У подножия Саян

— Нет! — отрезал Дажысан. — Не завтра, а сегодня. Дорог каждый час.

— Правильно! Правильно! — послышались голоса.

Мнение секретаря полностью отвечало моменту, и многие, даже неожиданно для себя, поддерживали его.

Вскоре правление колхоза опустело, остались только Кончук и Шырбан-Кок. Председатель достал портсигар, колупнул ногтем папироску. Шырбан-Кок торопливо поднес зажженную спичку... Кончук все еще не мог успокоиться. Нервно попыхивая папиросой, он повторил то, что уже было им сказано.

— Руководство, организация — основа успеха. Не-ет, видно, кое-кому важно себя показать.

— Конечно, тарга, что там и говорить, — в тон Кончуку поддакнул Шырбан-Кок и засмеялся. — И то сказать — не из каждого яйца петух вылупляется. Не просто командиром быть.

— Да, действительно, — тарга Кончук, прищурясь, посмотрел на Шырбан-Кока. — Однако все уже на работе, только ты еще не распределен, а?

— Да разве бывает так, чтоб я без работы оставался?! Что-нибудь да подыщется. Вот, к примеру, возле вашего дома почти нет уже дров. Так ведь?

— Так. Но с дровами успеется. Вот что. Хотя... — Кончук безнадежно махнул рукой, промолвил, словно рассуждая сам с собой: — В такой ветрище коров тебе никто не доверит. Ладно уж, придется тебе дня три-четыре посидеть дома.

— Да я что, лишь бы сберечь общественный скот!

Кончук покачал головою, не то осуждая, не то потешаясь над Шырбан-Коком. А тот уже рассуждал:

— Чабанам на Бууре повезло. Угаанза справится с любым ветром. Из любого места сено вывезет.

— К тому же с молодой девушкой, — вставил Кончук.

— Да, тарга, это уж как есть.

— А ведь ему жениться пора. Где сейчас сын ее, у бабушки?

— Да, в Шагонаре.

— Долаана молода... Может, она скрывает, что вдова и у нее есть сын?

— Не-ет, тарга, не скрывает. Самостоятельная.

— И я говорю, молодчина! Рассудительная, как мать, и смелая, как отец.

— Ну и хитрец ты, Шырбан-Кок! Ох и хитрец! Теперь я понимаю, почему в буран нельзя женщин отпускать одних, без мужчин. Хитер!..

— Отец сыну добра желает, тарга, — скромно заметил Шырбан-Кок. — Лишь бы хорошая девушка попалась.

— Молодым нужно помогать найти друг друга.

Еще с порога Угаанза крикнул:

— Мама, готовь в дорогу! Еду на стоянку в Буура. — От самого правления колхоза Угаанза бежал бегом. Глаза его горели, на мокром лице блуждала улыбка.

— С кем едешь-то?

Сын отмолчался. Мать принесла две дохи: одну из собачьих шкур, другую из козьих — на выбор. Угаанза вынес из своей комнаты небольшой чемодан.

— Наполни, только повкуснее... И побольше!

Не прошло столько времени, чтобы искурить трубку, как открылась дверь и на пороге показалась Долаана.

— Вот с ней, мама, я и поеду. Вдвоем.

Женщина сдержанно, однако не без теплоты, ответила на приветные слова Долааны и захлопотала пуще прежнего. Она не знала, что же ей сейчас делать в первую очередь: то ли угощать гостью, теперь уже и попутчицу сына, чаем, набивать ли чемодан снедью, ругать ли мужа, который где-то запропастился.

Долаана была, как всегда, сдержанна; ее темные глаза струили насмешливое любопытство: «Вон ведь как забегали!» Садясь на подставленную табуретку, она успокаивающе проговорила:

— Почаюю как-нибудь потом, тетушка. Ничего, не беспокойтесь. И времени нет.

— Как же... так скоро-то! Неужто нельзя чуть позже?..

— Нельзя, мать! — Ответил Угаанза. — Живее!

— Вот как, деточки, — приговаривала женщина, наполняя чемодан.

Угаанза накинул на Долаану доху из собачьих шкур. Они вышли из дома. Тетушка следовала за ними, во дворе обогнала, проворно открыла калитку-ворота, за которыми стояла запряженная в легкие санки лошадь.

Угаанза, неумело ухаживая за Долааной, помог ей удобнее устроиться в санках, наполненных душистым сеном: подруги любили Долаану и, отправляя в дорогу, запрягли для нее лучшую лошадь, они же натолкали сена, накрыв его сверху теплой кошмой. Угаанза дернул вожжи, санки, скрипнув, заскользили.

Лошадь побежала крупной рысью, легко, намашисто. Угаанза не жалел ее: то и дело теребил вожжи, покрикивал.

Долаана, укутавшись в собачью доху, не замечала бурана. Время от времени Угаанза наклонялся к ней, ласково спрашивал, не мерзнет ли? Нет, ей тепло и удобно. Только вот какое диво: вчерашний шалопай Угаанза вдруг стал таким внимательным и так торопится на дальнюю стоянку, а ведь там вовсе не сладко. Неужели наконец образумился, спешит, чтобы помочь чабанам?

Долаана была настороже и на все знаки внимания отвечала сердито или равнодушно.

Всю степную часть пути лошадь бежала рысью и только у гор замедлила ход.

Быстро опустились зимние сумерки. До стоянки чабана оставалось несколько километров. В этих местах еще девчонкой пасла овец, могла бы даже сейчас отыскать заячьи норы. Угаанза тоже знал эти места, и потому заблудиться они не могли.

Но вот в затишке, у большой скалы, сани почему-то остановились. Лошадь что ли пристала или Угаанза натянул вожжи...

— Почему стоим? — встревожилась Долаана.

— Тень ее величества устала, — послышалось в ответ.

Долаана откинула воротник дохи, пытливо заглянула в бегающие глаза Угаанзы.

— Что за тень? Какая тень? Брось свои шуточки!

— Конечно, не моя, — ухмыльнулся Угаанза. — Тень ее величества — это твоя тень, Долаана.

— Не городи ерунду. Поехали быстрее!

Угаанза глуповато улыбнулся и, закрыв глаза, медведем навалился на Долаану.

— Я люблю тебя, Долаана, — прошептал он.

— Не смей! — Изо всех сил Долаана толкнула его в грудь. Извернувшись, вцепилась в крыло санок и вывалилась в снег. Отбежала в сторону, тяжело дыша, не зная, куда бежать.

Угаанза стоял около санок, растерянный, напуганный своей неудавшейся попыткой...

— Я же пошутил, Долаана. Куда ты бежишь? Заблудишься. Иди сюда, я же пошутил...

— Не заблужусь и не замерзну! Я выросла здесь. Уезжай отсюда! — Долаана гневно топнула ногой.

Угаанза совсем оробел:

— Долаана, не сердись. Я пошутил. Надевай скорее доху и поедем.

Долаана молча села на прежнее место: «Посмей только».

Угаанза помог ей надеть доху и, подкинув к ногам сена, просящим тоном проговорил: