У нас убивают по вторникам (сборник)

– Ясно, – Маша села рядом с пассажиром, имея на это служебное право. – Будем оформлять безбилетный проезд.

– На! – швырнул перед ней Тощинский пачку денег, которые были у него под рукой, в бумажнике, где он смотрел билет.

– Дача взятки при исполнении, статья семнадцатая, часть вторая Уголовного кодекса, – тут же послышалось из-за стены.

– Мне ваших денег не надо! – гордо отказалась Маша.

– Да ладно! – не поверил Тощинский. – А то я баб современных не знаю. Да любая за сто долларов… – и он перечислил, что, по его мнению, может сделать современная женщина за сто долларов. И все его предположения были одно грязнее другого.

И тут возник Галкин. Когда он успел пробраться, неизвестно. Но вот уже стоит перед Тощинским, причем стоячий Галкин оказался лишь ненамного выше сидячего Тощинского. И вдруг говорит:

– А за это, между прочим, по морде бьют!

– И любой суд оправдает! – подтвердили из-за стенки.

– Да я тебя… – приподнялся Тощинский. – Я тебя, урода…

Осталось невысказанным, что он собирался сделать с Галкиным. Тот тоже ничего особенного не сделал. Просто выставил свою небольшую руку, препятствуя приближению Тощинского, и, наверное, куда-то попал. В какую-то случайную болевую точку. Тощинский рухнул на сиденье и взвыл:

– Стас, убей его!

Тут в вагон вошел дежурный наряд милиции, состоящий из двух милиционеров. Они были молодые, оба с румяными щеками, с серыми глазами – как братья, хотя на самом деле познакомились и подружились в ходе службы всего лишь месяц назад.

– Милиция, – негромко сказал Стас.

– А! – обрадовался Тощинский. – Милиция, иди сюда! Арестуйте вот этих всех! Одна тут сидит, уходить не хочет, а эти придуриваются, делают вид, что меня не узнают!

Милиционеры были из рядового состава, им и так надоело, что любой ими командует, а тут еще посторонний. К тому же, один из них обладал от природы хорошим чувством юмора и проницательностью. Он сразу уловил, в чем суть, и решил подыграть. Может, у него было такое настроение. Может, ему было скучно. Может, он по молодости не боялся административных последствий со стороны начальства. Неважно. Бросив своему напарнику особый взгляд, который означал: «Делай, как я!», – они быстро эти взгляды разучили, профессиональная необходимость! – милиционер козырнул и сухо сказал:

– Ваши документы!

– Это ты кому? – не поверил Тощинский.

– Вам.

– Нет. А кому – мне? Ты же меня знаешь, ведь да?

– Никак нет, гражданин. А вот посмотрю документы, тогда узнаю.

В поезде на ходу никогда не бывает тишины из-за стука колес, но тут всем показалось, что стало так тихо, будто поезд поднялся в воздух и беззвучно летит по нему. Тощинский дышал тяжело и затравленно. И вдруг глаза его стали проясняться. Он хлопнул себя по голове и закричал:

– Понял! Разыграли! Где у вас тут камера?

Охранники встревоженно переглянулись: не спятил ли

их босс от пережитых волнений?

А босс радовался и требовал показать, куда спрятали камеру. Он решил, что его снимали для телевидения, для какой-нибудь развлекательной программы с розыгрышами. Это простительно: политику никакой пиар не помешает.

Но милиционер вернул его к реальности:

– Никакой камеры нету. Документы, пожалуйста. И билет.

– Нет у него билета, – сообщила Маша.

Милиционер выглянул в окно, увидел приближающуюся

станцию и сказал, козырнув:

– Тогда пройдемте.

– Не имеете права! – сказал Тощинский. Сказал не так, как раньше, не голосом владельца жизни, сказал так, как говорят все граждане, которых административно обижают или ущемляют.

Но при этом депутатскую корочку свою все-таки сунул.

Милиционер уважительно ее рассмотрел и сказал:

– Очень хорошо, но к факту безбилетного проезда не имеет отношения. Указа о бесплатном проезде депутатов я не знаю.

То, что произошло дальше, почти невероятно. Тощинский мог потребовать найти человека из свиты с билетом. Мог натравить охранников на милиционеров. Мог просто упереться и продолжать скандалить. Но он вдруг встал, взял свой пиджачок и пошел к выходу, сопровождаемый дружелюбным, но неподкупным конвоем милиционеров.

И только возле выхода он почти опомнился, закричал:

– Я специально выхожу! Чтобы вам всем головы поснимали! Это межпланетный скандал, между прочим!

Видимо, он имел в виду международный.

Сразу скажем, никакого международного скандала не было. И голову никому не сняли. И не было даже заметок в охочих на такие истории желтых газетах. Возможно, сам

Тощинский, все взвесив, решил не предавать сомнительный эпизод огласке, а участники инцидента не хвастались происшествием.

После высадки Тощинского Маша, Людмила и Галкин пошли пить чай. И Анне Антоновне принесли чаю – в возмещение нервных потерь.

– Вот и тогда, когда он в самолете буянил, надо было его высадить, – сказала Маша, выпивая подряд третий стакан и распечатывая вторую пачку печенья, потому что ее организм тратил энергию резко и помногу, требовалось мгновенное восполнение.

– А что же Ольга твоя не расстаралась? – спросил Галкин. – Что они ее, привязали, что ли?

Людмила улыбнулась, глянула на Машу и сказала:

– Да нет никакой Ольги.

– Как это? – удивился Галкин. – А про кого же ты рассказывала?

– Да я уже давно все поняла, – фыркнула сквозь чай Маша, тут же деликатно подставив ладонь под свои брызги, чтобы не опрыскать окружающее.

– Нет, а про кого? – недоумевал Галкин.

– Не в этом дело, – сказала Маша. – А вот ты, Галкин, оказывается, герой! Как ты на него! Прямо как этот на эту, господи, вот память… Как Матросов на амбразуру!

– Да ладно, – пренебрежительно махнул рукой Галкин, показывая этим, что для него это не подвиг, а пустяк, он бы каждый день так себя вел, если бы имелся повод.

– Главное, – задумчиво сказала Людмила, – ведь можем, если захотим!

– Это точно, – кивнула Маша, глядя в окно.

Поглядели туда и Галкин с Людмилой – очень уж было красиво: расстилается вдаль волнистое ковыльное поле, кажущееся взгляду мягким, редкие цветы скромно, но гордо выглядывают там и сям, вьется за полем тонкая серебристая речка, начинающая розоветь от заката, а за речкой – лесополоса, тоже похожая на поезд, который вечно куда-то идет, хоть и стоит на месте.