несчастью, ее Фелипе был так же наивен, как Леонардо, так же не способен увидеть в людях неискренность и вероломство. «Идеалист», — говорили про него. Кроме того, он был довольно рассеянным, постоянно все терял, да еще и слабохарактерным, и люди этим пользовались. Он давал в долг деньги, которые никто никогда не возвращал, и участвовал в благородных акциях, которые Хуана считала бесполезными, потому что этот мир ничто не может исправить. Понятно, почему он не женат, какая женщина станет терпеть подобные выкрутасы, пригодные скорее для святых из календаря, а не для разумного господина, выговаривала ему иногда Хуана. Исидро дель Солар тоже не одобрял щедрость своего сына, опасаясь, что тот не всегда ограничивается порывами милосердия и что в голове у него нет ясности мысли. «Вот увидите, в один прекрасный день до нас дойдет весть, что он стал коммунистом», — вздыхал Исидро дель Солар. Дискуссии между отцом и сыном были ужасны. Они всегда заканчивались хлопаньем дверей и велись исключительно по вопросам, не касающимся семейных дел, как, например, положение в стране и в мире, что, по мнению Хуаны, никак не должно было их занимать. После одного из таких конфликтов Фелипе решил переехать в дом, который снял для себя в шести кварталах от родительского. Хуана в ужасе обратилась к Небесам: хороший сын покидает родительский дом, только когда женится, не раньше, однако остальные члены семьи приняли это решение без всякой драмы. Фелипе вовсе не исчез из их жизни, он ежедневно приходил обедать к родителям, так что для него, как и прежде, следовало готовить диетическую еду и стирать и гладить одежду, как он привык.

Хуана приходила к нему в дом присматривать за работой служанок, двух индейских девушек, ленивых и неряшливых, как она считала. В результате у нее стало больше работы, и лучше бы он оставался в своей холостяцкой комнате, часто ворчала она. Разлад между Фелипе и его отцом грозил затянуться навечно, однако серьезное обострение болезни печени у доньи Лауры заставило их помириться.

Хуана помнила причину этой ссоры, о ней невозможно было забыть, из-за нее сотрясалась вся страна, и об этом говорили по радио. Все случилось весной прошлого года, во время выборов президента. Было три кандидата: первый — фаворит Исидро дель Солара, миллионер-консерватор, слывший спекулянтом; второй — кандидат от партии радикалов, преподаватель, адвокат и сенатор, за которого собирался голосовать Фелипе; и третий — генерал, заблаговременно объявивший замену президентства диктатурой, открыто опиравшийся среди прочего на нацистскую партию. Этот последний не нравился никому в семье. В детстве у Фелипе был набор оловянных солдатиков прусской армии, но он утратил всякую симпатию к немцам, когда Гитлер пришел к власти.

— Ты представляешь себе, Хуана, как по улицам Сантьяго маршируют нацисты в коричневой форме, вскинув перед собой руку? Это же смешно!

Да, она видела нацистов и знала, кто такой Гитлер, Фелипе ей рассказывал.

— Ваш папа был уверен, что выиграет его кандидат.

— Да, потому что у нас всегда выигрывают правые. Чтобы помешать им, сторонники генерала хотели устроить государственный переворот. Но ничего не вышло.

— По радио говорили, будто бы нескольких парней убили как собак.

— Это кучка экзальтированных нацистов, Хуана. Они захватили здание Национального университета и еще одно, напротив президентского дворца. Карабинеры и военные быстро их обезвредили. Они сдались и вышли с поднятыми руками и без оружия, но их все равно застрелили. Поступил приказ никого не оставлять в живых.

— Ваш папа сказал, так им и надо, этим кретинам.

— Никто не заслуживает такой смерти, Хуана. А папе надо быть поаккуратнее с высказываниями. Это была бойня, недостойная Чили. Страна бурлит, и для правых эти волнения обернулись поражением на последних выборах. Выиграл, как ты знаешь, Педро Агирре Серда, Хуана. Наш президент — радикал.

— И что это такое?

— Это человек прогрессивных идей. Отец считает его левым. У него каждый, кто думает не так, как он, — левый.

Для Хуаны такие понятия, как левое и правое движения, относились к улицам, но не к людям, и имя президента ей ничего не говорило. Он не принадлежал к числу знакомых семей.

— Педро Агирре Серда представляет Народный фронт, состоящий из центристских и левых партий, похожий на тот, который сейчас действует в Испании и во Франции. Помнишь, я рассказывал тебе о Гражданской войне в Испании?

— Раз так, и здесь такое может произойти.

— Надеюсь, что нет, Хуана. Если бы ты могла голосовать, ты бы проголосовала за Агирре Серду. Настанет день, когда женщины смогут принять участие в выборах президента, я тебе обещаю.

— А вы за кого проголосовали, мой маленький Фелипе?

— За Агирре Серду. Это лучший кандидат.

— Вашему папе этот сеньор не нравится.

— А мне нравится, и тебе тоже.

— Я ничего в этом не понимаю.

— Вот и плохо, женщина, что не понимаешь. Народный фронт представляет рабочих, крестьян, шахтеров севера, в общем, таких, как ты.

— Я не отношусь ни к тем, ни к другим, ни к третьим. Я домашняя прислуга.

— Ты принадлежишь к классу трудящихся, Хуана.

— Это я понимаю, но вы-то ведь молодой господин, так почему же вы проголосовали за трудящийся класс?

— Тебе не хватает образования, Хуана. Президент говорит: руководить — значит воспитывать. Он обещает бесплатное и обязательное образование для всех детей Чили, всеобщее здравоохранение, достойные зарплаты, укрепление роли профсоюзов… Как тебе такое?

— Да как-то все равно.

— Ну до чего же ты неразумна, Хуана! Как это все равно? Тебе надо было в школу ходить.

— У вас вот полно образования, малыш Фелипе, но вы комара от мухи не отличите. И вот что я вам скажу прямо сейчас: не приводите в дом людей, не предупредив заранее. Повариха сердится, да и мне обидно, если ваши гости считают, будто мы не можем принять их как следует, как нам Господь велит. У приятелей ваших образование тоже хоть куда, но хозяйский алкоголь они глушат, не спрашивая разрешения. Вот подождите, вернется ваш папа, посмотрим, что он скажет, когда увидит, сколько чего не хватает в винном погребе.

В предпоследнюю субботу месяца состоялось неформальное собрание «Неистовых» — кружка, который организовали «приятели» Фелипе, как называла их Хуана Нанкучео. В обычные времена они встречались у Фелипе, но после отъезда родителей он принимал «Неистовых» в доме на улице Мар-дель-Плата, где так вкусно кормили. Несмотря на то что эти визиты Хуане не нравились, она старалась раздобыть свежих устриц и угощала гостей лучшими блюдами домашней поварихи, хмурой пожилой женщины. Друзья Фелипе, как и все молодые люди его класса, состояли также членами клуба «Союз»^[20], где обсуждали не только частные проблемы, но и вопросы политики и экономики страны. Однако мрачноватые гостиные, отделанные темным деревом, люстры с хрустальными подвесками и бархатные кресла особняка, где проходили встречи «Союза», не слишком располагали «Неистовых» к оживленным философским дискуссиям. Кроме того, в отличие от «Союза», который был организован исключительно для мужчин, «Неистовые» допускали на свои собрания незамужних и свободных женщин: артисток, писательниц, родовитых авантюристок; среди последних особенно выделялась одна амазонка с хорватской фамилией, любительница путешествовать в одиночестве по таким местам, которых и на карте-то не сыскать. Главной темой «Неистовых» в последние три года была ситуация в Испании, а в последние месяцы — судьба беженцев-республиканцев, которые начиная с января томились и умирали во французских лагерях для интернированных. Массовый исход людей из Каталонии к границам Франции совпал с землетрясением, случившимся в Чили в январе, — худшим за всю историю страны. И хотя Фелипе утверждал, что он неисправимый рационалист, в этом совпадении он усмотрел призыв к состраданию и солидарности. Землетрясение унесло более двадцати тысяч жизней и до основания разрушило несколько городов, но, если сравнивать его с Гражданской войной в Испании, в ходе которой страна потеряла сотни тысяч человек убитыми, ранеными и покинувшими ее, там трагедия была намного ужаснее.

В тот вечер на собрании «Неистовых» присутствовал особенный гость — Пабло Неруда, который в свои тридцать четыре года был признан лучшим поэтом поколения; сам факт его признания являлся огромным достижением, учитывая, что в Чили к поэтам относились как к сорной траве. Некоторые стихи из его книги «Двадцать стихотворений о любви» стали частью народного фольклора, их повторяли даже неграмотные. Неруда был человеком юга, где шли дожди и шумели леса, и происходил из семьи железнодорожного рабочего; когда он читал свои стихи, голос его звучал глухо, отчего слушателям казалось, что он принадлежит к числу тех людей, которые больше доверяют собственному чутью, нежели тому, что видят. Он был противоречивой личностью, в силу своей известности и в силу симпатии к левым, особенно к Коммунистической партии, за которую в будущем он станет воевать. К моменту упоминаемой встречи он уже успел побывать по дипломатической линии в Аргентине, Британии, Норвегии и Испании. Теперь его ждала Франция. Политические и литературные недруги Неруды говорили, что правительства, одно за другим, предпочитают держать его подальше от себя. В Мадриде, где Неруда находился до того, как разразилась Гражданская война, он подружился с интеллектуалами и поэтами, среди которых были Федерико Гарсиа Лорка, убитый франкистами, и Антонио Мачадо, умерший во французском приграничном поселке во время Отступления из Каталонии. Там же Неруда написал книгу стихов, прославляющих солдат-республиканцев, ставшую их гимном, и назвал ее «Испания в сердце». Первые пятьсот пронумерованных экземпляров книги напечатали ополченцы Восточной армии на типографском станке в аббатстве Монтсеррат, в разгар войны, на бумаге, сделанной из того, что нашлось под рукой, от окровавленных рубашек до вражеских знамен. В Чили «Испания в сердце» вышла массовым изданием, но у Фелипе имелся один из оригинальных экземпляров.

Кровь детей на улицах городов, течет и течет кровь детей…

Придите, взгляните на кровь, что течет по улицам,

идите, смотрите, как течет кровь по улицам городов, идите, смотрите!

Неруда страстно любил Испанию, ненавидел фашизм и так близко к сердцу принял судьбу побежденных республиканцев, что ему удалось убедить нового президента своей страны принять в Чили некоторое количество испанцев, бросив тем самым вызов непримиримой оппозиции и Католической церкви. Чтобы поговорить об этом, он как раз и получил приглашение на собрание «Неистовых». В Сантьяго Неруда оказался проездом по пути из Аргентины в Уругвай, где занимался организацией экономической помощи беженцам. Как писала правая печать, несколько стран выделили для помощи беженцам деньги, но отказывались принимать красных, этих насильников монахинь, вооруженных бандитов и евреев, которые могли угрожать безопасности собственных граждан.