У подножия Саян

Эрес вернулся на ток, где тетушка Тос-Танма, кажется, и не переставала ворчать на нерадивых помощников...

Никто ни о чем его не спрашивал, он молча принялся прокручивать вручную зернопогрузчик.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

В том году колхоз «Чодураа» действительно чуть ли не первым в районе убрал урожай. Правда, с очисткой зерна так до конца и не справились: на току, прикрытый соломой и разной ветошью, остался зимовать большой ворох пшеницы.

Тарга Кончук выглядел довольным. Ведь если не считать это зимующее зерно, то все обошлось как нельзя лучше. Но что там ни говори, как ни оправдывай себя, предупреждали его еще до уборки, что может получиться оплошка, новичок Эрес Херел и эта... богатырша Тос-Танма. Он, тарга, отмахнулся, и вот, пожалуйста: трудодень снова «жидковат», как сказала все та же языкастая Тос-Танма.

Да и вообще, если начистоту... самому себе сказать... Не за «так» же он, Кончук, «выбил» из директора МТС тракторные сенокосилки, два стогометателя и два дополнительных комбайна! Таргалары-правленцы, конечно, знают, как такая механика «проворачивается». Отсыпал зерна. И порядочно. Он у стариков уже «на крючке», но они, пока не тронешь, молчат. А случись что — несдобровать ему, Кончуку.

* * *

...С наступлением зимы работ в колхозе заметно поубавилось. Разве какой-нибудь случай... А так почти все свободны за исключением доярок, скотников и чабанов.

Долгими зимними вечерами Эрес засиживался над книгами или шел с Долааной в кино. Правда, у нее времени тоже мало: поступила в седьмой класс вечерней школы. Но как только выдается свободный часок, он спешит к ней. Разговаривать с Долааной, быть с ней рядом стало для Эреса привычкой, необходимостью. Долаана Монге, скромная, работящая, всегда удивительно радушная и вместе с тем сдержанная, сама, быть может, не зная этого, отвлекала Эреса от невеселых мыслей, скрашивала его одиночество. Ничего, кроме дружбы, доверчивости, никто из них от другого не требовал, и никто в селе не мог бы сказать о них дурного слова.

Однажды Эрес просидел у Долааны допоздна, пока не потух свет. Последняя задачка по алгебре так и осталась нерешенной. Эрес, попрощавшись, ушел.

На улице мела пурга, колючий снег обжигал щеки, застилал глаза. Эрес с поднятым воротником едва угадывал путь к дому Шырбан-Коков.

Он открыл калитку, шикнул на пса и вошел в прихожую. В соседней комнате гостиной громко спорили. Эрес узнал голос Шырбан-Кока. Другой — звонкий, насмешливый — принадлежал молодому парню. «Очевидно, вернулся блудный сын Угаанза», — подумал Эрес. Стараясь не привлекать внимания, он тихонько прошел в свою комнату, разделся и лег в постель.

— Горе на мою голову! — взвизгнул тонкий до неузнаваемости тенорок Шырбан-Кока. — И так живешь, как на угольях, а тут еще этот со своими донимками. Заврался, меры не знает!

— Вы сами его приветили! — в тон отцу возмущенно перебил Угаанза.

— Да тут он хоть на глазах...

— А мне плевать, я никого не боюсь...

— Что-о? Ты с кем говоришь, сосунок?

Эрес, весь насторожившись, приподнялся на локте. От неловкого движения под ним скрипнул матрац. Голоса мгновенно затихли — донесся тревожный шепот. И — снова заколобродили: громко, даже слишком, как показалось Эресу. Так говорят люди, желая, чтобы их услышали.

— Довольно, пора за дело приниматься. И так уж мне глаза колют: сынок-тунеядец.

— Ла-адно... — миролюбиво протянул Угаанза, словно и не сердился минуту назад. — Я — что? Я готов...

Эрес еще ни разу его не видел. Где-то он пропадал по целым месяцам. Говорили, окончил он семь классов, дальше учиться не захотел. От военной службы сумел уклониться, ссылаясь на то, что он единственный сын престарелых родителей, должен их кормить и беречь. О! В нужной справке Шырбан-Коку не откажут!..

Эрес уже не смотрел на него, лишь слышал звонкий, перешибаемый хрипотцой голосок.

— Ну что мне делать дома, а? — куражился Угаанза. — Разве есть у вас невеста развеселить меня! — И тут же без видимой связи гаркнул: — Были бы деньги, остальное трын-трава!

Эрес снова поднял голову и увидел в руках Угаанзы пачку денег.

— Нате! — заорал он и хлопнул пачкой по столу. — Вот он, мой пот, мой труд! Берите, жрите!..

— С деньгами нельзя шутить, сынок, — вдруг прохрипел глухой. — У человека есть завтрашний день.

— Плевать мне на завтра...

Шырбан-Кок наполнил рюмку.

— Выпей — успокоишься.

Потом Угаанза совсем обмяк и его уложили на диван.

Но вот в доме наступила тишина. Шырбан-Кок проковылял до двери, щелкнул крючком. Возвращаясь к столу, заглянул в комнату Эреса. Тот притворился спящим, Шырбан-Кок пролепетал, запинаясь, будто и впрямь был донельзя пьян:

— Эрес, дунмам! Твой брат приехал, не сердись. Ладно? Как же сыну своему отказать в веселье! — Шырбан-Кок тихонько дернул за одеяло:

— Немножко налью тебе, а?

Эрес сонно пробормотал:

— Не беспокойтесь. Голова у меня что-то болит.

— Ну ладно, Эрес, поспи. Но разве так можно, Эрес, прийти домой — никому ни слова и лечь спать без ужина! Ты ведь мне родня, земляк. Теперь спи, мешать не буду, не сердись, ладно? Что поделаешь, такой уж у тебя брат. Коль за работу возьмется, так держись!

Шырбан-Кок, покачиваясь, вышел, напевая под нос:

Разве к араке примешан яд — Так почему же ее не пить? Разве капкан на моем пути — Почему мне к вам не ходить?

В гостиной Шырбан-Кок напустился на старика:

— Чего сидишь как оглушенный? Ну-ка спать. Завтра вставать рано. Работа ждать не будет!

Свет погас. «Это он, чтобы я слышал», — подумал Эрес и уснул.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Величественна зима в Саянах. Заснул Улуг-Хем под толстым одеялом из льда и пушистого снега. Проруби на реке, как медвежьи берлоги, клубятся паром. Горы в белых попонах. Леса и перелески то безмятежны, неподвижны, то гудят от буйных ветров. По ночам в тихую погоду мерцают крупные звезды, озаряя все вокруг голубым трепетным светом.

Дни стоят ясные, морозные — признак глубинных ветров. В колхозе спешили как можно больше сделать до наступления затяжных предвесенних буранов.

Эрес не отказывался ни от какой работы. Он помогал подвозить сено к зимним кошарам, чистил зимовники, ни разу не упустил случая съездить за удобрениями. Потом их возили на поля. Эта работа ему нравилась. Парни и девушки, чуть свободная минута, принимались бороться, осыпать друг друга снегом. При этом девчатам никаких скидок не делалось, и они не сердились.