У Пяти углов
Шрифт:
Да, пусть бы Филипп сочинил песню. А что, если он не может? Такую не может, чтобы услышать раз — и запомнить на всю жизнь! Но симфонии у него не заумные, как у многих современных композиторов, мелодии ему даются. Но не такие мелодии, как в хорошем романсе, например. Если вспомнить знаменитого однофамильца Филиппа — Александра Варламова: тоже был настоящий профессионал, сочинил даже несколько балетов, давно уже забытых, а что осталось? Несколько романсов — тех же шлягеров. Потому что они душевные…
Господи, уже третий час! Ксана открыла холодильник — ничего подходящего для обеда не отыскалось, ни мяса, ни курицы. Филипп выходил с утра, мог бы купить заодно. Но сказать ему об этом — только злить понапрасну. Проще Ксане купить самой. Сходить. Хотя и
Несколько раз Николай Акимыч рассказывал при Ксане, почему этот огромный серый дом с аркой называется Толстовским. Ксана слышала и почти что запомнила, что дом не имеет никакого отношения к Льву Толстому И к другим знаменитым Толстым тоже. Запомнила, но, видно, еще гораздо раньше, и когда услышала она впервые про этот дом — а услышала, наверное, еще в училище, потому что как раз в нем жила Мамаша Кураж, преподававшая характерный танец, — то решила про себя, что здесь жил сам Лев Толстой, ходил под этими арками на Фонтанку, а там почти напротив Аничков дворец, в котором, наверное, танцевала на балах Наташа Ростова… И никакая ученость свекра не рассеяла это детское впечатление. Странно, что нет балета про Наташу Ростову, нельзя ее станцевать. Есть скучная опера. Хоть Прокофьев теперь и классик, а Ксане все равно, она сто раз готова повторить, что «Война и мир» — скучная опера! Сочинил бы лучше балет, балеты у Прокофьева получались, может быть, Ксана станцевала бы Наташу! Правда, она не выбилась в солистки, но вдруг бы Наташу ей дали станцевать?! Поняли бы, что это ее партия! Сделали теперь балет «Анна Каренина» — но ведь Наташа в десять раз танцевальнее, поэтичнее!..
Вот сколько воспоминаний оттого, что нужно идти в Толстовский дом покупать мясо или цыпленка. Да, в прошлом — мечты станцевать Наташу, а в настоящем — мясной магазин.
Раз уж выходить, Ксана решила взять с собой Рыжу Пусть собаченька прогуляется лишний раз, тоже мало удовольствия сидеть целый день взаперти. Рыжа не ожидала такого счастья: обязательные ее прогулки утром и вечером с Филиппом, а выйти днем — редкая удача! Не ожидали, но когда поняла, что Ксана действительно выходит и действительно берет ее с собой, помчалась по прихожей кругами, колотя хвостом по стенам и дверям. Наверное, помешала Филиппу работать своим шумом — ничего, он обычно в это время делает перерыв, слегка перекусывает. Что-то сегодня задержался — довольно странно при его-то пунктуальности. Ксана с трудом поймала собаку, чтобы надеть ошейник и пристегнуть поводок. Филипп, когда берет Рыжу с собой, распахивает дверь, и собака несется вниз одна, благо парадная внизу всегда нараспашку. И когда-нибудь Рыжа с разбега выскочит прямо под машину. Или попадет к отловщикам, которые хватают всех собак без разбора. Сколько раз Ксана говорила Филиппу — все без толку. Сама она никогда не спускает Рыжу с поводка, так оно надежнее. Рыжа нетерпеливо потянула — маленькая дворняжка, а сил как в каком-нибудь сенбернаре! — и Ксана едва удержалась на ногах.
Раскат когда-то тянул точно так же. То есть в десять раз сильнее. Вот был пес. Он и сейчас жив, но все равно «был»: загубили его на цепи. Такого пса загубили!..
На улице Рыжа успокоилась и уже не так тянула. День был хороший, и они пошли медленно. Осеннее солнце — особенное, потому что предчувствуется зима, заранее холодно от сырой промозглости, которая нынче заменяет нормальную прежнюю зиму. Морозы Ксана тоже не любит, потому что когда не защищает собственный жир, то от всякого мороза сразу мерзнешь, но все-таки лучше мороз и сухость, чем сырая промозглость. А лучше бы всего вечная весна!
Толстовский магазин хорош тем, что в нем обычно мало народу: Рубинштейна — улица тихая, и ходят в магазин только свои из ближайших домов. Но на этот раз внутри почему-то было набито. Ксана заколебалась, не пойти ли дальше: в диетическом на углу Невского, который Николай Акимыч по преданиям называет Соловьевским, тоже всегда есть
куры. Заколебалась, но не пошла из-за Рыжи: придется ее привязывать на людном Владимирском, а там и тротуар очень узкий; зато на Рубинштейна прохожих мало, и перед Толстовским домом тротуар расширяется, целая площадка, а не тротуар. Ксана привязала Рыжу перед витриной, собача вздохнула, не любит она сидеть ждать привязанная — а кто это любит? — но Ксана сказала:Сиди тихо, собаченька, будь умной. Да, скажи, я-то умная, а привязывают, как дуру какую-нибудь.
Рыжа еще раз вздохнула и покорно улеглась на асфальт — поняла, что ждать придется долго, раз такая очередь в магазине.
Оказалось, что дают говяжью тушенку. Как будто бы и не нужна была Ксане эта тушенка: она всегда предпочитает готовить из свежего мяса; но так давно этой тушенки не видела, и очередь все равно пришлось выстоять — получалось, что смешно не взять. И она взяла двух цыплят по рубль семьдесят пять — самые дешевые они, но и самые лучшие, потому что мясо у них всегда постное, — да вдобавок шесть банок тушенки. Ничего, в банках не испортится, пусть стоит — когда-нибудь пригодится. Тяжело, конечно, тащить, но дом ведь совсем рядом. Была бы Рыженька покрупнее, носила бы сумки с продуктами…
А Рыжи около магазина не было.
Ксана стала оглядываться, еще уверенная, что Рыжа всего лишь отвязалась и решила походить, — но не было видно знакомого рыжего пятна, все серо кругом: серый асфальт, серые стены. Могла забежать во двор — но уверенность первого мига, когда Ксана еще не успела испугаться, мгновенно сменилась паникой: нет Рыжи, ее украли! Ксана на всякий случай побежала во двор Толстовского дома, но уже знала, что бежит зря. Так и оказалось: рыжее пятно не мелькало и во дворе.
Если Рыжа сама отвязалась и убежала… а с чего ей отвязываться? Она сейчас не в загуле. И никогда не отвязывалась… Но кто-то же видел!
Около самого входа в магазин в телефонной будке стояла женщина. А что, если давно разговаривает?! Тогда не могла не видеть, ведь совсем рядом!
Ксана застучала в стекло. Дверь распахнулась.
— Не дают поговорить! Безобразие! Только начала! Противная. Такие не любят собак. И никого, кроме себя.
Но все-таки Ксана попыталась:
— Простите, мне не звонить. Вы не видели, здесь рядом у витрины была рыжая собака. Привязана. Вы не видели, кто ее взял?
— Нечего мне делать, смотреть за чужими собаками! Безобразие, не дадут поговорить! Сами развели собак, сами за ними и бегайте!
Такая не скажет, если и видела. Назло. Кто еще мог видеть?! Через улицу фруктовый ларек. Очереди нет, продавец скучает. Ксана побежала на другую сторону. За спиной раздался противный скрип и сразу ругань:
— Ты что, совсем…? Потом сидеть из-за таких…! Ксана и не поняла сначала, что это относится к ней,
и не возмутилась на такой бесстыдный мат — не до возмущений, надо искать собаченьку! — но и продавец встретил ее криком:
— Тебе что — жить надоело?! Или, что руки-ноги целы?! Отвечай потом за таких!
Ксана и не заметила никакой машины. И не время сейчас говорить о ней. Не задавила же.
— Вы не видели напротив у магазина рыжую собачку привязанную?!
— Ты из-за собаки кинулась?! Я думал, дом горит за спиной! Всю жизнь бы помнила эту собаку, если б у него тормоза послабей!
Что он о пустяках? Не может ответить!
— Я и так буду помнить. Так не видели?!
— Да вроде видел. Сидела какая-то. Я подумал: как лиса.
— А куда делась?! Кто увел?! Не заметили?
— Нет, чего мне замечать. Народ ходит.
Сидит, делать нечего, мог бы и заметить. А то небось мысль одна: как бы кого обвесить!
Да, отвязали, увели. Куда увели? Могли во все стороны. Но по улице — видно далеко. А рядом арка, проход на Фонтанку. Ксана снова бросилась на другую сторону. Но все-таки приостановилась на краю тротуара, посмотрела, нет ли машин.
Должны же старушки сидеть на скамейках, греться на последнем солнце! Действительно, во дворе около подъезда скамейка — но пустая. И весь двор пустой.