Убери руки, малышка

– Ну ладно. Туда все равно нельзя посторонним. Даже родственникам. К тому, что с руками обожженными, мать рвалась, не пустили. А к тому, что с лицом, девушка… Правда, она его в коридоре увидела, как везли в реанимацию, так в обморок упала, говорят. Там места живого нет. 

– Можно… Пожалуйста, посмотрите, как там он? Пожалуйста. Петр Алексеев. 

Наверно, я очень жалко выгляжу. Но плевать. Даже лучше. Может, пожалеет…

Санитарка медлит, потом вздыхает. 

– Гляну. Жди.

Уходит.

Смотрю на себя в отражение стеклянной двери в реанимационный блок. Стекло мутное. Не просвечивает. Видно только меня. Маленькую. Худую. С запавшими глазами и всклокоченными волосами. 

На пожарных рухнули деревянные перекрытия. 

Старый дом, тридцатых годов постройки… 

Я видела, как это произошло.

Я кричала. Наверно. Потому что сейчас трудно говорить. С хрипом. И горло болит. Но все это – настолько мимо. Настолько – ерунда. 

Такая же, как и то, что все мои документы сгорели, что у меня нет жилья. Нет работы. Ничего нет теперь. 

Не важно.

Словно в постоянном прокручивающемся кадре – невероятно привлекательное лицо, серые глаза.

Улыбка. По сердцу. По нервам. Голос. Спокойный. Уверенный такой. 

– Малышка. Я вернусь.

Почему ты обманул меня, Петр Алексеев? Почему не вернулся? Я с тебя спрошу за это. Только выживи. 

– Ну что, девка, Петр Алексеев твой – это тот, что с лицом обожженным. Неплохо там все. Глаза не пострадали, кожа – затянется, хоть и шрамы будут, конечно. А вот легкие… Обожгло. Но парень молодой, может, восстановится…

Сажусь прямо по стене на пол. 

Легкие. Может, восстановится… Поднимаю взгляд на старушку:

– Вам санитарки нужны?

3.

– Опять ты? Какого хрена ходишь здесь? 

Она красивая. Высокая, с нервными пухлыми губами и темными волосами. Подходит ему очень.

Прикуривает, прикрываясь от ветра, коротко смотрит на меня. Зло. 

Я ее понимаю. Наверно. Или нет? 

Когда рядом с твоим парнем постоянно трется не-пойми-кто… Наверно, это напрягает. Но она же должна осознавать, что я ей – не соперница? Хотела бы… В глупых ночных мечтах… 

Но нет. Я – всего лишь маленькое, глупое не-пойми-кто, помогающее ее парню с самыми обыденными вещами. 

– Я работаю здесь.

Отхожу подальше, тоже прикуриваю. Раньше не водилось за мной такого. Здесь научилась, в больнице. Иногда только это выручает. 

– Работает…

Она отбрасывает сигарету, идет ко мне. Стремительно. Темный плащ красиво развевается при каждом шаге. Модель с подиума. Звезда. Боже, какая они красивая пара! 

Невольно представляю их вместе, и сердце болит. 

Наверно, потому, что нас с ним вместе представить не могу. 

Не складывается.

Он – слишком красивый. Мужественный. Такой… Господи, при одном воспоминании, как смотрел он на меня тогда, возле горящего дома, сердце останавливается… 

А я… Обычная. Самая простая.

Я смотрю в красивое , немного хищное лицо его девушки и не понимаю ее неприязни ко мне. 

– Я вижу, как ты работаешь! Крутишься вокруг него… Момент ловишь? Да? Забудь. Ты ему нахрен не нужна, поняла? 

– Поняла.

– Еще раз увижу, как ты возле палаты ошиваешься, пожалуюсь, и тебя уволят! Поняла?

– Поняла.

– Свободна.

– У меня еще перерыв.

Демонстративно затягиваюсь своей дешевой сигаретой и выдуваю ей дым в лицо. Пошла ты!

Морщится и уходит.

Смотрю, как она спускается с крыльца, как полы плаща бьют по голенищам высоких сапог. 

На эсэсовку похожа.

Из старых советских фильмов.

4.

– Слушай, давай в нормальную больницу, Петь. Ну сколько можно? Отец уже все понял давно. Простил. 

– Я не простил. Хватит об этом, Лан.

Я замираю возле приоткрытой двери в вип-палату. 

У нас обычная районная больница, вип – это значит один пациент в палате и есть старый телевизор.

Здесь еще и туалет. В принципе, условия – царские. Куда она уговаривает его перевестись? Зачем?

– Не хватит! Здесь нет должного ухода, квалифицированного персонала! Здесь, воняет, наконец!

– Всего мне хватает. Иди ко мне. Я скучал.