У нас убивают по вторникам (сборник)

– Рыгнул! – перевел Галкин с русского литературного на русский же разговорный.

– Фу! – поморщилась Маша.

– А чего? Я тоже после шампанского всегда рыгаю, поэтому его не люблю. Да и толку в нем?

– Ладно, знаток! Ну, Люд, и что? – не терпелось Маше.

– Ирину покоробила эта физиология и это неумение мужчины сдержать свои эмоции. Ее начало просто-напросто тошнить. Причем буквально.

– Ну дела! – засмеялся Галкин. – Один рыгает, другая блюет! Любовь, ё!

– Вот именно. И Ирина убежала от подполковника. Он несколько раз заходил, предлагал повторить визит в другой раз, обещая на этот раз полный комфорт и никакого шампанского, говоря, что оно, видимо, просто было прокисшее. И даже пытался шутить, что Ирина сама виновата, он в ее магазине это шампанское купил.

– Урод, – прокомментировала Маша.

– Тогда Ирина стала реализовывать план с лейтенантом Чалиным. Чалин был не дурак, ему не надо было прямых слов, он все понял с полнамека и тут же сказал, что давно хочет сходить в городской театр, а не с кем, никто не любит театра из его окружения, включая жену. Ирина сказала, что, действительно, почему не сходить в театр? Он купил билеты, но, когда встретились, сказал Ирине, что спектакль отменен по причине непосещения, проданы всего пять билетов, из которых два он по понятным причинам уже сдал. Пришлось идти в ресторан «Цемент», потому что это было в городе Вольске, где так назывался ресторан и гостиница при ресторане. И даже кинотеатр у них назывался «Цемент». В ресторане Чалин сразу же стал морщиться и говорить, что он и на службе устает от шума и от людей, и тут нельзя отдохнуть. Зато в гостинице есть номера с обслуживанием, где посидеть будет приятно и хорошо. И они пошли в такой номер. Там не успели даже выпить и покушать, Чалин сразу же приступил с чисто мужскими намерениями. И это Ирине даже понравилось, потому что она хотела, чтобы это было быстрее – так, как вырывают зуб. И вот уже дело приблизилось к кульминации…

– К чему? – переспросила Маша.

– Кульминация – высшая ступень чего-нибудь.

– То есть она с ним…

– Нет. Я же говорю: приблизилось. Но в последний момент Ирина опять почувствовала тошноту, хотя на этот раз ничего не пила. Она стала пытаться нарочно хотеть Чалина, но не получалось. Тогда она решила обойтись без хотения, а просто вытерпеть.

– Вот дура. Это и с мужем можно!

– Ирина так и подумала в последний момент. И остановилась. Но считала себя фактически изменившей и ждала момента, когда выложить перед мужем этот козырь в ответ на его безобразное поведение. Но, как нарочно, поведение Анатолия было в этот период вполне приличным. Зато Чалин повел себя гнусно. Они по какому-то поводу поссорились с Анатолием, и Чалин со зла сказал ему про Ирину наполовину правду, наполовину ложь. Анатолий, сжав зубы от гнева, пришел домой и устроил Ирине допрос. Ирина решила сознаться в своих намерениях, но сказала, что эти намерения не выполнила до конца. «Но хотела!» – сказал Анатолий. «Да, хотела!» – «А это фактически измена!» – «Считай, как хочешь!» И после этого Ирина начала ждать действий мужа. Она надеялась, что он накажет Чалина за половинчатое вранье. Ждала, что муж будет пить с горя. Что он, может быть, изобьет ее. Что будет, как минимум, осыпать ее упреками. Но он поступил непредсказуемо. Он начал ездить в город с женой лейтенанта Чалина, потом с женой подполковника Курешова, потом с другими женщинами, гражданскими. И Ирина поняла, что он расценил ее поступок как разрешение вести себя свободно.

– Он и так себя свободно вел, – сказала Маша.

– Так, да не так. Одно дело – без права, а другое, когда это право чувствуешь. И тут Ирине стало невтерпеж. И она все прекратила одним махом, развелась с Анатолием, уехала в Москву и делилась теперь с сестрой планами: на свои сбережения Ирина собиралась снять квартиру в Москве, чтобы жить тут и работать. И будьте уверены, говорила она, в два счета найдет себе при своей внешности и еще не ушедшей молодости отличного мужчину. И действительно, скоро она нашла квартиру, съехала от Ольги и Георгия. А Георгий все эти дни ходил очень задумчивый, неприятный. Видимо, обдумывал информацию Ирины и молча строил разные догадки. А потом приступил к Ольге с вопросами, которых она, будучи чуткой женщиной, давно уже ждала. «Может, ты тоже пробовала с каким-нибудь лейтенантом? – спросил он. – Или с капитаном корабля? Может, ты тоже хочешь развестись? Только скажи, за мной не задержится!» Он явно хотел накалить атмосферу, но Ольга не поддалась. Спокойно и рассудительно она ответила: «Судя по твоим вопросам, ты догадался, что Анатолий в своих не самых положительных чертах похож на тебя. Меня это радует». – «Радует, что похож?» – не понял Георгий. – «Нет, что догадался», – сказала Ольга. После этого Георгий совсем призадумался. Все это сочеталось с фактическим отчуждением: каждый вечер Георгий долго смотрел телевизор, а потом ложился спать, отворачиваясь от Ольги. После ее рейсов тоже встречал ее холодно. Чувствовался в нем какой-то внутренний порог, который он не знал, как переступить. И этот порог однажды прорвался. Являясь молодым и здоровым мужчиной, он не вытерпел и как-то вечером не просто лег, а повернулся к Ольге и потянулся к ней. Но по его неуверенным движениям ясно было, что он помнит про Анатолия, про свою неприятную похожесть на него, что он хочет вести себя как-то по-другому, но не знает, как. И тут Ольга повернулась к нему, прижалась и сказала: «Миленький ты мой, дурашка, я же тебя люблю, не думай ты ни о чем, кроме этого!» – «Я и не думаю», – пробурчал Георгий. Но в процессе, который тут же начался, он вдруг шепнул стеснительным голосом: «Ты, может, сказать чего-нибудь хочешь? Или подвигаться как-нибудь? Я не против. Мне даже нравится». И Ольга, действительно, захотела. И с этого момента у них начался новый этап отношений, который их раскрепостил и доставил много радостных минут и часов. А то, что чужой опыт ничему не учит, это неправда. Если у человека хватает ума его освоить, то очень даже учит.

– Вы научите! – сказал невпопад Галкин, поднимаясь. – Пойду посмотрю, как там Серега справляется.

– Иди, иди, – иронично напутствовала Маша.

Потом она долго с печальной улыбкой глядела в окно.

И вдруг встрепенулась.

– Постой, Людмила! Так это у тебя же сестра! И она в разводе! И за военным замужем! И детей у них нет!

– Сестра у меня тоже есть, не такая уж редкость, а уж военных тем более полно. Но они не в разводе, и у них сын, – ответила Людмила, не вдаваясь в подробности, а подробности были такие: Анатолий через три месяца приехал за Ириной (она и впрямь была сестрой Людмилы, Маша угадала), увез ее, наконец проверился, полечился, и у них родился сын. – А ты что подумала? Что я про себя? Очень мне надо!

Действительно, Людмила о себе рассказывать не любит и не умеет.

А когда будто бы о ком-то другом, пусть даже и придуманном, – ничего, получается. И, главное, не так стеснительно, как если бы о себе.

А двоюродной сестры Ольги Витушанской у Людмилы нет, была одноклассница, подруга с такой фамилией, которая Людмиле очень нравилась своей благозвучностью. История настоящая – и фамилия настоящая, соединяешь – все как в жизни.

Секретик

– Муж Ольги, хоть и допускал, что она, в силу специфики профессии, отлучается от дома, но не терпеть не мог, когда она отсутствовала помимо работы. Даже, как я уже рассказывала, не пустил ее на встречу с одноклассниками, когда было десятилетие окончания школы.

– А я сама не хожу, – сказала Маша. – Одно расстройство. Как посмотришь на них: елки-палки, какие вы стали старые! А потом понимаешь: сама-то не лучше!

– Это верно, хотя к делу не относится, – ответила Людмила. – Но Ольгу такое недоверие обижало. Сам же Георгий и задерживался на работе, и ходил в одиночку к каким-то друзьям в гости…

– Или к подругам, – усмехнулся Галкин.

– Не исключено. Потому что, если честно, всегда имел склонность к женскому полу.

– Тогда она дурочка, твоя Ольга, – заключила Маша.

– Почему?

– Если он с такой склонностью, зачем она в стюардессы пошла, зачем мужчину одного то и дело оставлять?

– У Ольги по этому поводу были свои соображения. Она считала, что если человек себя правильно ведет по принуждению, когда над ним все время стоят, то его поведению грош цена, а если он делает свой выбор в пользу положительности свободно, тогда это настоящая положительность, а не поддельная.

– И он прямо в пользу положительности всегда выбирал? – усомнилась Маша.

– Не всегда, но бывало. И с годами все чаще. Главное, если бы Ольга все время была дома, она бы устала про мужа думать, где он и что он, и просто с ума бы сошла. А когда в отлучке, когда не на виду, вроде как бы и легче. Поэтому работа для нее всегда была в каком-то смысле отдыхом.

– Ну, это уж она вообще! – не поверила Маша. – Хотя, если подумать…

И, действительно, на краткий миг задумалась, однако тут же встряхнулась и готова была слушать дальше.

– Еще один фактор, – объясняла Людмила позицию Ольги. – Мужчина в присутствии женщины теряет чувство ответственности. Когда женщина дома, он складывает свои полномочия в долгий ящик, лежит на диване и пьет пиво!

– Точно! – согласилась Маша.

– И не участвует в воспитании детей, – продолжала Людмила. – А когда на тебя оставляют ребенка, то хочешь не хочешь, а обязан хоть как-то его накормить, проследить за ним.

На этот раз Маша была не согласна:

– Ага, разбежится он! По своему сужу: если бы не моя мама, пацаны бы у меня в грязи утонули и некормленые ходили, а ему бы по фигу!

Галкин, которому надоели теоретические разговоры о женских проблемах, напомнил Людмиле:

– Ты чего-то рассказать хотела.

– Да. Так вот, Георгий Ольгу не пустил, а сам однажды пошел – у них там пятнадцатилетие выпуска было. Он, правда, и Ольгу позвал, но ей не захотелось ему мешать, не хотелось быть чужой среди своих. Георгий пошел, они собрались в каком-то ресторане, им было, наверное, весело и интересно. Ольга ожидала, что Георгий явится в состоянии опьянения, но действительность превзошла ее ожидания: он пришел почти трезвый, но зато какой-то не в себе.