У свободы цвет неба

В гаражах его приняли как своего: рассказали, как ремонтировали дверь, как меняли окно, представили тем, кто был там, когда он появился, выслушали рассказ о перипетиях со съемной квартирой и посочувствовали. Потом Валентин позвал его в свой гаражный отсек, усадил там на лавку, порылся в ящиках и подал ему связку ключей.

– На, держи. Это от квартиры Полины. Перебирайся туда. Она поймет. У нее трубы металлические, я сам ставил, так что проблем быть не должно.

Айриль побледнел, потом покраснел, взял ключи, чуть не плача, вежливо поблагодарил и пошел собирать вещи. Хозяйка, конечно, дала ему неделю на то, чтобы съехать, но целую неделю жить без воды в городских условиях он бы не смог. В его интересах было убраться из съемного жилья, переставшего быть жильем, как можно быстрее.

Третий день слушаний по тяжбе Озерного края против империи стал гражданской казнью Унриаля да Шайни. Начался он выступлением досточтимого Айдиша. Половина присутствующих в зале знала, что они кузены и Айдиш с детства опекал и любил Унрио. Но у стола Совета родственным чувствам не было места: досточтимый докладывал свой взгляд на поведение наместника края. Его рассказ был долгим, он занял чуть больше полутора часов по времени столицы, а по меркам Земли и больше двух часов. Пока он говорил, Марина успела переменить позу раза четыре, а Полина - развернуть шаль и накинуть ее на плечи, а затем и укутаться: в зале было прохладно. Досточтимый рассказал историю присоединения края со дня своего появления в Санкт-Петербурге. Он отметил, что поведение молодого маркиза не вызывало вопросов у представителей Академии ни во время появления второй экспедиции в будущей колонии, ни после объявления открытого присутствия. Затем похвалил разумный и взвешенный подход маркиза к вопросам интеграции под руководством Гаранта. Потом описал злополучный день, когда Гарант оставил край и своего подопечного, да и весь бренный мир заодно. После этого эпизода его рассказ изменился. Он стал говорить короткими сухими фразами, глядя в стол Совета, и казалось, что речь дается ему с ощутимым трудом. Но он все же рассказал обо всех решениях Унриаля да Шайни и обо всех подписанных им распоряжениях, приведших к катастрофе. Потом он перешел к описанию осени после аварии на ЛАЭС, упомянув перебудораженный эвакуацией край, озадаченных жителей городов и поселков, на которых свалились их соседи, растерянные, огорченные и нуждающиеся в самом необходимом, потому что эвакуировали их с минимальным багажом. Айдиш рассказал, как в те же самые города и поселки, не затронутые бедой, начали прибывать эвакуированные из Санкт-Петербурга люди, и тоже без вещей и представления о том, как жить дальше, как терялись дети при переездах, как они пытались попасть обратно в город, убегая из дома, и как Святая стража сбивалась с ног, возвращая их родителям. Упомянул переполненные школы, очереди в поликлиники, больных, лежащих в коридорах и приемных покоях больниц. Сказал он и о появлении Димитри в крае, и о том, что князю пришлось железной рукой наводить порядок, вычищая скверну, поразившую людей, казавшихся чистыми и верными и уличенных в недолжном и омерзительном. Но ни словом не обмолвился о том, в каком состоянии Димитри нашел молодого маркиза. Так и не дождавшись этого, Марина с Полиной одновременно глянули друг на друга, не заметив, как подобрались и напряглись их охранники. Но женщины только обменялись недоуменными взглядами и вновь повернулись к столу Совета, куда уже выходила Хайшен.

Досточтимая говорила короче и точнее, она называла цифры, даты, имена, опять цифры и снова имена, сравнивая действия команд двух наместников. Закончив сравнение, она сказала, что, с ее точки зрения, условия были не равны, поскольку и опыт маркиза нельзя сравнивать с опытом князя, хотя бы в силу возраста, и край они получили в совершенно несравнимых условиях, и задачи перед ними стояли разные. Но то, что Унриаль да Шайни неописуемо распустил людей и ухитрился не заметить того, что его вассалы забыли о долге и Пути, нельзя не отметить, подчеркнула она, и это, к сожалению, то единственное отличие, которое не объяснимо ни опытом, ни возрастом. Наконец, этот кошмар закончился, и судьи объявили перерыв на обед.

В трактире, между овощным супом с острыми сырными пирожками и вторым блюдом, запеченными ракушками, энц Гайям сказал Марине Лейшиной:

– Не думал, что у вас там все так было... Здесь этого не рассказывали, конечно.

Она пожала плечами, рассматривая обстановку трактира:

– У нас еще и не так было за эти девять лет. Когда было только это, перечисленное сегодня, наше терпение еще не полностью кончилось.

– Что, было еще что-то?
– энц Гайям посерьезнел и стал внимательнее.

– Еще только третий день, - пожала она плечами.
– Все услышишь сам, мы же рядом сидим.

Обед закончился, все снова собрались в ратуше, и Унриаль да Шайни был вызван к столу Совета. Ему разрешили, из сочувствия к его состоянию, отвечать сидя, но он отказался, заявив, что порядок должен быть соблюден, и он будет соблюден.

Маркиза допрашивали долго, тщательно занося в лист каждое его подтверждение: "да, подписал", "да, отдал такой приказ", "да, сделал", "да, приказал сделать". Он отказался только признать вину за пожар в Эрмитаже, и тогда ему дали шар правды и попросили подтвердить сказанное с шаром в руках. Унриаль выдержал и это, но после того как досточтимый забрал у него шар, мельком бросил взгляд в сторону кресел, где сидел его дед, сразу же отвернулся и некоторое время выглядел поникшим.

Начавшая тихо закипать Марина отметила для себя, что ни одна же собака из этих тринадцати рож не почесалась спросить ни о причинах, ни об авторстве некоторых приказов. Все свалили на одного, оказавшегося крайним.

Заседание кончилось, участников процесса опять проводили из зала под охраной в повозку и отправили в Старый дворец. Около крыльца была порядочная толчея, но зеваки стояли тихо. Похоже, они успели подойти к ратуше после окончания трансляции, типа той, что Полина наблюдала на Кэл-Алар во время дуэли Димитри с его политическим оппонентом. Судя по тому, как тщательно убрали в середину повозки Унриаля да Шайни, прикрыв его от взглядов, охрана опасалась, что в повозку полетят гнилые овощи или что похуже. Во дворце их ждал полдник, горячий чай и сладости, но маркиз отказался от еды, судя по тому, что огорченная Арель вышла из комнаты вместе с сайни, везшим полную тележку. Сама Полина задержалась в холле и с удовольствием протянула озябшие руки к огню, едва не касаясь языков пламени. Энц Жехар посмотрел на нее очень пристально, но ничего не сказал. Вернувшись в свои апартаменты, она присела на стул у стола и некоторое время сидела, глядя в окно. Встав, перевесила поближе длинную юбку и жилет из пальтового сукна, потом долго пила горячий чай, потом все же спустилась в холл снова вместе с Чаком, укутавшись в шаль.

Энц Гайям уже ждал там, делая вид, что смотрит в окно на замковый парк. В тот вечер Полина выбрала для сайни две очень простых и старых песенки. Одной исполнилось сто лет, и это была "Баллада о свечах" Лобановского, сохраненная Полиной в репертуаре из принципа, хотя называть сайни имя опального автора смысла не имело. Второй стала "Это осень, мой друг" Юнны Мориц - просто потому, что Полине нравилось стихотворение. Аранжировку она делала сама, компонуя вариант Мищуков с менее известными и тривиальными, и оно удивительно удачно получилось на китаре. Она сама осталась довольна, и Чак тоже был рад. Энц Гайям, уходя вверх на галерею, запнулся за ступеньку и едва не упал, но выровнялся и быстро ушел. Энц Жехар покосился на коллегу, потом внимательно посмотрел на Полину. Провожая ее до комнаты, он глянул ей в глаза и сказал:

– Надеюсь, ты понимаешь, что делаешь.

Она ответила очень закрытым взглядом и с холодком произнесла, глядя прямо ему в лицо:

– Все, что я здесь делала сегодня и раньше, делается для моего сайни и ни для кого больше.

Он кивнул и ушел к себе.

Дейвин да Айгит вечером получил срочную почту из Озерного края. Два письма могли и подождать, но кроме них, в почте была маленькая шкатулка с кристаллами от Айриля да Юна. Граф открыл шкатулку, достал отдельно упакованную берилловую призму, осторожно взял за торцы и вгляделся в камень. Затем поступил так же с гранатовым октаэдром. Потом пересмотрел по очереди восемь небольших аметистов квадратной огранки.

Потратив на это около двух часов по сааланскому счету, граф вспомнил весь русский мат, который знал, и принялся ходить по кабинету из угла в угол, пугая сайни. Проведя так с полчаса, он сел за письменный стол и до полуночи писал послесловие к докладу, надеясь, что суд примет его завтра.

Но утром Дейвин не успел передать судьям документ до слушаний. Едва все собрались, коллегия начала разбираться с ролью Алисы в бедах края.

Первым, как и вчера, говорил досточтимый Айдиш. Он рассказал, как по Новому миру распространился "манифест убитого города", как множились его сторонники, как формировалось Сопротивление. Полина чуть поморщилась, слушая. Досточтимый, говоря о Сопротивлении, имел в виду только боевое крыло и рассказывал только о стычках саалан с боевиками, но ни разу не упомянул позиционную войну с крылом мирным. Потом Айдиш уместил в одну короткую фразу всю историю ареста барышни: "И наконец, она была задержана". Марина приподняла плечо в кресле и скрестила ноги под сиденьем, услышав это. О последующих событиях он рассказывал гораздо подробнее, с искренним сочувствием ко всем участникам. Зал ужасался бессмысленному упорству Алисы, восхищался ее храбростью и дерзостью, восторгался настойчивостью Димитри и Дейвина, добившихся от нее признания, ради пользы империи пожертвовав своим добрым именем.

А потом к столу вызвали Макса, и он рассказывал, кто он, откуда взялся, что такое Созвездие Саэхен, кем ему приходится Алиса и как Созвездие и дом Утренней Звезды приняли ее с ее поступками и решениями. Когда он произнес "она была лишена Дара и отправлена в мир, где родилась", по залу пронесся вздох ужаса. Впечатлен был даже Вейен да Шайни, до этого времени смотревший на происходящее с не слишком активным интересом.

Алису вызвали к столу и около часа спрашивали о ее взаимоотношениях с Созвездием и ее роли в аварии на ЛАЭС. Девушка отвечала вроде бы спокойно и по делу, но на ее лице все время проявлялась кривая усмешка.

Потом всех отпустили на обед. Полина настолько ушла в свои мысли, что заметила это, только когда энц Жехар позвал ее: "Мистрис Бауэр! Тебя спрашивают, что ты хочешь есть". Она выбрала что-то, не замечая внимательного взгляда энца Жехара, так же рассеянно начала есть, заметила, что суп довольно острый, попросила воды, и только закончив с порцией, заметила необычный цвет блюда. Суп был ярко-синий. Энц Жехар улыбнулся, с интересом глядя на нее:

– И как тебе?

Полина задумалась, отправила в рот последнюю ложку и высказалась: