У подножия Саян

Стало светло, запели птицы. Коротка летняя ночь. Так Лапчар и не сомкнул глаз. Взяв полотенце, пошел к реке.

На следующий день Лапчару никак не удавалось остаться с Анай-кыс наедине, продолжить разговор. Еще через день, приехав к утренней дойке, Лапчар и Шавар-оол с удивлением увидели у большой палатки сверкающий краской новенький «газик» председателя. Его самого не было видно. Подойдя к машине, узнали от шофера, что приехала Янмаа. Лапчар не удивился: тут одни женщины, и у жены председателя могли быть к кому-нибудь из них дела.

Янмаа ходила в окружении доярок, рассказывала им что-то. Лапчар заметил: Анай-кыс там не было.

Он грузил бидоны с молоком, когда увидел Анай-кыс, выходившую из палатки и направлявшуюся к «газику». Янмаа тоже увидела Анай-кыс. Бросив девушек, побежала за ней, отворила дверцу, помогая сесть в машину. Тут же села сама, дверца захлопнулась.

Лапчару показалось, что прищемили его сердце. «Газик» мягко, не поднимая пыли, тронулся с места. Девушки не помахали вслед платками, не крикнули «до свидания». Молча стояли они некоторое время и так же молча пошли в палатку.

Лапчару раздумывать было некогда. «Парни нашего аала» включил мотор, и машина резко рванулась с места, словно ленивая кляча, испугавшаяся бича хозяина. Лапчар едва не клюнул в переднее стекло. Приехав в село, узнали, что машины шагонарского молокозавода еще нет. Отпустив шофера домой, Лапчар остался ждать. Машина обязательно должна прийти. Только к вечеру, не замечая ни голода, ни тяжести сапог, Лапчар вырвался домой. Он шел быстро и думал: «Куда люди так спешат?» — не замечая, что сам едва не бежит.

У их дома стоял низкорослый конь, привязанный к ограде. Лапчар обрадовался, узнав коня зятя, который теперь пас овец неподалеку от села. Гнедой этот принадлежал колхозу, но вот уже несколько лет находится у зятя, считающегося одним из лучших животноводов. Пасти овец без коня никак нельзя, и коню хорошо: круглый год пасется на воле, бегает — ветру не догнать. Обменявшись несколькими фразами с родственником, Лапчар поспешно переоделся.

— Даже с зятем со своим не поговорит как следует, — ворчала мать. — Куда-то опять собирается, поел бы хоть.

— Дай мне своего гнедого, — попросил Лапчар. — Сколько молодцу сидеть так?! Надо посмотреть вокруг достойных парней и девчат!

— Что это с ним сегодня? — с тревогой в голосе сказала мать, переводя взгляд с сына на зятя.

— Что ж, время пришло. Конь резвится, молодость не остановишь.

— Если задержусь — не беспокойтесь, — миролюбиво сказал на прощание Лапчар.

На пороге его остановил голос отца.

— Не торопись, сынок. Мужчине не к лицу торопиться. А пускаешься в путь, большой или малый, подтягивай подпруги. Чтоб собаки не лаяли, овцы не поднялись.

Было уже темно, когда Лапчар выехал из леса, направив коня вверх по Шивилигу. Гнедой позвякивал удилами. С гор несло прохладой. Остановившись на пригорке, Лапчар разглядел вдалеке огонек юрты, сошел с коня и подтянул подпруги. Покусывая трензеля, конь зевнул. «Примета, означающая, что коню и всаднику предстоит далекий путь», — подумал Лапчар.

А вот и две юрты, стоящие рядом. Между ними — совсем новая, белая, как куриное яйцо, юрта, которая хорошо была видна и в темноте.

Подъехал тихо, как говорил отец: ни собаки не залаяли, ни овцы не поднялись. У коновязи стояло несколько оседланных коней. Лапчар сразу узнал поджарого гнедого Дозур-оола. Перед белой юртой — председательский «газик». Отчетливо слышались голоса.

— ...Думала, дочь выросла, родителей своих уважать будет, послушная, а она...

Потом целый хор:

— Да, тетушка Шооча, да...

— Верно, верно.

— Зачем вы даете ей араку? Сами бы юрту ставили, сами бы свадьбу справляли!

Сердце Лапчара забилось, он узнал голос Анай-кыс.

Опять послышался хор.

— Нельзя так, Анай, она же тебе мать.

— Почему бы ей не выпить, когда ее дочь замуж выходит?

— Не потечет вспять вода Шивилига! — Прокатился мужской бас.

— И что это вы все подстраиваете, сказали, мать лежит, просит приехать, а тут свадьба какая-то.

У Лапчара мурашки побежали по спине: опять зазвенел голос Анай-кыс.

— Они сами проявили инициативу, — сказал мужской голос. Это Дозур-оол.

— Инициатива! Слово-то какое, — усмехнулась Анай-кыс. И твердым голосом продолжала: — А меня вы спросили? Не родители мои женятся, а я! И вы не ешьте и не пейте чужое, — добавила она тише, видимо, обращаясь к своим родителям.

— Да разве мы чужие тебе, Анай, — ласково начала Янмаа. — Ведь все уже знают о свадьбе, парень хороший. Тебе добра желаем.

— Верно, — поддержала сестру Манмаа. — Собралась тут вся твоя родня. Пожалей своих отца и мать. Посмотри на них, измучились, состарились, а все для твоего счастья стараются.

— Не нужно мне такое счастье. Родных я не собирала и слова не давала. Я пожалуюсь таргаларам...

— Ха-ха! Таргаларам! Председателю, что ли? — Опять голос Дозур-оола.

Его перебил другой мужской голос:

— Зря наша невестка артачится. То, что мы съели и выпили, не вернешь назад. Ха-ха! Что мы как осенние вороны шумим. Тут свадьба, мне сказали; о чем спорить— узнает вкус жизни, по-другому запоет. Наливайте араки!

— Вот и пробуйте жизнь на вкус! А я сама найду свое счастье!

Из юрты выскочила Анай-кыс и побежала по дороге. «Сама найду, — стояло в ушах Лапчара. — Куда же она? Ночь кругом». Лапчар — за ней. Услышав шаги, девушка побежала еще быстрее.

— Анай-кыс!

Она продолжала бежать.

— Анай-кыс! Подожди!

Повернула голову, остановилась, но, увидев приближающегося человека, отпрянула и снова хотела побежать.

— Это я, я! Лапчар...

Она медленно, настороженно сделала к нему несколько шагов, мгновение стояли друг против друга. Вдруг она уронила голову ему на грудь, дала волю слезам. Плечи ее содрогались от рыданий.

— Успокойся, Анай-кыс. Все хорошо. Успокойся.

— Увези меня куда-нибудь, — сквозь слезы проговорила она.

Он молчал.

— Куда-нибудь, подальше отсюда...

Лапчар не знал, что ей ответить, тем более не знал, что предпринять в данный момент. Совсем близко он чувствовал мокрое от слез лицо Анай-кыс и стоял как вкопанный, боясь пошевелиться.

— Дочка, Анай, иди сюда! — Послышалось издали. — Хватит тебе злиться, иди к нам! — Видимо, мать вышла из юрты, желая вернуть виновницу торжества.