У нас в саду жулики (сборник)
Шрифт:
Из листьев, что растут у нас на даче, я не узнаю ни осину, ни ольху, ни рябину. И даже не узнаю березу. Покамест не увижу кору.
Зато сразу же узнаю лист клена. Потому что он растет на майке Рэсса Ковальчука. И жизнерадостный Озеров все за него переживает. Какой он «джентльмен». Недаром же его прозвали Кувалда. (И «своим поведением только позорит коллектив!»)
Кленовый лист на груди у Кувалды огненно-рыжий, а у нас на газоне – с каким-то серым налетом. Наверно, пыль. Да и вообще совсем не клен. И если попробовать на язык, то проступает красно-коричневая слюна.
4
Зато
Земной рабочий молот
упал на лунный серп…
Какие силы могут
разрушить этот герб?!
Вот это уже другой разговор.
5
Я закрываю глаза и, «мотая» в подражание «Петухам» во все стороны «шеей», на весь Покровский бульвар «возвышаю свой крик»:
– Па-зво-о-ль! Па-зво-о-ль!! Па-зво-о-ль!!!
Своим вдохновением я напоминаю старьевщика, что с мешком на плече чуть ли не с самой Солянки обходит подряд все дворы и чуть ли не на всю Хитровку заводит свою шарманку.
– Старье бер-е-е-м! Старье бер-е-е-м!! Старье бер-е-е-м!!!
И мне почему-то казалось, что сочетание старьеберем – имя существительное.
Но вместо вертлявого Петушка, толкая перед собой коляску, из подвала выползает тетя Гюльнара.
– Разбудишь Фатима!.. – укоризненно ворчит тетя Гюльнара. – Зачем кричишь?.. – и, погрозив мне пальцем, увозит спеленатую Фатиму на бульвар.
Хлопая крыльями, на замызганное сукно идет на посадку ворона и, работая клювом, обновляет у себя под мышками гардероб. На мусорном баке всклокоченные воробьи разучивают в четыре рулады этюды…
И если бы не моя трель, то не успел бы я дотронуться на подкладке до молнии, как из окна соседнего подъезда, напоминая деревянную кукушку, тут же выскочила секир-башка и, мотая баклушей, голосом Петушка пропела бы мне ку-ку.
– Ваши карманы! Ваши карманы!! Ваши карманы!!!
И все мои сбережения, включая и те, что притырены в пистон, тут же бы накрылись не совсем красивым словом.
Такое у нас теперь правило. В любое время года.
Правда, для Бабона никаких правил не существует. Зачем еще какие-то правила, когда и так все по карману. Навалится прыщавой скулой – и, стиснув зубы, можно смело шептать «бессаме мучо»…
А с 1 мая еще добавляется «Ваша зелень!», и, во избежание незапланированных неприятностей, в качестве документа необходимо предъявить хотя бы квиток лепестка. Или огрызок травинки.
Но зачем Бабону травинка, когда и так все трын-трава. И тут уже не спасет и кремлевская елка.
…Я нащупываю пальцем ноги четвертак. Все в порядке – на месте. И, размахивая пустой авоськой, выскакиваю из подворотни.
Кажется, пронесло.
6
Напротив Казарменного переулка обычно мы прыгаем на «Аннушку».
В прошлом году Анисим уже успел прыгнуть, а я все примеривался, и трамвай после поворота пошел на разгон. И не успел я еще ухватиться за поручень, как ноги сразу же поволокло под колеса, а руки все сползают и сползают…
И какая-то женщина даже закричала, и хорошо еще, трамвай успели остановить. И Анисим успел убежать, а выскочивший из вагона водитель успел меня схватить за воротник и чуть не оторвал мне ухо.
7
На
платформе станции «Кировская», изображая светофор, маячит местный дурачок и, сколько я себя помню, держит на палочке кружок.Когда подходит электричка, кружок всегда красный – и створки двери раздвигаются. А когда им съезжаться, кружок переворачивается – и теперь он уже не красный, а зеленый.
– Гат-о-о-ф!.. – густым и зычным басом малолетний Левитан дает последнюю отмашку… И, победно прогудев, электричка скрывается в туннеле…
8
Я люблю улицу Горького, где выходят на «хил» «клеить чувих» в клетчатых «дудочках» «стиляги», когда на фоне «аэродрома» из Тбилиси с отогнутыми краями плывет мексиканская шляпа и в окружении белобрысых «колдуний» под портативный приемник из Риги в техасской ковбойке «отбацывает» «буги-вуги» перламутровый борец за мир.
Зато когда выходишь «на Покровочку», то у каждого встречного сверкает «фикса» и под треугольником челки – белое кашне. И возле каждой подворотни – своя скульптурная группа. Как напишет потом Иосиф Бродский, «и мертвецы стоят в обнимку с особняками». Хотя какие на Покровском бульваре особняки?
Когда идешь по улице Горького, то обязательно купишь себе пломбир. А не какое-нибудь «молочное» или «фруктовое». И никто у тебя не канючит «оставь». И главное, что никогда не встретишь Бабона.
9
Под разлапистой люстрой Елисеевского на прилавке брауншвейгская колбаса. Точно такая же, как и в нашем заказе. Вперемежку со швейцарским сыром и маслинами из Португалии.
Раньше давали бесплатно, а с прошлого года бесплатно только одной бабушке Груне, и теперь нам приходится вынимать свои кровные из чулка. Правда, со скидкой это в три раза дешевле. Но все равно обидно. И мама даже хотела пожаловаться Клименту Ефремовичу, и на День пограничника я ему отрепетировал дуплет в середину. Но покамест телились, Клименту Ефремовичу уже успели «заделать козу». Еще спасибо, что не поставили к стенке вместе с товарищем Берия.
Я становлюсь в очередь и засовываю руку в карман. Четвертак на оплату заказа из ботинка уже давно вынут. Еще на эскалаторе. И вдруг слышу до боли знакомый голос.
– Ваши карманы… – стыдливо потупившись, скромно улыбается Петушок, и, застигнутый врасплох, я протягиваю купюру кассирше.
10
А Петушок меня все-таки пожалел. И на следующий день еще и получил в подарок диковинные маслины. И даже дал попробовать Кольке Лахтикову. И Бабон тоже пронюхал и потребовал вознаграждения и себе. «Чтобы, позорная тварь, не утаивал…»
А четвертак я отдавал Петушку в рассрочку. Всю осень и первую половину зимы. И на Новый год даже выносил «Наполеон». Мама печет его сама. С заварным кремом. А летом еще привозил с дачи смородину. И больше с тех пор никогда не расслаблялся.
И даже у нас в коридоре, когда шмонал на вешалке карманы гостей, то на всякий случай не забывал пришептывать спасительное слово «позволь».
Сегодня будет улов
Сегодня будет улов: у нас юбилей. Я слоняюсь по коридору.
У кого в карманах бумажки, я выгребаю серебро и медь. У кого только серебро и медь, я вытаскиваю только медь. А у кого только медь, я не беру ничего.