У рыбацкого костра
Шрифт:
По весне прибрежный лужок становился золотым от зацветающих одуванчиков, калужницы, курослепа, купальницы, лютиков. А пригорки становились розово-лиловыми от бессмертника, медуницы, хохлатки. Очень красиво у речки. Особенно на другом от деревни берегу. Он меньше вытоптан.
Там же, где Сумерь ныряет в ольховый перелесок, по его берегу и пробраться трудно. Место это называлось - Быки. Там почему-то зарывали павший скот. В частности, быков. Вот и название такое пошло отсюда…
После Быков к речке с одной стороны подходило поле, на котором то сажали картошку, то сеяли рожь, то овес. А с противоположной стороны к ней примыкал старый еловый лес с ландышами, с ночными фиалками, с ягодными лужайками. Сюда
По весне Сумерь довольно сильно разливалась, затапливала весь луг, доходила до горы, до своей старицы, сливалась с ней. Посмотришь с горы, а внизу уже не маленькая уютная речка, а целое озеро… А когда в мае вода уходила, опять обретали свою независимость бочаги старицы.
По весне в узких местах речки деревенские мужики делали забои - вбивали колья, оплетали их ивняком и ставили там верши. В них нередко вваливались хорошие щуки.
А в июне-июле, когда мелели бочаги, старицы и воды в них становилось по колено, мы, мальчишки, сняв штаны, залезали в них, взбаламучивали воду и ждали, когда щуки и щурята, зашедшие сюда в водополку, выплывут на поверхность, «покажут свои носы».
Тогда мы ловили их руками или бельевыми корзинами. А летом в бочагах, которые до конца не высыхали, ловили наметкой плотву, карасей, вьюнов…
В речке Сумерь меня учили плавать. Без всяких премудростей бросали подальше в воду, раскачав за руки и за ноги. И каждый сам должен был выбраться из нее. Это и был первый урок плаванья, во время которого и перепугаешься, и воды нахлебаешься, но и плавать научишься на всю жизнь…
После спада воды речка совсем мелела. Лишь в отдельных бочагах воды было метра полтора-два. Тогда собирались ребятишки со всего села и строили запруду, которая держала воду все лето и осень.
Мы вбивали колья поперек речки в самом узком месте, потом оплетали из лозняком. Колья ставили в два ряда, чтобы между ними могли удержаться камни, бревна, дерн, которым предназначалось держать воду. А потом, заранее приготовив все материалы, мы перекрывали речку. Все это надо было сделать мгновенно, иначе вода размывала запруду. Это был настоящий штурм. Мы, ребятишки, носились по берегу, тащили кто что мог, подгоняя друг друга.
В перекрытой речке вода поднималась метра на полтора, А чтобы она потом не пошла через запруду, мы делали желоб для стока. По нему лишняя вода и стекала все лето и осень.
Укрепив хорошенько запруду, мы бросались ловить рыбу, оставшуюся ниже, в обмелевшей речке. Воды там было всего по щиколотку. И на этой мели копошились раки, гольцы, налимы…
Уже перебравшись в город, став взрослым, я всегда с благодарностью вспоминал речку своего детства - Сумерь.
Даже на фронте, когда мы стояли в смоленских лесах и болотах, во время переходов и марщей сердце мое сладко билось, если встречалась на нашем пути речка, чем-то напоминающая мою Сумерь…
Когда я уже после войны приехал в родные места, встреча с речкой меня только огорчила, вызвала щемящую жалость. Сумерь сильно обмелела, потому что все кусты и перелески на ее берегах были вырублены для топлива, да и запруд на ней уже не строили. Она стала грязной, неуютной. В ней угасала жизнь.
Я долго бродил по ее берегам, все надеясь хоть где-то увидеть проявление жизни. Заглядывал под кусты, под которыми раньше гуляла плотва. Ее не было. Думал, что вот-вот опять из маленького заливчика выстрелит на русло притаившийся там щуренок… Не тут-то было!…
Наконец, забравшись в Быки, блуждая меж зарослей крапивы, паслена, ольхи, черемухи, я увидел пяток мальков, разгуливающих возле затонувшего куста. Сердце мое радостно дрогнуло: речка еще жива!…
В ней едва-едва теплится жизнь. Но еще теплится. И ее еще не поздно поддержать, воскресить. Я даже написал стихотворение «Моя Сумерь».
В
ясной тиши и в шуме,В радости и в беде
Я тебя, речка Сумерь,
Не забывал нигде.
Как же тебя забуду -
Здесь я и жил, и рос,
Здесь возводил запруду
Возле твоих берез.
Здесь я ловил налимов.
И над водой рябой,
Смуглые ноги вымыв,
Сумерничал с тобой…
Ты уносила к морю
Всю мою грусть-тоску:
В Талицу, дальше - в Ворю,
В Клязьму, потом - в Оку.
Неторопливой Волгой
В Каспий ее несла…
Видно, разлука долгой
И для тебя была.
Вот и опять в раздумье
Я над тобой стою.
Что же тебя я, Сумерь,
Нынче не узнаю?
Как же ты обмелела,
Сузилась, заросла!…
Ты меня так жалела,
Столько несла тепла!
Что же глядишь сурово?
Чем тебе помогу?…
Хочешь, я буду снова
Сумерничать на берегу?
Вместе с тобой, мечтая,
Снова отправлюсь вдаль…
Что, моя золотая,
Или кого-то жаль?
Гляну, припомнив детство,
В зеркало твоих вод…
Лучше бы не глядеться -
Сам я совсем не тот…
Будто бы кто-то умер,
Скорбно журчит вода,
Что ж ты сегодня, Сумерь,
Сумрачна, как никогда?
Знал бы я на поверку,
Что тебя огорчит?…
Сумерки. Воды меркнут.
Сумерь моя молчит…
Я думал о том, что мое поколение, выросшее возле речки, уходит из жизни. Но вместе с ним не должна умереть речка нашего детства. Мы должны оставить ее в наследство нашим детям и внукам.
Как это сделать?…
‹№ 48, 1988; № 49, 1989)
Ян Моравек
Люди у воды
Отрывки из книги
Весной
Какое счастье, что кроме рек на свете существуют еще пруды, озера, затоны, старицы, словом, разные другие водоемы со стоячей водой!
Вот где можно половить рыбу в самое мучительное (да разве вы это поймете?) для рыболова время, когда лед уже сошел и в воде с необыкновенной резкостью отражаются яркое небо и обнаженные берега, и при виде чудес, происходящих в природе, истинный рыболов, томившийся всю долгую зиму, чувствует волнующую тягу к воде, его снедают страстное желание и жгучее беспокойство, - а до открытия сезона еще далеко.
Гладь воды уже бороздят уклейки, а рыбы покрупнее, как тени, проплывают в глубине недосягаемые для горячих лучей солнца, только порой вынырнет со дна и снова скроется молоденький карпик или линек. В общем, сударь мой, «готовь монету» для вступительного взноса да фотокарточку и пиши заявленьице потрогательней в какой-нибудь рыболовный клуб: «Выдайте, дескать, бога ради, разрешение, сил больше нет терпеть!»