У пана лесничего на шляпе кисточка

А еще бабушка печь была мастерица. Редко-редко когда не было у нее каких-нибудь пирогов. Или хотя бы чего-то мучного. Пироги с маком, с творогом, сметанные лепешки, вертута с маком или с черешней, иногда и с капустой, а то капустные оладьи или мягкие картофельные сочни, но чаще всего она выпекала булочки, «бухты», и обычно со сливовым повидлом.

Но — неведомо почему — обыкновенно сама же все и хулила.

— Вот уж и ведать не ведаю, чего я там настряпала, — так обычно она говорила о своих пирогах или лепешках. — Даже тесто недосуг было путем вымесить. Взбила его маленько веселкой, да и кинула на противень. Вечно недосуг. Мне что-то не очень по вкусу. А вы отведайте, ведь это я для вас испекла!

Но, дело известное, она потому все обычно хулила, что не хотела хвалиться. Ведь чего бы ни напекла или ни наварила бабушка, в доме все всегда подчистую съедалось. Да и, конечно, больше бы съели — дай только! Ох уж и вправду: печь и варить бабушка была мастерица! Хороши были ее пироги! Хороши были лепешки и «бухты», о которых она всегда говорила, что сварганила их на скорую руку.

ЙОЖКО

Йожко — это Веронкин и Агаткин дядя. У папы было много сестер и братьев, но все они жили в других местах. Только Йожко, старый холостяк, жил у своей мамы.

Йожко был старше Веронкиного и Агаткиного папы, но редко кто называл его дядя Йожко. Даже дети говорили ему просто Йожко. «Дядя Йожко» говорили ему только те дети, которые его плохо знали.

Но Йожко и с незнакомыми детьми быстро сходился. И Веронка с Агаткой, конечно, тоже любили его и всякий раз, когда он приходил, так и вешались ему на шею. Родители то и дело окрикивали их:

— Оставьте дядю Йожко в покое! Почему вы вечно пристаете к нему?

Но Йожко никогда на детей не сердился. Взрослые обычно не любят долго возиться с детьми, а он никогда не жаловался, что у него нету для детей времени.

Дети кричали ему:

— Йожко, догоняй нас!

И он тут же пускался за ними вдогонку. И детишки всегда визжали, смеялись, им казалось, Йожко вот-вот их поймает. А он — наверное, нарочно — никогда сразу их не ловил. Наверно, потому не хотел их ловить, чтоб догонять подольше. Но если он уже слишком долго догонял, тогда дети говорили ему:

— Йожко, хватит! Теперь мы за тобой чуть-чуть погоняемся!

И Йожко — враз бежать, а дети — за ним, и догоняли его до тех пор, пока сил доставало, и тогда уже сам Йожко нарочно давался им в руки. А случалось, они даже просили его:

— Йожко, беги помедленней, ну пожалуйста! Мы больше не можем. Дай нам тебя поймать. Если поддашься нам, мы дадим тебе конфету.

Йожко конфеты любил. Всегда у него в кармане был кулечек конфет. И он любил угощать. Вытащит, бывало, кулечек, поднимет его кверху и спрашивает:

— Кто хочет конфетку?

Ну а кто, скажите, не хотел бы конфетки?

Когда собиралось много детей, Йожко каждому обычно давал только по одной. И себе брал одну. А если давал по две, то и себе брал две. Ну а когда не было у него конфетки, а ему хотелось, спрашивал:

— У кого есть конфетка?

Если у кого-нибудь находилась конфетка и тот угощал, Йожко радовался. Но брал всего одну. И лишь тогда брал вторую, если кто-нибудь ему говорил:

— Йожко, можешь и мою взять. Мне сейчас конфету не хочется.

Те, что знали его и долго не видели, обычно скучали по нему. Особенно дети скучали. И особенно тогда, когда некому было играть с ними. Оттого и Веронка с Агаткой вечно спрашивали:

— Почему Йожко так долго к нам не приходит?

— Ну, а зачем ему ходить? Мы же к ним ходим.

Йожко любил животных. Сколько у него было всяких зверюшек: кролики и куры, голуби и горлинки. А как он умел ворковать с горлинками! Веронка с Агаткой не раз слышали, как он воркует. Он и поросенка любил им показывать. Когда они приходили к бабушке в гости, он всегда водил их к хлеву. Вот вырастет поросеночек, говорил он, будет убоинка, угощение к празднику. Будет требушиная колбаса и зельц, да и всякое другое мясцо. Конечно, нет ничего лучше капусты со свининкой, хотя капуста и без свинины хороша. А уж что говорить о зельце и о всяком копченье! А сальце — и вовсе пальчики оближешь! Но сперва поросеночек подрасти должен.

А Агатка в ответ:

— Не сердись, Йожко, но мне уже сейчас поросеночек нравится. Особенно потому нравится, что у него такое длинное и круглое рыльце. И на нем дырочки. И мне нравится, что поросенок так хрюкает. Я ведь тоже умею хрюкать. Мы, Йожко, в садике научились.

А Веронка, верно, для того, чтобы Агатка не опередила ее, тут же принималась хрюкать, а потом говорила:

— Я умела хрюкать, как поросенок, еще раньше, чем пошла в садик.

Но Агатке Йожкин поросенок, должно быть, и правда понравился. Потому что, оставшись одна, она попробовала запихнуть ему в дырочки палочку. И, наверно, покалечила бы животинку, если бы мама вовремя не окрикнула ее:

— Агата, ты что там делаешь?

— Ничего не делаю! — захныкала Агатка. — У меня только палочка. Я просто хотела узнать, влезет ли палочка поросенку в пятачок.

А Веронка — она все-таки постарше была, а значит, и немножко умнее, небось по опыту знала, как бывает, когда в нос запрыгнет горошина — тут же принялась учить сестру уму-разуму:

— Так тебе и надо, Агата, все на тебя сердятся. И я тоже сержусь! Почему ты вечно суешь кому-то что-то под нос или в нос?! Вот попадет поросенку в нос горошина или твоя палочка, поросенок умрет, и тогда узнаешь! Из-за тебя без поросенка останемся. И ничего вкусного к празднику у нас не будет. Я очень сержусь на тебя, так и знай!

Но Веронка посердилась на сестру, посердилась, а потом и пожалела ее: а вдруг еще и другие станут на Агатку слишком сердиться.

АГАТКА В ГОЛУБЯТНЕ

Но Агатка и вправду иногда становилась ужасной проказницей. Даже Йожко и тот на нее жаловался. И не только из-за поросенка. Однажды Агатка взобралась по лестнице к голубятням. И в одну из них — довольно просторную — влезла. А вот вылезти — ну никак. Ударилась в слезы, позвала Веронку, но и та не знала, как сестричке помочь.

— Агата, я пойду позову Йожко или маму.

— Нет, Веронка, они еще рассердятся на меня.

— Ну тогда папу. Он почти никогда не сердится. Он сердится только, когда мы мешаем ему.