У Миткова поля на Ведроши

Внутри шатра всё было чинно, по-простому: у дальней стены стояла крытая седой овчиной скамья, посерёдке стол, а правее, под образами, обитый медными полосами сундук, наверное, с одёжей и полковой казной. И боле ничего. Пленный лях как-то сказывал, что их паны на войну и посуду золотую везут, и вино угорское, и всякой иной утвари без меры. Не могут без привычных удобств. Осиф Андреевич обходился малым.

Вместе с воеводой в шатре находился князь Щеня. Видно, дело и впрямь срочное, раз большой воевода тоже тут. Оба стояли у стола, опершись на него ладонями и чуть склонившись. Ни один не посмотрел на десятника, Осиф Андреевич лишь поманил пальцем, мол, подходи ближе. Силуян подошёл.

Свет от восковых свечей падал на разложенный на столе холст. Силуян прищурился: полоски, круги, буквицы - непонятное всё. От одного края холста к другому угольком прочерчена неровная линия, окончанием своим похожая на стрелу. Воеводы молчали, и Силуян, набравшись смелости, спросил осторожно:

– Чего это?

Осиф Андреевич кивнул понимающе.

– Чертёж. Всё как есть в Смоленской земле - города, сёла.

Силуян шагнул ближе. И впрямь: там, откуда начиналась стрела - круг и слово "Елна", а у кончика стрелы - "Тросна", и вроде даже излучинка схожа с той, что у Миткова; а чуть подале две коротких полоски - мосты.

– Чудно...

– Ладно, не за тем зван, - Осиф Андреевич выпрямился.
– Ты вот что: возьми людей добрых с десяток да сходи к Ельне. Проведать нужно где там литва - к нам идёт или иным каким путём пошла, и сколь их всего. Сможешь?

Силуян пожал плечами.

– Чего же не смочь. То дело не хитрое, и ране доводилось лазутничать. Только у меня от десятка всего-то пяток людей осталось.

Князь Щеня повернулся к десятнику.

– Помнится, в прошлом походе ты сотенным головой был.

– Именитее нашлись. Ныне не по делам судят.

– Стало быть, и у вас местами мерятся.

– Мерятся.

Осиф Андреевич кашлянул в кулак.

– Бог с ним... Гляди дале, - он ткнул в холст.
– От Ельни у литвы два пути: один на Новгород-Северский мимо Брянска, второй лопатинским большаком на Дорогобуж, через нас. До Брянска им идти несподручно, так что скорее на Дорогобуж пойдут. Но убедиться в том стоит.

– Внимательно смотри, - вставил князь Щеня.
– У литвы воеводою гетман Острожский, то хитрый пёс.

Осиф Андреевич кивнул, подтверждая, и продолжил:

– Пойдёте тихо и налегке. Дале деревни Лопатина не ходи. Видишь она на чертеже где? Если мы с князем Данилой правильно мыслим, так литву в самый раз там встретите. Кольчуги оставьте, у кого ручные пищали есть, тоже пусть оставят.

– Откуда у нас рушницы, воевода?
– скривил губы Силуян.
– Это, вон, у москвичей, у новгородских пищальников, у слуг дворовых есть. Там люди богатые. А мы и сыты не кажный день бываем.

– Сделаешь всё как надо, будут тебе рушницы. И вот ещё что: коли остановят тебя у Ведрошей передовые заставы, так ты им заветное слово шепни "Златоуст". По сему слову вам никто препоны чинить не станет.
– Осиф Андреевич протянул руку прощаясь.
– Поспешай. Завтре к вечеру жду обратно.

Покинув шатёр, Силуян отправился к сотнику; какой ни есть, а начальник, доложиться надобно. Тот спал в шалаше-однодневке у загонов. Из-под прикрытых лапником жердей торчали голые ноги. Вот ведь, ненароком подумал Силуян, и комары ему нипочём. Рядом с шалашом, прикрывшись рогожкой, спал мальчонка - холоп - белобрысый смышлёныш лет двенадцати. Силуян нагнулся, осторожно тронул его за коленку, и он тут же вскочил, уставившись на десятника испуганными спросонья глазами.

Силуян приложил палец к губам и прошептал:

– Сотнику передашь, кода встанет, что я со своими под Ельню лазутничать ухожу. То воеводы Осифа Андреевича наказ. Понял ли?

Мальчонка согласно мотнул головой.

– Ну, спи дале.

Силуян выпрямился; дело воеводы отлагательства не терпело, но возвращаться назад к десятку он не спешил. Неизвестно ещё каким боком завтрашний день выйдет, доведётся ли присесть хотя бы, так что пусть люди лишний часок поспят.

Ночь выдалась звёздная, тёплая. Нестройный писк комарья и картавый хрип лягушек в камышовой заводи отзывались на душе досадою, но они же гнали прочь начавшую укореняться в глазах усталость. Силуян спустился к реке, зачерпнул пригоршню воды, поднёс к лицу. Сапоги по самый подъём увязли в илистом грунте; Силуян шагнул назад, покачнулся, вода потекла меж пальцев на грудь, на живот, накативший ветерок захолодил щёки. Вот ведь... Вздохнул.

Рядом у загона переговаривались караульные. Их голоса стелились по траве подобно туману - легко, осторожно. Один караульный жалился на воевод, на злую судьбину, другой поддакивал и в свой черёд корил какого-то Спирьку за то, что тот стащил у него кувшин браги. Силуян постоял, послушал. Не дело вот так на карауле языком впустую молоть. Ненароком услышит кто, стольник воеводский, к примеру, хорошего выйдет мало. Лучше бы за лошадьми крепче смотрел, а то неровен час зверь какой вспугнёт, тогда в самом деле без плетей не обойдётся.

Силуян подошёл к загону и караульные разом встрепенулись, наставляя на десятника копья. Спросили недружелюбно:

– Кто там в теми шарится? Отвечай!

По голосу, показалось, тот, что о браге пёкся.

– Из полка правой руки человек, - отозвался Силуян.

Караульный вздохнул успокоено и отвёл копьё.

– Шёл бы ты спать, человек. Не ко времени бродишь.

– Да шёл уже, только больно жалобно вы о печалях своих говорите.

– Может и говорим. Тебе-то что за дело?

– Да мне дела нет, а вот коли воевода прознает, так кожу со спины сдерёт быстро.

Караульный призадумался.

– Не ты ли воеводе об нас скажешь?

Силуян усмехнулся.

– Я али иной кто, тебе-то уж не всё одно будет?

Копья вновь потянулись вперёд и хриплый голос с угрозою произнёс:

– Иди-ко отсель, человек, а то у нас кони на чужаков тревожатся, кабы не вышло чего.

К десятку Силуян вернулся, когда нетерпеливая бледность начала размывать звёзды. Ночи в июле нестойкие, день едва успеет угомониться, а время уже на утро поворачивает, вставать пора. Силуян потряс за плечо Тимоху Васильева, показал жестом, чтоб подымался и чтоб других подымал.

Следом за Тимохой встал Коська, потянулся с хрустом.

– Съесть бы чего, - сказал со вздохом.

– Молитвой перекусишь, - ответил Силуян.
– Собирайся давай.

Коська обиженно шмыгнул.

– Куда хоть едем?

– Под Ельню, лазутничать.

– А иных никого боле не нашлось?
– злобно со сна прохрипел Ганька.

– Никого.

По укоренившейся привычке собрались быстро: оседлали коней, положили припас в перемётные сумы и, помолясь, тронулись в путь. Дорога на Ельню уходила вправо наискосок, к Тросне; где-то за рекою, у Ведроши, стоял передовой полк, а деле лесная смоленская сторона. Глухая. Заставы передового полка прошли уже при свете. Заветное слово воеводы раздвинуло установленные на дороге рожны, заставило вялых караульных шевелиться. Хмурый пятидесятник долго не мог взять в толк, чего этим пятерым понадобилось в столь ранний час, потом, разобравшись, махнул рукой - езжайте - и пошёл в шалаш досыпать.