У. Е. Откровенный роман…

Но это, пожалуй, и все – окна всех домов закрыты изнутри плотными жалюзи, в бассейнах никто не плавает, да большинство этих бассейнов и вообще перекрыто брезентом… Правда, во дворе нужного мне дома № 4531 по 45-й линии – точно такого же, как все остальные – валяется цветной детский мяч, а бассейн открыт, и в нем, не шевелясь, плавают две желтые надувные утки…

Я проехал чуть дальше и остановил машину у соседнего дома со щитом «For sale». Если кто-то явится и поинтересуется, что я тут делаю, скажу, что присматриваюсь к этому дому, хочу купить.

Но я просидел три с половиной часа (слушая радио, сжигая бензин ради кондиционера, проклиная себя за то, что не взял с собой никакой еды, думая о Кимберли и безуспешно пытаясь мысленным усилием вызвать у себя эрекцию), пока в этом казарменном раю не возникло хоть какое-то подобие жизни. Да, примерно, в 4.30 – 4.45 то там, то здесь стали проезжать дорогие машины – «лексусы», «форды», «БМВ» и «мерседесы», их водители, не выходя из кабин, радиосигналом открывали двери гаражей, примыкающих к их домам, заезжали в них и – исчезали. Хрен его знает, подумал я, так, наверное, мы будем жить на Марсе, когда переселимся туда, окончательно загубив нашу матушку Землю: поскольку там нечем будет дышать, мы будем передвигаться по Марсу в автономных кабинах с искусственной подачей в них кислорода, въезжать на этих транспортных средствах в кислородные шлюзы-гаражи и прятаться от смертельного солнечного облучения вот в таких кислородных домах и резервациях. В конце концов, чем эта флоридская пустыня отличается от марсианской? Дышать тут совершенно нечем, это факт. Получить на солнце рак кожи можно, наверное, минут за двадцать. Так, может быть, этот Сэндвилл принадлежит НАСА, американскому космическому агентству, и они уже репетируют здесь переселение на какой-нибудь гребаный Юпитер или вообще в другую Солнечную систему? В конце концов, от этих американцев можно ждать чего угодно – триста лет назад они смылись сюда из Европы, почему бы теперь им вообще не слинять с Земли?

Эти мои (вполне резонные) размышления удрученного импотента были прерваны сначала все тем же механически-милым голоском: «У вас кончается бензин. Пожалуйста, заправьте бензобак!», а затем появлением очередного «лексуса»-внедорожника. Правда, подъехав к дому номер 4531, водитель этого «лексуса» не стал открывать радиосигналом металлические жалюзи своего гаража, примыкающего к дому, а остановил машину подле крыльца, устроенного странным образом: рядом со ступеньками был пологий наклонный спуск…

Не успел я понять, зачем этот спуск, как из «лексуса» вышел высокий моложавый мужчина лет тридцати пяти, взбежал по ступенькам в дом, выкатил из него детскую коляску и скатил ее по спуску на землю к задней двери своей машины. Из этой двери тут же вышла – эдак тяжело, задом (и довольно мощным) – низкорослая баба (иначе не могу ее назвать) лет тридцати двух. Меня всегда поражает способность маленьких женщин завоевывать рослых мужчин – в отличие от низкорослых мужчин, которые редко добиваются даже внимания высоких женщин. Впрочем, эта маленькая дама оказалась весьма живой и даже смешливой: вынимая из машины тяжелого, рыхлого пацана с безжизненно повисшими ножками и откинутой в сторону головкой, она чмокнула его и, смеясь, усадила в коляску. А затем, продолжая смешливо болтать с этим малышом, покатила коляску в дом, пока муж вынимал из багажника машины большие и тяжелые пластиковые пакеты с надписями «Publix Food Store» – «Продмаг».

Глядя на супругов Стилшоу в объектив японской фотокамеры «Пентакс» с мощным телеобъективом и мягко прижимая кнопку спуска, я уже знал, что их мальчик – это Ваня Кожлаев-Суховей: он был похож на Романа Кожлаева и черными, как уголь, глазами, и жесткими, вьющимися волосами, и самое главное – у него было точно такое же напряженно-страдальческое лицо, как у Кожлаева в палате института Склифосовского. Конечно, при этом у него не было, как тогда у его отца, трех пуль в животе. Но у него было другое.

У него был церебральный паралич – наследственная болезнь семейства Суховей.

– Ты не понимаешь! – кричал я в телефон в майамском аэропорту. – Я не могу к нему подойти! У него паралич, они носят его на руках!

– Не кричи, – сказал мне в ухо голос Банникова. – Я не глухой. Это точно кожлаевский сын?

– Точней не бывает!

– А сколько, ты сказал, за ним приданого?

– Сто семнадцать.

– Ты знаешь номера счетов?

– Нет, конечно. Откуда? – соврал я.

– А где остальные бабки?

– Понятия не имею.

– Значит, сто семнадцать? – спросил он в третий раз. Похоже, он никак не мог слезть с цифры 334 на 117, словно речь шла не о ста семнадцати миллионах долларов, а о ста семнадцати рублях.

– Лимонов! – не выдержал я. – Сто семнадцать лимонов, понимаешь?

– Понимаю. Ладно, это тоже кое-что. Значит, нам нужны его волосы или хоть что-то для ДНК…

– Я знаю. Но как я могу к нему подойти?

– Мне по барабану, это твоя работа. Купи ему шоколадку или игрушку…

– Блин! Виктор, ты представь себе: Сэндвилл – это как Николина гора, но в Сахаре! Богатые дома в абсолютно голой пустыне! Ты можешь на Николиной горе подойти к ребенку, у которого паралич и которого родители носят на руках? Буквально, понимаешь?

– Ну, не знаю. Поселись по соседству…

– Уже пробовал. Тут все дома только на продажу. Ты готов выложить пол-лимона за соседний дом?

– А снять в аренду? Это же Флорида, курорт.

– Ага! Сейчас! Я был в агентстве по недвижимости. Тут через месяц начинается курортный сезон, и все, что можно снять, уже снято на год вперед! Я не знаю, что делать…

– Сколько, ты сказал, стоит соседний дом?

– Четыреста восемьдесят тысяч.

– Это хороший дом?

– Дерьмо.

– Почему?

– Потому что в пустыне, понимаешь? Тут сдохнешь от жары…

– Но ведь можно купить, а потом продать.

– Наверное. Но купить можно только банковским чеком. А как я получу сюда в банк пол-лимона? Их тут же арестуют! И меня заодно!

– Что же делать?

– Не знаю…

И я действительно впервые в жизни не знал, что делать. Или – и не хотел знать. Потому что действительно, на кой мне хрен жариться в этом гребаном флоридском пекле, если я уже импотент? Конечно, деньги не мешают и импотентам – особенно миллионы, но… Как сказала Кимберли, в жизни есть что-то поважнее. И если у вас вдруг ничего не шевелится, даже когда рядом с вами лежит роскошная молодая женщина, то…

Я вернул этот говорящий «ниссан» прокатной компании «Саус-Бич-Рентал», сел в ночной самолет компании «Американ эйрлайнс», прилетел в аэропорт имени Ла-Гуардиа в Нью-Йорке, сгонял на такси в свой отель «Грейстоун» за вещами и только из международного аэропорта имени Кеннеди трусливо позвонил Кимберли и наврал ей, что меня срочно вызывают в Москву.

– Я понимаю… – мягко и почти без укора сказала она. – Ты нашел этого мальчика? Я рада за тебя. Счастливо! Надеюсь, там у тебя все будет в порядке. Позвони, когда вернешься…

Блин, завопил я мысленно. Это же великая женщина! Она догадалась, что ты сбежал от нее, боясь опростоволоситься и в последнюю перед отъездом ночь, но – простила тебя! Да ведь это же уникум, ведь так не бывает! Женщина может простить все, что угодно, – нищету, унижения и даже побои, но только если при этом ее все-таки хотят и имеют. А если этого нет, если вы начинаете увиливать от этого или манкировать этим – все, пощады не ждите…