У кромки моря узкий лепесток

Жизнь кипела на палубе до позднего вечера, поскольку внизу, в трюме, вентиляция работала плохо, а помещения были такими тесными, что воздух циркулировал с трудом. Пассажиры издавали газету новостей со всего мира, из которой все узнавали, что положение европейских стран ухудшается с каждым днем, по мере того как Гитлер заглатывал их территории. На девятнадцатый день плавания, когда стало известно про пакт о ненападении между Советским Союзом и нацистской Германией, подписанный 23 августа, многие коммунисты, боровшиеся с фашизмом, почувствовали себя преданными. Политические разногласия, расколовшие республиканское правительство, проявились и на корабле; порой между противниками возникали стычки из-за прошлых обвинений и обид, но другие пассажиры утихомиривали их еще до того, как в дело вмешивался капитан Пупин, человек правых взглядов, не испытывавший ни малейшей симпатии к пассажирам, за которых он отвечал, но обладавший беспримерным чувством долга. Испанцы, не знавшие об этом качестве его характера, подозревали капитана в возможном предательстве, полагая, что он может в любой момент поменять курс и вернуть их обратно в Европу. Они наблюдали за ним так же внимательно, как и за направлением судна. Помощник капитана и большинство матросов «Виннипега» были коммунистами; они тоже старались не упускать Пупина из виду.

Вечером пассажиры слушали игру Росер на пианино, пели хором, танцевали, играли в карты и в домино. Виктор организовал шахматный клуб для тех, кто уже преуспел в этой игре, и для тех, кто хотел научиться. Шахматы не раз спасали его в минуты отчаяния, будь то военное поражение или тяготы лагерной жизни, когда казалось, больше нет сил терпеть страдания, когда хотелось упасть на землю и умереть, как последней собаке. Если в такие минуты у него не было соперника, он играл по памяти с самим собой на воображаемой доске воображаемыми фигурами.

На борту корабля возникали дискуссии на научные и разные другие темы, но о политике не говорили никогда, поскольку, по соглашению с чилийским правительством, любая пропаганда доктрин, способных спровоцировать революционные настроения в стране назначения, была запрещена. «Другими словами, сеньоры, не надо приезжать, чтобы сеять раздор в нашем курятнике» — так выразился как-то один из немногих чилийцев, находившихся на «Виннипеге». Своими рассказами чилийцы готовили беженцев к тому, что их может ожидать по прибытии. Неруда через своих соотечественников передал испанцам небольшую брошюру и письмо, где в немногих фразах описал страну, куда они направлялись:

Испанцы! Возможно, из всей огромной Америки Чили покажется вам самой далекой страной. Такой же она казалась и вашим предкам. Множество опасностей и трудностей преодолели испанские конкистадоры. Триста лет они вели непрерывную войну с неукротимыми арауканами ^[22] . В результате этих испытаний появился народ, привыкший к жизненным трудностям. Жизнь в Чили далека от райской. Наша земля дает силу только тем, кто не боится тяжелой работы.

Предупреждения Неруды и других чилийцев никого не испугали. Испанцы понимали одно: Чили открыла для них двери благодаря народному правительству и президенту Педро Агирре Серде, бросившему вызов оппозиционным партиям и выдержавшему целую кампанию террора со стороны правых и Католической церкви. «То есть там у нас будут те же самые враги, что были в Испании», — заключил Виктор. Это вдохновило нескольких художников нарисовать огромное полотно на холсте в честь чилийского президента.

Испанцы знали, что Чили — бедная страна, экономика которой основывается на добыче полезных ископаемых, в основном меди, но есть там и плодородные земли, и тысячи километров побережья, где можно заниматься рыболовством, и обширные леса, и почти безлюдные пространства, где можно обустроиться и наладить нормальную жизнь. Природа там волшебная, от лунной пустыни на севере до ледников юга. Чилийцы привыкли к бедности и к природным катаклизмам, например к землетрясениям, когда все вокруг рушится, а после остается множество мертвых тел и людей, лишившихся крова, однако беженцам все это казалось наименьшим злом по сравнению с тем, что они уже пережили и что ожидает Испанию в будущем под гнетом Франко. Им говорили, чтобы они готовились платить за все то, что получат в Чили; беспросветная нищета не сделала чилийцев скупыми, напротив, они гостеприимные и щедрые и всегда готовы принять беженцев в свои объятия и в свой дом. «Сегодня я тебе, завтра ты мне» — так они говорят. Холостякам советовали держаться подальше от чилийских женщин: стоит на какую-нибудь из них положить глаз — не отвертишься. Это соблазнительницы, сильные характером и любящие командовать, — гремучая смесь. Подобное описание звучало для испанцев фантастично.

На третий день путешествия Виктор присутствовал на родах: в медпункте появилась на свет девочка. Он видел самые страшные раны и смерть во всех ее формах, но никогда не видел, как начинается жизнь, и, когда новорожденного младенца положили на грудь матери, Виктор едва удержался от слез. Капитан составил свидетельство о рождении Агнес Америки Виннипег. Утром того же дня один из мужчин, занимавших верхнюю койку в каюте Виктора, не пришел на завтрак. Все думали, он спит, и не стали будить его до полудня, но когда Виктор слегка толкнул его, то понял, что тот мертв. На этот раз капитану Пупину пришлось составить свидетельство о смерти. Вечером после короткой церемонии тело, завернутое в парусину, опустили в море. Товарищи умершего собрались на палубе и простились с ним военной песней, которую исполнил хор басков.

— Видишь, Виктор, жизнь и смерть всегда идут рука об руку, — взволнованно сказала Росер.

Из-за невозможности уединиться пары кое-как устраивались в шлюпках. Они вынуждены были заниматься любовью по очереди, так же как делали все остальное, и, пока влюбленные укрывались в шлюпке, какой-нибудь их приятель стоял на страже, предупреждая других пассажиров или членов экипажа, что место занято. Узнав о недавней свадьбе Виктора с Росер, многие готовы были уступить им свою очередь, но молодожены отказывались, стараясь изобразить искреннюю благодарность. Однако у людей могли возникнуть подозрения, если бы в течение месяца они ни разу не выразили желания побыть наедине, так что пару раз им все-таки пришлось залезть в любовное гнездышко, как делали все остальные пары; Росер при этом заливалась краской от стыда, а Виктор чувствовал себя идиотом, пока какой-нибудь доброволец гулял с Марселем на палубе. В шлюпке было неудобно и душно и пахло гнилой треской, но возможность побыть вдвоем и пошептаться без свидетелей их сближала, словно они и правда занимались любовью. Лежа рядом, голова Росер покоилась на плече Виктора, они говорили о тех, кого с ними не было, о Гильеме и Карме, которую продолжали считать живой, о неведомой земле на краю света, которая их ждала, и строили планы на будущее. Они собирались осесть в Чили и устроиться на любую работу — это прежде всего; потом они смогут развестись, и оба будут свободны. И тогда они загрустили. Росер попросила его, чтобы они навсегда оставались друзьями, ведь он и есть та единственная семья, что осталась у нее и ее ребенка. Она никогда не чувствовала себя частью своей родной семьи из Санта-Фе, которую редко навещала с тех пор, как Сантьяго Гусман привел ее к себе в дом, с той семьей у нее не было ничего общего. Виктор повторил обещание быть для Марселя хорошим отцом.

— Пока я смогу работать, вы ни в чем не будете нуждаться, — добавил он.

Росер промолчала в ответ, ей не хотелось об этом говорить, поскольку она ничуть не сомневалась в том, что сама в состоянии содержать себя и вырастить сына. Оба не решались углубляться в такие чувствительные темы.

Первая остановка была сделана на острове Гваделупа, во французской колонии, где корабль пополнил запасы продуктов и воды; дальше они поплыли в Панаму, продвигаясь очень осторожно, чтобы не натолкнуться на немецкие подводные лодки. Там они застряли на несколько часов, не понимая, что происходит, пока им не сообщили по громкоговорителям, что имеются какие-то административные проблемы. Среди пассажиров началось волнение, кое-кто был убежден в том, что капитан Пупин просто нашел благовидный предлог для возвращения во Францию. Виктору и еще двоим мужчинам, как самым хладнокровным и рассудительным, поручили разузнать, что все-таки происходит, и принять решение. Пупин, пребывая в самом скверном расположении духа, объяснил делегатам, что в задержке виноваты организаторы путешествия, не заплатившие за проход корабля по Панамскому каналу, и теперь он теряет время и деньги из-за этого бардака. «Вы знаете, сколько стоит просто держать „Виннипег” на плаву?» Решение проблемы заняло несколько дней тревожного ожидания, в тесноте корабля было жарко, как в кузнице, но вот наконец капитан получил разрешение, и корабль вошел в первый шлюз. Виктор, Росер и кое-кто из пассажиров и членов экипажа, как завороженные, наблюдали за проходом судна через систему шлюзов из Атлантического в Тихий океан. Маневр осуществлялся с предельной точностью, пространство было таким узким, что с палубы они могли переговариваться с людьми, работавшими на суше по обеим сторонам корабля. Двое из них оказались басками, которые несказанно обрадовались, услышав, что доносившийся с «Виннипега» язык эускара — это хор, состоявший из их соотечественников. В Панаме беженцы почувствовали, как далеко находятся они от Европы; канал отделил их от родной земли и от прошлого.

— Когда мы сможем вернуться в Европу? — спросила Росер у Виктора.

— Надеюсь, скоро, Каудильо^[23] не вечен. Все будет зависеть от войны.

— Почему?

— Война неизбежна, Росер. Это будет война идеологий и принципов, война между двумя способами миропонимания и жизни, война демократии против нацизма и фашизма, война между свободой и авторитаризмом.

— Франко присоединит Испанию к Гитлеру. А к кому присоединится Советский Союз?

— Сталин может вступить в союз с Гитлером и будет тираном хуже Франко.

— Немцы непобедимы, Виктор.

— Так они говорят. Посмотрим, что будет.

Путешественников, которые впервые плыли по Тихому океану, удивило его название, поскольку ничто не указывало на его тихий нрав. Росер, как и многие другие, кто думал, что излечился от морской болезни первых дней, снова была сражена бушующими волнами, но Виктора это состояние не слишком затронуло, поскольку волнение на море он пережил в медпункте, помогая родиться еще одной девочке. Оставив позади Колумбию и Эквадор, корабль вошел в территориальные воды Перу. Температура воздуха понизилась, люди, томившиеся в тесноте корабля, попали в зиму Южного полушария, и, так как невыносимая жара, которая была на борту худшим испытанием, прекратилась, пассажиры немного воспрянули духом. Они ушли далеко от немцев, и капитан Пупин теперь уже вряд ли поменяет курс. Они плыли навстречу судьбе с надеждой, смешанной с опасениями. Из телеграфных новостей было известно, что общественное мнение в Чили разделилось и что положение беженцев могло стать мотивом для бурных дискуссий в конгрессе и в печати, но испанцы знали также, что правительство планирует помочь им, обеспечив жильем и работой, и что они могут рассчитывать на поддержку левых политических партий, профсоюзов и объединений испанских иммигрантов, прибывших в страну раньше, чем они, а значит, их не оставят без защиты.

VI

1939–1940

Страна моя,

ты узкая, как лезвие клинка,

под знаменем трепещущим.

Пабло Неруда, «Да, товарищ, время возделывать сад», из книги «Море и колокола»

В конце августа «Виннипег» причалил в Арике, первом порту на севере Чили, вид которого был весьма далек от того, как представляли себе беженцы южноамериканскую страну: никаких манящих джунглей, никаких пляжей с кокосовыми пальмами; скорее пейзаж напоминал пустыню Сахару. Им говорили, что климат в Чили умеренный и что это самое сухое обитаемое место на Земле. С моря беженцам был виден берег и возвышавшаяся вдали цепь фиолетовых гор, словно кто-то нарисовал акварель на фоне чистого неба цвета лаванды. Корабль встал на рейд в открытом море, и вскоре к нему подошел катер с чиновниками из Службы иммиграции и Консульского отдела Министерства иностранных дел, которые поднялись на борт. Капитан предоставил им свою каюту, где они могли задать вопросы пассажирам, выдать им визы и удостоверения личности и указать место их будущего проживания согласно занятиям каждого.