У нас в саду жулики (сборник)
Шрифт:
В это время раздался свист, и, сорвавшись со ступенек крыльца, я побежал к забору. За калиткой стоял Анисим. В нескольких шагах от Анисима улыбался Сема.
Я подошел к Анисиму и пожал ему руку. Анисим тоже заулыбался. Он спросил:
– Ну, как?
Я насупился:
– Как, как… Никак! Вы бы еще подольше телились. Родичи приканали…
Сема перестал улыбаться. Он посмотрел куда-то в небо и процедил:
– Ну, и потрох же ты… ну, конек…
Потом немного подумал и выругался матом. Я тоже выругался матом. Надо было уже возвращаться.
Я
– Пускай Сема стоит на атасе, а ты, Анисим, лезь. Хоть вишню пожрете…
Анисим повернулся к Семе и заморгал:
– Ну, чего?
Сема снова выругался матом.
Я отвернулся:
– Ну, ладно, я пошел… – и возвратился на веранду.
Мама накинулась:
– Ты где это такое был?
Я отмахнулся:
– Что, нельзя сходить в туалет…
Подошел папа и начал допытываться насчет калитки. Папа был раздражен.
Я протянул резину:
– Чего открывал?..
Папа нахмурился:
– Что чего?
Мама прищурилась:
– Наверно, старуха. Больше некому.
Старухой мама называет бабушку Лизу.
Папа рассердился:
– Черт его знает что такое! – и пошел выяснять.
Мама заорала:
– Гриша, недолго! Я уже наливаю… – и полезла за тарелками.
И вдруг с улицы раздался крик:
– Вера Иванна… а, Вера Иванна… У вас в саду жулики!..
Мама выронила поварешку и с перекошенным от злости лицом и со словами «Ах, мерзавцы! Ах, мерзавцы!» бросилась к двери. Я рванул вслед за мамой. С той стороны забора послышалась возня и завершилась напористым лаем.
Мы выскочили за калитку: в нескольких шагах от Семы поближе к Анисиму ругались два дачника. У одного на поводке рычала и вырывалась собака. Второй дачник размахивал руками и что-то выкрикивал. Собака разорвала ему штаны.
Сема смотрел на второго дачника и нагло улыбался. Руки у него были в карманах. Анисим держался независимо. Одной рукой он деловито подпирал подбородок, а другая у него была за спиной.
Мама подбежала к Семе и схватила его за шиворот. Она все выкрикивала:
– Ах, мерзавцы! Ах, мерзавцы!
Собака натянула поводок и бросилась на маму. Первый дачник закричал. Сема вырвался от мамы и выругался матом. Из-за калитки появился папа.
Папа подошел к Анисиму и предупредил:
– Славка, чтобы с сегодняшнего дня и духу твоего здесь не было!
Анисим подбоченился:
– Во-первых, не Славка, а Слава…
Папа отрезал:
– Сопляк!
Мама бегала вокруг Семы и все продолжала выкрикивать:
– Ах мерзавцы! Ах, мерзавцы!
Собака продолжала лаять.
Я вытащил из кармана ложку и выбросил ее в кусты.
7
А осенью, когда мы приехали в Москву, Анисим решил папе отомстить. Анисим достал тряпку, потом он на нее помочился, а потом намотал тряпку на швабру, а швабру приставил к нашей двери. И теперь, если кто-нибудь откроет, то швабра обязательно свалится.
Анисим подкараулил, когда папа был дома, и позвонил. Но открыл я. И швабра вместе с тряпкой, на которую
Анисим помочился, свалилась и заехала мне прямо по кумполу.Покровский бульвар
1
Смеркается. В подворотне пустынно. С нависшего над бульваром неба падают редкие хлопья. Хлопья ложатся на ветки тополей. На ветке сидит ворона. Над вороной мигает транспарант.
Выходит Скоморох. В засаленных космах овчины неряшливый полушубок. Ухо ушанки сдвинуто на лоб. Что-то высматривает. Возле урны натыкается на консервную банку и носком башмака подталкивает ее на свет.
Трезвоня и лязгая, со скрежетом проносится «Аннушка». Транспарант пощелкал и потух. Ворона закаркала и улетела.
Скоморох пробрасывает себе на ход и, сложившись в замахе, бьет с разворота левой. Вытаскивает банку из ворот и, протарахтев обратно к фонарю, теперь лупит правой…
2
Стемнело. Появляется Двор Иваныч. Двор Иваныч – карманник. Его только недавно освободили.
За Двор Иванычем тянутся и остальные: Андрюша, Бабон, Петушок. Пристраиваемся и мы с Анисимом.
Теперь нас уже солидная компания. Сначала мы молчим.
Скоморох долбает банку. Андрюша выкурил чинарик и с чувством собственного достоинства цыркает. Он старается попасть в урну.
Попадет или не попадет?
3
Молчание нарушает Двор Иваныч.
– Скоморох, а, Скоморох… – мечтательно тянет Двор Иваныч, – по маленькой, а, Скоморох?
Скоморох на мгновение прерывается, теребит ушанку, не спуская с банки глаз, искоса поглядывает на Двор Иваныча и снова принимается за банку.
– Ну, че ты, – уговаривает Двор Иваныч, – че зажимаешь?.. Четвертачок-то, а? В пистончике-то, а? Огурчики солененькие, а?!
Двор Иваныч улыбается и с шумом втягивает слюну.
Скоморох опять прерывается и снова теребит ушанку.
– Ну, чего ты? – укоризненно произносит Скоморох и вдруг резко поворачивается в сторону соседа – маленького Петушка.
Петушок в блестящих сапогах, и сапоги торчат безразлично, вызывающе и независимо.
– Во, у него… – словно он почуял, наконец, преступника, выпаливает Скоморох и тычет в Петушка рукавицей, – во, у него… есть…
Петушок поворачивается к Скомороху:
– Иди, ссука… – и, сплюнув, отворачивается.
– Темнишь ты, Скоморох… – нервно замечает Двор Иваныч, и лицо Скомороха вдруг проясняется, делается загадочным и даже каким-то нежным.
– Вчера с Хитровки… – начинает он вдруг увлеченно, – фраера… падла… приходим мы… сука… а их… падла… кодла…
– Когда?
– Чего когда? – удивляется Скоморох.
– Когда врать-то кончишь?
Двор Иваныч доволен. Скоморох остервенело долбает банку…
4
Подходят двое. Над шелковыми кашне треугольники челок.
– Слыхали? Толика из 3/12 забрали.
Мы молчим.
– Это Рука, фраер… – роняет кто-то из нас (Рука – однорукий жиган с соседнего двора).