У подножия Саян

— Все нормально, работы много. Не было случая, чтоб кто-то не вышел.

— А показатели?

— Хорошие.

Всю дорогу комсорг задавал вопросы, относящиеся к производственным делам, когда же приехали на место, неожиданно спросил:

— Анай-кыс знаешь? Как она работает?

— Хорошо!

— А как насчет свадьбы у нее?

— Про это ничего не слышал, — удивился Лапчар.

— У нее ведь в армии кто-то есть?

— Она получает письма, — Лапчар отвернулся, поднимая заднюю стойку кузова. Он несколько раз приносил Анай-кыс письма и увозил от нее, чтобы опустить их в Шагонаре. Хотел было сказать об этом, но вспомнил тетушку Орустаар: «Конститус знаешь?»

Девушки только закончили утреннюю дойку и собрались в палатке. Шериг-оол проводил беседу. Начал с международного положения, перешел к задачам, стоящим перед ними, о их показателях, об открытии школы рабочей молодежи в новом учебном году, предложил записываться. Затем подошел к Анай-кыс:

— Подожди, есть к тебе вопрос.

Ее лицо залилось краской. Она отвернулась, поправляя выбившуюся из-под косынки косу, чтобы другие не заметили ее волнения.

Лапчар вышел вместе со всеми, рука его потянулась к шраму. «Это ее личное дело. Почему же я волнуюсь?» — думал Лапчар, остановившись недалеко от палатки.

— Парням нашего аала поторопиться бы надо. Молоко ждать не любит, — услышал около себя голос Шавар-оола.

— Тарга Шериг-оол тоже поедет. Подожди немного, — сказал он, чтоб его услышали в палатке.

В это время из палатки выбежала Анай-кыс. Уже с порога она крикнула: «Не будет этого» — и убежала, спрятав лицо в ладони. Шериг-оол тоже вышел. Все молчали.

— Поехали, что ли, таргалары? — проговорил Шавар-оол, забыв свое обычное «парни нашего аала». Привыкшим к его речи удивительно было слышать от него «таргалары». Казалось, скорее можно услышать коровье ржанье, мычание коня. От этого все стали еще серьезнее.

Опять устроившись в кузове, Шериг-оол сказал почему-то упавшим голосом:

— Все ясно, она не виновата.

Лапчар ежедневно делал по нескольку концов: из дома на чайлаг, оттуда в райцентр или на свою сыроварню и обратно. Все это время ему хотелось поговорить с Анай-кыс. Он вырос среди девчонок — семи сестер — и полагал, что ему нетрудно будет подойти к ней, расположить и по-товарищески разговориться. На деле оказывалось все не так. Стоило ему остаться среди девушек, где была Анай-кыс, он терялся, от его намерений не оставалось и следа, мысли разбегались, как отпущенные к матерям ягнята. Не будь Шавар-оола, Лапчар не смог бы, как говорят тувинцы, во дворе коня поймать арканом. А у Шавар-оола все легко получалось. Зарядит свое «парни нашего аала», и, глядишь, девушки улыбаются, слушают его, начинается разговор. Лапчар даже завидовал ему, а иной раз досадовал: у самого жена, дети, а любит поболтать. «Шел бы ты домой», — говорил Лапчар. Шавар-оол нисколько не обижался, не обращая на колкости Лапчара внимания, и опять был такой же.

Однажды они приехали к вечерней дойке. Девушки, как всегда, со смехом, с шутками устроились в машине.

— Чего стоим? Девушки нашего аала уже на стремени!

— Вы почему не садитесь? — Спросил Шавар-оол, увидев у палатки нескольких девушек. Там была и Анай-кыс.

— Счастливого пути! Мы остаемся.

— Все ясно, как говорит наш комсорг. Ваш брат тоже остается, — понимающе кивнул в сторону Ланчара. Тот с благодарностью посмотрел на Шавар-оола. — Не давайте, девушки, скучать вашему брату. Лап, не подведи парней нашего аала.

Машина тронулась, и тут же начались частушки.

У доярок мысли ясные, Как безоблачное небо. Чего же ждешь, милый? Скорей Приди и скажи единственное слово.

Вскоре голоса растворились в небе, в лугах. Стало тихо, словно все вокруг опустело. Девушки начали готовить ужин. «Не подведи парней нашего аала», — вспомнил Лапчар и принялся колоть дрова. Вскоре из палатки послышался звон кастрюль и тарелок, задымила буржуйка, запел огонь в печи.

После ужина взяли в руки гитару и балалайку. Играли девушки хорошо, пели в два-три голоса. Лапчар с наслаждением слушал.

— Наш брат обещал тоже петь, — вспомнила одна из девушек.

— Обещал не подводить парней своего аала, — подхватила другая.

— Я пошутил, девушки. У меня не получается.

— Совсем-совсем не умеете?

— Так, когда один.

— А вы представьте, что вы один. А мы все отвернемся или даже выйдем.

Они уже собрались уйти, но Лапчар остановил их. Неудобно было ему заставлять себя упрашивать. Вот положение. Делать нечего, пришлось прыгать в ледяную воду.

В палатке стало темно, сгущалась ночь. Это помогло Лапчару. Горловое пение, как известно, требует силы и умения, хоть не видно будет, как он будет краснеть. Лапчар глубоко вздохнул и начал.

В долине Шивилига Посеять бы просо, Стройной девушке Послушать бы слова.

Лапчар еще раз сделал глубокий вздох и, набрав полные легкие воздуха, продолжал:

В долине Холчуктуга Посеять бы рожь, Смуглой девушке Послушать бы речь.

Он еще не закончил, как девушки подхватили «оош!» и начали аплодировать. Лапчар едва сдерживался, чтобы не раскашляться во время пения, и теперь вовсю кашлял, не зная, куда деваться от смущения. Ему дали стакан чаю. Все старались не замечать смущения Лапчара.

Вдруг Лапчар увидел, что в палатке только двое, он и Анай-кыс. Понимая, что другого такого момента может не быть, сделал над собой усилие.

— Ты помнишь, мы вместе в школе учились?

— Помню, не так уж много времени прошло, — улыбнулась она.

Лапчару показалось, что на лицо ему льют горячую воду. К счастью, Анай-кыс продолжала.

— Я даже помню, как мы играли в сайзанак, — и рассмеялась.

Лапчар не ожидал услышать это. Он старался тянуть аркан разговора.

— Хорошая у тебя память. Я не решался спросить даже, думал, забыла.

Анай-кыс улыбалась, она смотрела доверчиво.

— Говорят, ты замуж выходишь... — И запнулся.

Девушка переменилась в лице, от хорошего настроения и следа не осталось.

— И до вас уже это дошло?! Ой! Что делать? Что Эрес скажет?!

— А разве он ничего не знает? Ты не писала ему?

— Я не хотела его беспокоить напрасно. Не придавала значения этому сватовству, ведь я же решаю. А вон как все вышло, все знают теперь, все говорят. Если бы знала, что так далеко зайдет, сразу написала бы ему. С родителями поссорилась, не бываю у них. — Голос ее задрожал.

Им не удалось закончить этот трудный разговор. Прибежали девушки, Лапчар поднялся и пошел спать в другую палатку.

Но мог ли он уснуть? Мысли так и буравили мозг. Если Анай-кыс станет жить с нелюбимым человеком, выйдет замуж под давлением родителей, в этом виноваты будут все, и Лапчар в первую очередь. Она ему рассказала о своем горе. А если Эрес, узнав, что к ней сватался один парень, отвернется от нее? Как не прикидывал Лапчар, какие варианты не приходили ему в голову, ему всегда было жаль Анай-кыс, ей одной он глубоко сочувствовал.